Я отправилась на Пьяцца Демидофф, на другой берег реки. В центре этой площади был разбит садик, где стильно одетые местные жители выгуливали своих собак. В дальнем конце площади я заметила небольшой бар с огромной табличкой «Бесплатный Интернет». Местечко под названием «Хай Бар» было небольшим и уютным, в углу зала стояли деревянные столики. Я вошла. Здесь не было грохочущей музыки, лишь тихонько звучали песни, которым я сразу же начала подпевать. Бармен был низеньким и юрким, с густыми темно-русыми волосами и зелеными глазами; его тощие бедра туго обхватывал фартук. Он улыбнулся мне.

— Salve [Здравствуйте (ит.).], — поздоровался он, и я повторила за ним.

Это старомодное приветствие было самой вежливой формой обращения к незнакомцу. Прямо как в «Приключениях Астерикса», подумала я, едва удержавшись, чтобы не поднять руку, как в Древнем Риме.

На стенах «Хай Бара» висели старинные указатели и потускневшие зеркала. Других посетителей не было. Сев за столик, я заказала минеральную воду и принялась писать друзьям сообщения в «Скайпе» под музыку 80-х. За окном барабанил дождь.

Я стала часто приходить туда по вечерам. Однажды мы с барменом неожиданно друг для друга стали вместе подпевать под «Last Christmas». Когда песня отзвучала, я наконец собралась с духом и сказала:

— Думаю, мы с вами ровесники. Вы все время ставите песни, на которых я выросла.

— Да, bella [Красотка (ит.).], — ответил бармен. — Вы родились восемнадцатого сентября, всего на две недели позже меня…

Я встревоженно посмотрела на него:

— Откуда вы знаете?

— Потому что всякий раз, как вы, Камин Мохаммади, место рождения — Иран, гражданка Великобритании, приходите сюда пользоваться Интернетом, мне приходится заполнять этот журнал. — Он показал блокнот формата А4, где были записаны даты и часы. — Закон о борьбе с терроризмом. Мне приходится переписывать ваши паспортные данные, которые вы оставили в первый раз. Я записываю, когда вы приходите и сколько времени проводите онлайн.

— О боже, бедный вы, несчастный! — вскрикнула я. — Простите меня, пожалуйста, должно быть, это ужасно скучно!

— Ну зато мне есть чем заняться, — усмехнулся он, кивнув на пустой бар.

— Так, значит, мы близнецы? — переспросила я, почувствовав к нему теплоту.

— Bella, разумеется, я НАМНОГО младше вас! — подмигнул он.

— На сколько? — не унималась я.

— На целый год. А вы знаете, cara, что в нашем возрасте важна каждая секунда!

Я решила, что он мне нравится.

Это был Луиго. На самом деле его звали Луиджи, но это прозвище, которое ему дали за десять лет жизни в Лондоне, приклеилось намертво. Он рассказывал о своих лондонских приключениях, о том, в каких подвалах ему довелось жить, о развлечениях в гей-клубах, о ресторанах, где он работал; о том, как не смог побороть отвращение к английской еде и как его не говорящая по-английски бабушка приезжала к нему и, заблудившись, шла в итальянский ресторан, где, размахивая листком бумаги с адресом перед лицом одного из официантов, объясняла по-итальянски: «Я мать одного из вас. Мне нужно вот сюда!» — и какой-нибудь молодой итальянец непременно обнимал ее и сажал в такси, которое отвозило ее домой.

— Лондон казался ей самым гостеприимным местом на земле! — закончил Луиго, приподняв бровь, и мы вместе расхохотались.

Я стала с нетерпением ждать своих вечерних визитов в «Хай Бар» — еще и потому, что Луиго познакомил меня с понятием «аперитив». Он постоянно заставлял меня пробовать закуски собственного приготовления, так что ужинать мне было совершенно без надобности.

Эта итальянская традиция стала для меня совершенным открытием. Луиго объяснил, что аперитивом называют блюда, которые выставляют на барной стойке, и посетители могут есть их бесплатно, в дополнение к заказанным напиткам.

— Мы, итальянцы, никогда не пьем, не закусывая, — беззаботно говорил Луиго. Пьянство как способ времяпрепровождения было совершенно не для них. — Это тебе не Англия, bella! — Тут он скривился. — Как в вас только влезает все это пиво? Да еще и в обед! Неудивительно, что ваши мужчины такие толстые! А во Флоренции ты видела хоть одного с пузом?

Пришлось признать, что нет.

— Напитки, — с гордостью продолжил Луиго, — должны сопровождаться едой, а вино, как ты знаешь, мы алкоголем не считаем. Для нас, тосканцев, красное вино — это еда!

Обычное время для аперитива — ранний вечер: посетители заходят после работы перед ужином и заказывают коктейли, которые сопровождаются множеством закусок, что препятствует опьянению. Но здесь на закуску подавались не какие-нибудь безвкусные жареные орешки. Вместо них выставлялись целые подносы разнообразных блюд, даже холодная паста, или, как в случае Луиго, сэндвичи, разрезанные на крошечные квадратики, с различными начинками: моцареллой, помидорами и базиликом, ветчиной и рукколой, толстыми ломтиками мортаделлы, тунцом и огурцами. Рядом с нарезанными овощами стояла чашка с заправкой — такой вкусной, что я даже спросила, что это такое.

— Пинцимонио, — с гордостью ответил Луиго. — Проще некуда. Берешь оливковое масло, хорошее, естественно, и добавляешь либо бальзамический уксус и соль, либо, как я сделал сегодня вечером, много лимонного сока, чуть-чуть чеснока и морской соли. Вкусно, да? С такой заправкой можно есть сельдерей хоть каждый день. Ты ведь знаешь, что сельдерей — пища богов?

Я никогда особо не любила сельдерей, но попробовав его с пинцимонио, решила, что, пожалуй, смогу есть его каждый день.

Каждый вечер я наблюдала, как Луиго проводит свой ритуал приготовления аперитива — старательно расставляет подносы на стойке, а потом аккуратно и тщательно убирает и полирует все вокруг и торопливо зажигает свечи на каждом столике. Однажды я спросила напрямую, зачем столько суеты, если приходит так мало посетителей?

— Но bella, я делаю это для себя! — запротестовал Луиго, притворно разгневавшись. — Видишь ли, для нас в Италии чрезвычайно важна la bella figura [Приятное впечатление (ит.).], всегда и во всем.

— La bella figura? — переспросила я. — Красивая фигура? Это в смысле быть в форме?

— Ну не совсем, — ответил он. Потом помолчал, расставляя бутылки на полках и поворачивая их этикеткой вперед. — Это стремление всегда и во всем произвести приятное впечатление.

— То есть соблюдать приличия? Как британцы?

Луиго налил себе немного пива и подошел к другой стороне стойки, возле которой стояла я. Затем пригласил меня за столик, и мы оба присели.

— Уже ближе к истине, — помедлив, ответил он. — Но на самом деле главное в la bella figura — это красота. Ты ведь заметила, как все вокруг красиво, si?

Луиго махнул рукой в сторону двери, за которой, сверкая огнями, во всей своей красе распростерлась Флоренция. Я кивнула.

— Ну вот, для нас, итальянцев, красота чрезвычайно важна. Мы ей поклоняемся. Так вот, la bella figura заключается в том, чтобы быть настолько красивым, насколько это возможно, во всех смыслах и в любой момент.

— Вот черт, — выдохнула я. — Задачка не из легких.

— Ну, возможно, тут нужна привычка. И дело не только в одежде, хорошей фигуре и общем внешнем виде. — Луиго отхлебнул пива. — То есть и в этом тоже. Но главное — быть внимательным, красиво выражаться, красиво себя вести, даже наедине с собой.

Должно быть, вид у меня был озадаченный, поскольку он торопливо продолжил:

— Вот смотри. Допустим, то, как я ем дома, перед тем как прийти сюда. Я накрываю стол, кладу салфетку, может, даже ставлю вазу с цветами, бокал вина. Готовлю что-нибудь вкусненькое — пусть даже быструю пасту, салат, contorni [Гарниры (ит.).]. Не потому что кто-то проверяет, правильно ли я все сервировал. А для себя. Я делаю la bella figura для себя самого, потому что мне приятно. Так я ощущаю себя красивее и счастливее. — Он обхватил лицо ладонями. — Своего рода дань уважения к самому себе.

Я подумала о грязных окнах в квартире Кристобель, которые так бесили меня в солнечные дни. О кипах книг, распиханных по углам под диванами, которые я изо всех сил старалась не замечать. О сгустках пены по краям раковины. Вспомнила, как рассеянно поглощала бутерброды перед компьютером в Лондоне и как выходила из дому, даже не глянув в зеркало, не говоря уже о том, чтобы хотя бы причесаться или накрасить губы. Как будто угадав мои мысли, Луиго оглядел меня с ног до головы.

— Вот ты, bella… Знаешь, ты мне нравишься… — начал он.

— Ага, но… — вставила я.

— Ну у тебя есть хоть какие-нибудь сережки? Или там блеск для губ?

— Ну д-да, но…

— Никаких «но», bella, — отрезал он. — Ждать праздника или мужчину, ради которого ты начнешь следить за собой, — это все ерунда. Делай la bella figura для себя. Это несложно. Ты умная девочка, оглянись вокруг и все поймешь сама.

С этими словами он чмокнул меня в щеку и продолжил протирать стаканы. А я отправилась домой — убираться.


Квартира заблестела. Книги больше не громоздились стопками по углам, а были аккуратно расставлены на чистых полках. Кухонные поверхности были отмыты до блеска. Окна сверкали. Несколько дней подряд, с того самого разговора с Луиго, я только и делала, что скребла и подметала, скоблила и натирала до блеска, развешивала, расставляла и раскладывала все по полочкам. Теперь квартира казалась более просторной и гармоничной; тарелки, чашки и стаканы вернулись на свои законные места. Во время уборки я нашла несколько симпатичных белых фарфоровых чашек и набор белых вышитых салфеток. Еще были плетеные соломенные подставки под горячее и большая васильково-голубая льняная скатерть, которой я накрыла стол. В недрах шкафа я обнаружила симпатичную вязаную крючком салфетку и отутюжила ее. На льняной скатерти она смотрелась очаровательно. Потом я выстирала хлопковые с кружевом кухонные занавески — и, наконец, смогла по достоинству оценить традиционную прорезную вышивку. Вешая их обратно, я увидела в окне напротив старушку, которая одобрительно мне улыбалась.