— Оли, где он? Где он?

— Том прав — он объявится, — тихо проговорил Оливер и, утешая Роуз, положил свою руку поверх ее. Хотя его голос звучал успокаивающе, в глазах читалась тревога.

Клара поднялась.

— Извините, что расстроила вас всех, — несчастно пробормотала она.

— Что ты сейчас будешь делать? — спросил Том.

— Позвоню в полицию, как только попаду домой, если он, конечно, еще не вернулся. К тому времени он будет отсутствовать больше двадцати четырех часов, так что надеюсь, они отнесутся к этому серьезно. — Она обвела кухню глазами в поисках сумочки.

— Вообще-то это миф, знаешь? — отреагировал Том.

Клара растерянно моргнула.

— То есть?

— По поводу двадцати четырех часов. Ты можешь заявить о пропаже человека в любое время по своему усмотрению — полиция и в этом случае обязана отнестись серьезно.

Клара взяла сумочку, игнорируя его «я все знаю» тон.

— Ну, как бы то ни было, мне пора, — сказала она. — Мак у нас дома, обзванивает больницы. На всякий случай, — добавила Клара, видя беспокойное выражение лица Роуз.

— О боже, о господи, я не … — взволнованная Роуз встала.

— Он объявится. — Клара вложила в свои слова больше уверенности, чем она в действительности ощущала. — Том прав, ночка, наверное, выпала не из легких, и он сейчас где-нибудь отсыпается. Позвоню в полицию просто, чтобы убедиться.

Роуз кивнула с несчастным выражением лица.

— Позвони мне после разговора с ними.

Роуз и Оливер выглядели такими испуганными, что Клара пожалела о своем приезде. Впервые за все время с момента знакомства, отличавшие их энергия и жизненная сила, казалось, улетучивались; и хотя им было всего немногим за шестьдесят, смущенная Клара на мгновение отчетливо представила, какими слабыми стариками станут когда-нибудь Роуз и Оливер.

— Конечно, — кивнула она решительно. — Сразу же.

Клара быстро обняла Роуз, чмокнула Оливера и затем помахала рукой Тому.

— До скорого! Мне жаль, но будет лучше, если я поеду обратно прямо сейчас.

Как только Клара села в машину, она позвонила Маку.

— Что нового? — спросила она.

— Ничего. В больницы не поступал никто, кто подходил бы под его описание — из тех, по крайней мере, кого они не смогли пока опознать. — Он помолчал. — Я так понимаю, отец и мать ничего о нем не слышали?

— Нет, — сказала он спокойно.

— Вот дерьмо, — повисла тишина. — Как они восприняли?

— Так себе. Роуз очень подавлена.

— Твою мать, когда увижу — убью подонка.

Она слабо рассмеялась.

— Господи, Мак, где он, черт возьми?

Мак какое-то время не отвечал, а потом сказал абсолютно не своим голосом:

— Я не знаю, Клара. Правда, не знаю.

5

Кембриджшир, 1987

Наш сын Тоби, наше счастье, родился за несколько недель до шестилетия Ханны. Я наслаждалась материнством: то, как его глазки следили за мной по всей комнате, как он тянул ко мне руки, лишь стоило мне приблизиться — походило на телепатическую связь. Мы были словно один человек; казалось, он сливался со мной в единое целое, когда я держала его, а он крепко прижимался, уткнувшись носом в мою шею, и я ощущала всем телом тепло его кожи. Я понимала, что наконец нужна и любима, как всегда об этом мечтала. Всё просто — мы боготворили друг друга; и да… думаю это заставляло Ханну чувствовать себя отодвинутой на второй план.

Я прилагала все усилия, чтобы Ханна ощущала себя частью семьи; следовала советам из книг о соперничестве между братьями и сестрами, какие только могла найти, старалась изо всех сил показать ей, что она любима не меньше брата. Но это почти всегда оборачивалось против меня.

— Пусть этот день будет нашим, только Ханна и мамочка, — сказала я ей однажды утром после завтрака. — Чего бы тебе хотелось? — бодро спросила я. — Все, что скажешь.

Она злобно посмотрела на меня, продолжая уплетать сухой завтрак Нестле, но ничего не ответила.

— Бассейн? Кино?

Молчание в ответ.

— Пройдемся по магазинам, посмотрим новую игрушку?

Она пожала плечами.

— Ну что ж, тогда решено — идем по магазинам.

Мы поехали в ближайший городок, где в центре находился большой магазин игрушек.

— Можем сначала выпить чай с пирожными, — предложила я. — Правда, здорово? Только мы, девочки… Ты уже такая большая, давай выберем тебе милое платье? — Но она лишь глазела в окно, пока я продолжала лепетать.

Это был один из чудесных старомодных магазинов, где продавались сделанные со вкусом дорогие игрушки ручной работы, ориентированный на родителей, не переносящих пластмассу. Обычно я не хожу в подобные места, но мне очень хотелось купить Ханне что-нибудь особенное и оригинальное. Мы шли между рядами, я обращала ее внимание на бесконечные полки с куклами, играми и мягкими игрушками, но она едва замечала их, лишь смотрела на меня с нескрываемой скукой. Я начала терять терпение.

— Ну же, милая, выбирай все, что хочешь!

И в этот момент я заметила в конце магазина знакомого из моей деревни. Я совершенно остолбенела, мое сердце заколотилось от неожиданности и мне стало не по себе. Я вжала голову в плечи и быстро отвернулась, поспешно двигаясь в другом направлении. Я была не в состоянии отвечать на всевозможные вопросы, которые неизбежно коснулись бы подробностей причины нашего с Дагом внезапного отъезда несколько лет тому назад.

Прячась за полками с плюшевыми медведями я осматривалась в поисках Ханны, и моя душа ушла в пятки, когда я осознала, что ее там не было.

— Ханна, — тихо позвала я, — ты где?

Когда наконец мой бывший сосед ушел, я вздохнула с облегчением. И тут же откуда-то из-за угла вынырнула Ханна.

— Я хочу домой, — сказала она.

Я чувствовала себя как выжатый лимон, сил спорить не было.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему.

На выходе чья-то рука легла на мое плечо. Я обернулась и увидела женщину средних лет, глядевшую на меня с явным отвращением.

— Вам надо будет за это заплатить, — процедила она сквозь зубы.

Только потом я заметила ее бейджик с надписью «менеджер».

— Извините? — спросила я.

Женщина разжала кулак, на ладони лежало что-то, напоминавшее деревянные палочки.

— Я видела, как она это сделала, — сказала женщина, кивая в сторону Ханны. — Вам нужно заплатить. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Я сообразила, что она держала красивый набор деревянных куколок ручной работы из очень дорогого кукольного домика, на который я обратила внимание Ханны сразу же, как мы вошли. У всех до единой куколок были вырваны головы, ноги и руки. Я посмотрела на Ханну, глядевшую на меня самым невинным образом.

Домой мы возвращались в полной тишине. Едва открыв входную дверь, я бросилась к Тоби, выхватила его из рук Дага, зарылась лицом в его теплую шейку, ища утешения, поспешила в свою комнату и с шумом захлопнула дверь.

С самого начала мы с Дагом по-разному реагировали на поведение Ханны. Небольшой шрам в уголке глаза у меня еще не зажил, а вид опустевшей клетки Луси, припрятанной в нашем гараже, напоминал мне, на что она способна. Тоби был на редкость прилипчивым ребенком, не любившим, когда его опускают с рук на пол; иногда я поднимала глаза и замечала Ханну, следившую за нами так, что мне становилось не по себе и по телу пробегала дрожь.

Да, пожалуй, я немного перегибала палку, защищая моего мальчика, с подозрением и опаской косясь на дочь всякий раз, как она к нему приближалась. Кормление грудью служило мне оправданием, чтобы быть с ним всегда рядом, но вскоре Даг стал упрекать меня за то, что я «монополизировала» нашего ребенка.

— Ты превратила его в нытика, — говорил Даг, когда он пытался взять Тоби на руки, а тот с плачем тянулся ко мне. Выглядело так, что я, как он думал, специально отдаляла от него ребенка, но это просто было неправдой.

Общаясь с Ханной, Даг старался уделять ей как можно больше внимания, независимо от того, что она делала, как будто одна лишь сила его любви могла направить ее на верный путь. Так, если он возвращался домой с работы и видел Ханну, стоявшей в наказание в углу, он — к моему величайшему неудовольствию — сгребал ее в охапку, давал печенье, забирал с собой в гостиную, где они вместе смотрели по телевизору ее любимые мультфильмы, в то время как я играла с Тоби в другой комнате. Постепенно наша семья начала распадаться на две половинки, с одной стороны — я и Тоби, с другой — Ханна и Даг. Действительно, Ханна вела себя намного лучше, когда находилась со своим отцом, но я чувствовала, что она наслаждалась растущими между мной и Дагом противоречиями. Я видела проблески удовольствия в ее глазах в моменты наших споров, она выглядела счастливой, если мы поглощали еду в оглушительной тишине.

За несколько месяцев до семилетия Ханны мы вновь были вызваны в школу на разговор о ее поведении. Утром мы повздорили, и мы ехали туда сохраняя практически полное молчание, Тоби спал позади в своем кресле, Даг мрачно уставился вперед на дорогу. По дороге я размышляла о Ханне. Стала ли я причиной этого, чем бы «это» ни было? Могла ли боль, которую я испытывала годами из-за отсутствия ребенка, повлиять на связь с моим первенцем? Тогда я чувствовала себя сломленной, совершенно одинокой, никто — даже Даг — меня по-настоящему не понимал. Возможно, в состоянии горя и изоляции я воздвигла защитную стену между собой и остальным миром, что ожесточило мое сердце, неспособное целиком и полностью полюбить и принять дочь, когда она наконец появилась? Это то, что она чувствовала и против чего протестовала? Я смотрела в окно, еле сдерживая слезы; и вот мы подъехали ко входу в начальную школу Вест-Эльмс.