Женщина обводит нас взглядом, одного за другим. Она хочет, чтобы мы направились к выходу, сказав, что, если Фейт передумает, она может связаться с нами. Но мы не уходим. Я не ухожу.
— Ваша дочь отсутствовала в течение двух часов, — мягко говорит Эв. — С девяти до одиннадцати, когда мистер Маллинс увидел ее бредущей вдоль Марстон-Ферри-роуд, в ужасном состоянии — вся в слезах, одежда перепачкана и разорвана, у одной туфли сломан каблук… Что-то произошло.
Миссис Эпплфорд вспыхивает.
— Я так понимаю, это была какая-то глупая первоапрельская шутка. Зашедшая слишком далеко.
Однако никто из присутствующих в это не верит. В том числе и она сама.
— Если это действительно был розыгрыш, — наконец говорю я, — тогда мне хотелось бы, чтобы Фейт лично это подтвердила, пожалуйста. Но если это был не розыгрыш, тот, кто поступил так с вашей дочерью, может сделать это снова. И другая девушка пострадает так, как только что пострадала Фейт. Я не могу поверить, что вы этого хотите. Ни вы, ни ваша дочь.
Миссис Эпплфорд смотрит мне в лицо. Это еще не мат, но я хочу сделать так, что отказаться ей будет чертовски нелегко.
— Насколько я понимаю, Фейт сейчас дома?
— Да, — наконец говорит женщина. — Она в саду.
Подышать свежим воздухом? Покурить? Просто уйти подальше от всех этих мерзких людей? Если честно, я согласен с ней по всем трем пунктам.
Миссис Эпплфорд глубоко вздыхает.
— Послушайте, я схожу и спрошу, хочет ли она говорить с вами, но принуждать ее не буду. Если Фейт откажется, значит, таково ее решение.
Это лучше, чем ничего.
— Справедливо. Мы подождем здесь.
Как только за ней закрывается дверь, я начинаю расхаживать по комнате. Картины импрессионистов. В основном Моне. Пруды, лилии и все такое. Называйте меня циником, но я подозреваю, что только у них, скорее всего, и был нужный оттенок бледно-лилового цвета.
— Мне бы хотелось побывать там, — говорит Эв, указывая на пейзаж с мостом в Живерни. — Это на первом месте в списке того, что я сделаю, если выиграю в лотерею. И найду, с кем туда поехать. — Она строит гримасу. — А также в этом списке Тадж-Махал и Бора-Бора [Бора-Бора — остров в южной части Тихого океана, во Французской Полинезии.], разумеется.
Сомер оборачивается и улыбается; она у каминной полки, изучает семейные фотографии.
— И в моем тоже. По крайней мере Бора-Бора.
Я вижу, как Эв бросает многозначительный взгляд на Сомер, отчего та снова улыбается, но, увидев, что я все вижу, поспешно отводит взгляд.
Эв поворачивается ко мне.
— Кажется, сейчас самое время заглянуть в туалет. Надеюсь, вы понимаете, куда я клоню…
Я киваю, и она быстро выскальзывает из комнаты. И практически сразу же в коридоре звучат шаги и возвращается Диана Эпплфорд.
— Она готова говорить…
— Спасибо.
— Но только с женщиной, — продолжает она. — Не с вами.
Я бросаю взгляд на Сомер, и та кивает.
— Все в порядке, сэр.
Я поворачиваюсь к женщине и изображаю свою самую очаровательную улыбку под названием «готов вам служить».
— Прекрасно понимаю, миссис Эпплфорд. Я подожду своих коллег в машине.
* * *
Эв останавливается наверху лестницы. Слева от нее — открытая дверь в ванную. Белый кафель, толстая пластиковая занавеска душа и сильный запах отбеливателя. Полотенца, замечает Эв (аккуратно сложенные, не так, как дома у нее самой), того же самого бледно-лилового цвета, что и гостиная на первом этаже. Это уже что-то.
Перед Эв еще три двери, две из них открыты. Спальни хозяйки дома, кровать застелена атласным покрывалом (приза тому, кто угадал цвет, не будет), и, решает Эв, младшей дочери. Куча одежды и обуви, валяющейся там, где ее бросили. Небрежно свисающее на пол пуховое одеяло, разбросанные мягкие игрушки, косметичка. Эв как можно бесшумнее подходит к закрытой третей двери, мысленно благодаря толщину ковра. У себя дома она ничего подобного иметь не может — кот мигом все слопает на завтрак. Он обожает все обдирать и рвать в клочья.
Открывшаяся перед Эв комната представляет собой полную противоположность комнате второй сестры. Шкафы аккуратно закрыты, из ящиков комода ничего не сбежало. Даже модные журналы сложены в аккуратную стопку. Однако Эв смотрит не на это, на это в комнате не будет смотреть никто. Господствует в помещении доска, протянувшаяся вдоль всей противоположной стены, сверху донизу увешанная гирляндами фотографий из глянцевых журналов, маленькими пластиковыми пакетиками с пестрыми бусинками и пуговицами, мотками пряжи, кусками тканей, обрезками кружев и искусственного меха, заметками, написанными толстым красным фломастером на листках самоклеящейся бумаги, и среди всего этого наброски, судя по всему, сделанные самой Фейт. Эверетт едва ли относится к тем, кто разбирается в одежде, но даже она видит в некоторых работах признак вкуса. Фейт брала какую-нибудь маленькую деталь и строила на ней весь наряд — форма каблука, изгиб плеча, линия рукава…
— В одном ее мать определенно права, — тихо произносит Эв, — у девчонки талант.
— Какого черта, — произносит голос у нее за спиной. — А вы кто такая?
* * *
— Это Фейт.
Девушка проходит мимо матери к свету. Сомер сразу же видит, что она очень привлекательная. Даже забранные в растрепанный хвостик волосы и смазанная тушь на ресницах не могут скрыть утонченные черты ее лица. При этом Фейт тощая, как палка, — огромный свитер, в который она завернулась словно в одеяло, только подчеркивает ее худобу. Похоже, этот свитер у нее уже много лет: шерсть местами протерлась до дыр, рукава обтрепались.
Сомер делает шаг навстречу.
— Давайте сядем. Вы ничего не хотите? Может быть, чаю? Воды?
Поколебавшись мгновение, девушка качает головой. Она медленно проходит к дивану, рукой ощупывая перед собой дорогу, словно старуха.
Эрика хмурится.
— Вам больно?
Девушка снова лишь качает головой. Она до сих пор так и не заговорила.
Мать садится рядом с ней и сжимает ей руку.
— Меня зовут Эрика, — говорит Сомер, усаживаясь в кресло напротив. — Я понимаю, как вам трудно, но мы лишь хотим помочь.
Девушка на мгновение поднимает взгляд. На комках туши на кончиках ресниц все еще висят слезы.
— Вы можете рассказать, что с вами произошло? — мягко спрашивает Эрика. — Мистер Маллинс, мужчина, который вас обнаружил, говорит, что вы были в очень плохом состоянии.
Фейт делает глубокий судорожный вдох. У нее снова начинают течь слезы, но она даже не пытается их вытереть. Мать сжимает ей руку.
— Все хорошо, дорогая. Успокойся.
Девушка бросает на нее взгляд и снова роняет голову, пряча руки в рукава свитера. Однако Сомер успевает заметить ссадины на костяшках пальцев и следы на запястьях. И хотя ногти ухожены, один сломан: зазубренное острие, которое до крови раздерет кожу. Девушка дома уже несколько часов и до сих пор не обработала его. И это, больше чем что-либо другое, поскольку речь идет о такой аккуратной девушке, говорит Сомер, что случилось что-то очень серьезное.
— Ваша мама рассказала, что вы учитесь на модельера, — продолжает она. — Вам это нравится? Создавать одежду?
Девушка поднимает на нее взгляд.
— Обувь, — дрогнувшим голосом произносит она. — Я хочу делать обувь.
Сомер улыбается.
— Это и моя слабость. — Она указывает на свои сапожки. — Как будто вы сами не догадались.
Девушка не то чтобы улыбается, но напряженность несколько спадает. Пусть самую малость. И тут вдруг ее охватывает дрожь. Даже несмотря на то, что в гостиной тепло — слишком тепло.
— Думаю, — говорит Эрика, поворачиваясь к миссис Эпплфорд, — чашка чаю не помешает.
Женщина хмурится.
— Фейт же сказала, что ничего не…
— Миссис Эпплфорд, у меня большой опыт общения с людьми, пережившими стресс. Не знаю, что случилось с вашей дочерью, но в настоящий момент ей нужен горячий чай и много сахара.
Диана Эпплфорд колеблется, затем поворачивается к дочери.
— Ты побудешь здесь одна пять минут? — тихо спрашивает она. — Можешь прогнать ее в любой момент.
Фейт поспешно кивает.
— Все в порядке, мама. Чай будет кстати.
Сомер ждет, когда женщина выйдет из комнаты. Фейт неподвижно сидит на краешке дивана, зажав ладони коленями.
— Вам повезло, что у вас такая заботливая мать, — говорит Сомер. — Я вам даже немного завидую.
Девушка поднимает на нее взгляд и слабо улыбается.
— Мама беспокоится обо мне, только и всего.
— Для этого и созданы матери.
Фейт пожимает плечами.
— Наверное.
— Но иногда это мешает поговорить откровенно. Особенно о серьезных проблемах. Потому что чем сильнее родные любят нас, тем труднее сказать им что-то такое, что, как мы понимаем, их расстроит.
На лице девушки появляется краска — два красных пятна на бледных щеках.
— Итак, Фейт, — говорит Эрика, чуть подаваясь вперед, — пока мы вдвоем, ты расскажешь мне, что с тобой произошло?
* * *
Порывисто обернувшись, Эв оказывается лицом к лицу с девушкой с сальными темными волосами, в джинсах с дырами на коленях. Ростом чуть ниже Эв, чуть более плотная. И у нее в голове возникает непрошеная фраза: «не писаная красавица». Так однажды сказала про Эверетт ее собственная мать, думая, что дочь ее не слышит. Эв тогда было не больше десяти лет. До того она даже не задумывалась о своей внешности, но после того, как удар был нанесен, обратной дороги уже не было. Эв начала обращать внимание на то, как люди реагируют на девочек более привлекательных, чем она. Ее начало беспокоить то, как она одета, ей стало казаться, что к ней относятся хуже из-за ее внешности. И вот теперь она сама думает так про кого-то другого… Эв чувствует, как заливается краской, словно высказала свои мысли вслух. Неужели она так же в точности оценивала и Фейт, сама того не замечая?
