Он сказал все это самым доброжелательным тоном, очень деликатно, но я мгновенно пришла в ярость:
— Я нянчусь с этим ребенком дни напролет, — прошипела я, игнорируя успокаивающее прикосновение Дага к моей руке. — Я бесконечно общаюсь с ней, играю, целую, люблю ее и не прекращаю говорить ей, какая она особенная. И я вовсе не жду от своей трехлетней дочери, что она будет «удовлетворять мои эмоциональные потребности». Вы считаете меня идиоткой?
Но он заронил зерно сомнения, намек был очевиден. С какого бока ни посмотри — виновата я. Глубоко в душе я, конечно, волновалась, что Нил прав: мне чего-то не хватало, из-за меня произошло то, что произошло, что бы это ни было. Мы ушли из кабинета психолога и никогда больше к нему не возвращались.
В тот самый день, когда она убила Луси, я стояла и смотрела на свою пятилетнюю дочь сквозь открытую дверь в ее комнату и последняя надежда на то, что я ошибалась, что Ханна выправится, что где-то внутри она нормальный, здоровый ребенок, испарилась. Я прошла через комнату и взяла ее за руку. «Пойдем со мной», — сказала я и повела в мою спальню. Ни протеста, ни особой заинтересованности с ее стороны — это только усилило мой гнев. Я подтащила Ханну к кровати; она стояла рядом, смотрела на голову Луси на подушке и я увидела — клянусь, увидела — выражение удовольствия, промелькнувшее в ее глазах. Когда Ханна повернулась ко мне, взгляд ее был совершенно невинен.
— Мамочка? — сказала она.
— Это ты. — Мой голос дрожал от гнева. — Мне все известно. — Я любила мою птичку. Она перешла ко мне от одной пожилой соседки, с которой мы были когда-то дружны; все эти годы без ребенка в доме мое внимание было сосредоточено на Луси — милом, беззащитном, крошечном существе, нуждавшимся в заботе и во мне. Ханна знала, насколько сильно я любила Луси. Да, знала.
— Нет, — ответила она и наклонила голову набок, продолжая изучать меня. — Нет, мамочка. Это была не я.
Я оставила ее около кровати, а сама бегом спустилась в кухню. Там стояла клетка Луси — дверка распахнута, окоченевшее обезглавленное тельце лежит на полу рядом с клеткой. Скользя взглядом, я быстро осмотрела все вокруг. Как она это сделала? Чем? Разумеется, у нее не было доступа к кухонным ножам. Пронзенная внезапной догадкой, я побежала обратно наверх в ее комнату. И вот она — металлическая линейка из ящика для инструментов Дага, лежавшая на столе. Днем раньше я слышала, как Ханна просила Дага дать ей линейку «для дела», как она объяснила. И теперь линейка валялась рядом с ее поделками, я смотрела на нее, пока тошнота не подступила к горлу.
Я не слышала, как Ханна последовала за мной из кухни наверх, тихо вошла в комнату и очутилась рядом.
— Мамочка? — позвала она.
Душа ушла в пятки.
— В чем дело?
Она посмотрела на мой живот.
— Все в порядке?
Ее манера говорить — чарующим мелодичным голосом, немного пришептывая, — была восхитительна, все это отмечали. Я преодолела отвращение и спросила:
— Что? Что в порядке?
Она изучающе посмотрела на меня.
— Ребенок, мамочка. Малыш в твоем животике. Он в порядке? Или тоже умер?
В защитном жесте я прижала руку к животу, словно обороняясь от удара Ханны. Она сверлила меня взглядом.
— С чего ты взяла, что ребенок мертв? — прошептала я. — Почему ты так говоришь? Не может быть, чтобы Ханна знала о самом большом из моих страхов — что ребенок, наше второе чудо, не выживет, появится на свет мертвым. Эти навязчивые мысли были следствием наших непростых с ней отношений, я думаю. Я почти чувствовала, что заслуживаю все это, ведь я такого наворотила с Ханной. В наказание у меня заберут мое нерожденное дитя.
Когда я посмотрела в ее глаза, по моей спине пробежал холодок.
— Стой здесь, — сказала я. — Не уходи, пока я не разрешу.
Этим же вечером я рассказала обо всем Дагу.
— Что мы будем делать? — спросила я. — Что, черт возьми, мы будем делать?
— Мы не знаем наверняка, что это была Ханна, — вяло отреагировал он.
— Тогда кто, черт побери?
— Возможно… Боже, я не знаю! Возможно, лиса или кто-то из слоняющихся соседских детей.
— Не будь дураком!
— У нас в саду все время шныряют лисы, — сказал он. — Ты уверена, что черный ход был закрыт?
— Ну… нет. Она была открыта, но…
— Мы должны были раньше предупредить Ханну, чтобы она не оставляла клетку незапертой, — добавил он.
Правда, Ханна любила кормить Луси, хотя знала, что ей не разрешалось открывать клетку без меня, может быть, она вертела щеколдой туда-сюда.
— Хорошо, а как насчет того, что она сказала о ребенке? — спросила я.
Даг устало потер лицо.
— Ей пять лет, Бет. Она пока не понимает, что такое смерть, так ведь? Вероятно, ей страшно из-за ее нового братика или сестренки.
Я посмотрела на него в упор.
— Не могу поверить… как ты можешь так говорить! Я знаю, что это Ханна. Да у нее на лице все было написано!
— А ты-то где была? — Он повысил голос. — Где, черт возьми, ты была в это время? Почему не следила за ней?
— Не смей меня обвинять! — прокричала я. — Не смей!
Обеспокоенные, утомленные, мы продолжили спорить, язвить, ершиться, нападать друг на друга.
— Мамочка? Папочка? — Ханна возникла в дверном проеме, сонная и такая очаровательная в своей розовой пижаме. В руке она держала мишку. — Почему вы кричите?
Даг встал со стула.
— Привет, малышка! — Он зазвучал неожиданно весело. — Как поживает моя принцесса? Обнимешь папочку?
Она кивнула и, осторожно подойдя ближе, грустно и тихо спросила:
— Это из-за Луси?
Мы с Дагом переглянулись. Он поднял ее на руки.
— Ты знаешь, как это случилось?
Она помотала головой.
— Мамочка думает на меня, но я этого не делала! Мамочка любит свою птичку, и я тоже.
Из ее глаз хлынули слезы.
— Я бы никогда в жизни не навредила Лулу.
Даг крепко ее обнял.
— Я знаю, что ты бы этого не сделала, конечно, нет. Это всего лишь чья-то злая шутка, вот и все. А может, лиса озорничала. Ну же, солнышко, перестань плакать, пожалуйста. Пойдем обратно в твою кроватку.
Я знаю, что он сам себя обманывал, он был слишком напуган, чтобы признать правду, но мне никогда еще не было так одиноко, так скверно, как в тот момент. Когда они уходили из кухни, я подняла глаза и поймала невозмутимый взгляд Ханны, взиравшей на меня через плечо ее отца. Мы неотрывно смотрели друг на друга, пока они не повернули за угол и не скрылись из виду.
4
Когда Клара сняла трубку домофона, она услышала потрескивающий голос Мака, он раздавался словно из другого мира — обычного, невинного места, в котором сердце не перестает биться и кровь не стынет в жилах после получения электронных писем.
— Господи, — сказал он, когда она его впустила, — ты выглядишь ужасно. Я пошел к тебе на работу, но мне сказали, что после обеда ты не возвращалась, так что… — Он замолчал. — Клара, ты в порядке?
Клара, ничего на это не ответив, подвела его к компьютеру и ткнула в экран.
— Читай, — сказала она.
Мак послушно сел. Пока он читал, Клара наблюдала за ним: голова наклонена, густые черные волосы торчат во все стороны, стройный высокий мужчина, скрючившийся в маленьком офисном кресле в таком неудобном положении, что кажется, сейчас распрямится и выпрыгнет из него, как чертик из табакерки. Она была рада его видеть, сковавший ее страх стал понемногу ослабевать.
Мак, самый близкий друг Люка еще со школьной скамьи, проводил в их квартире почти столько же времени, как и они сами. Он был частью той жизни, которую Клара знала всего сутки назад: ночи в клубе «The Reliance», вечера дома с пивом и коллекцией дисков, долгие похмельные обеды по субботам в «The Owl» или «Pussycat», только им понятные шутки и истории, легкие, комфортные отношения людей, связанных давней дружбой; Мак поддерживал их, был свидетелем счастливой нормальной жизни — до того, как все стало ненормальным, настолько далеким от того, чтобы быть нормальным.
— Вот дерьмо, — сказал он, закончив читать.
— Ты знал о сообщениях? — спросила она.
Мак смущенно посмотрел на нее:
— Ну да, Люк говорил мне, что получает странные письма, но я понятия не имел, что их так много и они настолько ужасны.
В отчаянии Клара повысила голос:
— Почему, черт возьми, он мне не сказал? Поверить не могу, что он скрыл их от меня. Сплошная мерзость, а от некоторых просто тошнит.
— Да уж, — сказал Мак. — Он… гм, не хотел тебя волновать…
— Ради всего святого!
— Знаю, знаю. Думаю, ему было не по себе от того, что их писала женщина.
— Издеваешься? Эта психопатка залезла в мою квартиру, угрожала моему парню. Что он затеял, когда решил мне ничего не рассказывать? — Она внимательно посмотрела на Мака. — Ему известно, кто она?
Мак замотал головой в ответ:
— Нет. Честно, не думаю, что у Люка были хоть какие-то догадки.
Она повернулась к экрану компьютера и прочла вслух последнее сообщение: «Иду за тобой».
— В смысле… что за хрень?
Она поискала глазами телефон.
— Я собираюсь звонить в полицию.
Мак поднялся.
— Я абсолютно уверен, что они не будут ничего делать, если человек отсутствует меньше двадцати четырех часов. Послушай, Клара, эти письма… писала какая-то извращенка, возможно, бывшая подружка, решившая запугать Люка, но я сомневаюсь, что они связаны с его исчезновением прошлой ночью.