От дуновения Твоего расступились воды,
...влага стала, как стена,
огустели пучины в сердце моря…
Ты дунул духом Твоим, и покрыло их море:
они погрузились, как свинец, в великих водах [Исх 15:8, 10.].
А затем, продолжает гимн, Яхве привел народ свой к безопасности, пока иные народы, пораженные, смотрели на это:
...Да нападет на них страх и ужас;
от величия мышцы Твоей да онемеют они, как камень,
доколе проходит народ Твой, Господи,
доколе проходит сей народ, который Ты приобрел.
Введи его и насади его на горе достояния Твоего,
на месте, которое Ты сделал жилищем Себе, Господи,
во святилище, которое создали руки Твои, Владыка!
Господь будет царствовать вовеки и в вечность [Исх 15:16–18.].
Отвергнув имперское правление Египта с его фараонами и приняв Яхве как своего царя, израильтяне опрокинули фундаментальную структуру аграрной эпохи. Неудивительно, что соседи их трепетали в страхе перед Израилем; само то, что орды беглых крепостных сумели построить в горах независимое государство в то время, как вокруг рушились мощные ближневосточные империи, переворачивало вверх дном все их представления о мире. Однако эти устрашенные соседи, о которых гимн говорит, что они «смутились, уныли, объял их трепет» — не египтяне. Скорее всего, это жители соседних стран — Ханаана, Филистии, Эдома и Моава [Исх 15:14–15.].
В этой истории исхода из одной части Ханаана в другую мы находим зародыш мощного мифа, которому предстояло стать сердцевиной Еврейской Библии. Но в те далекие дни Исход еще не стал национальным мифом Израиля, и Песнь Чермного моря, возможно, исполнялась лишь в тех горных святилищах на севере, где Моисей почитался как великий израильский герой [Cross, From Epic to Canon, 47.]. Ради борьбы за ресурсы ам-Яхве, сборищу разнообразных племен и народов, требовалось стать нацией — и для этого необходима была общая история, связывающая их вместе. Изначально, быть может, каждое из этих племен лелеяло лишь рассказы о собственных предках — тех, которые со временем начнут почитаться во всем Израиле. Но это была не история — по крайней мере, не история в привычном нам смысле. До изобретения современных научных методов датировки, а также археологических и лингвистических исследований события прошлого невозможно было фиксировать и восстанавливать с той точностью, которую мы сейчас принимаем как само собой разумеющееся — да никто и не пытался это делать. Вместо попыток точно воспроизвести факты «история» описывала значение событий.
Народ Яхве, слившегося с Элом, вспоминал и отмечал важнейшие события своей истории, произошедшие в разных частях Ханаанских нагорий, в ритуалах, которые привязывали народ к новому месту обитания и освящали его. Эл, по-видимому, воспринимался как священная сила, в различных случаях и обстоятельствах проявлявшая себя по-разному. Некоторые племена в горах на севере почитали Иакова. Рассказывали, что в Вефиле Иакову приснился величественный сон — огромная лестница, соединяющая небеса и землю; и, пробудившись, он воскликнул: «Истинно Господь присутствует на месте сем!» [Быт 28:10–19.]. К этому моменту Эл мог уже иногда являться и в виде человека. В Пенуэле близ Иавока Иаков всю ночь боролся с неким таинственным незнакомцем, и лишь позже понял, что сумел каким-то образом увидеть «лик Бога» (пени-Эл). По этому случаю Иаков и получил прозвище Изра-Эл («борющийся с Богом»), затем перешедшее ко всем племенам северного Ханаана [Быт 32:23–32.]. Еще один северный герой — любимый сын Иакова Иосиф, гробница которого находилась в Сихеме. Но племена, обитавшие в южных горах, вблизи города-государства Иерусалима, находившегося под властью хеттов, почитали Авраама, жившего в Мамре и погребенного в Хевроне. Эти культы не соперничали друг с другом; в дальнейшем они, как мы увидим, слились в единую историю, связующую союз племен.
Но ближе к концу XI в. до н. э. союз уже не мог защитить свои поселения от мощных войск филистимлян — индоевропейского народа, возможно, из бассейна Эгейского моря, который обосновался в южном Ханаане во время кризиса бронзового века около 1175 г. до н. э. Филистимляне основали пять соперничающих друг с другом городов-государств — Газу, Ашкелон, Ашдод, Экрон и Гат — и стремились к дальнейшим завоеваниям. Перед лицом этой военной угрозы израильтяне неохотно отказались от своего исключительного статуса и создали царство. Давид — по преданию, обезглавивший филистимлянского богатыря Голиафа — остался в памяти Израиля как идеальный царь, не в последнюю очередь потому, что освободил из-под власти хеттов-иевусеев древний город Иерусалим и сделал его столицей своего царства, объединившего племена севера и юга в единой политии [Gottwald, Politics of Ancient Israel, 177–179.]. Сын его Соломон, как рассказывали, создал уже типичную империю: у него была армия на колесницах, он заключал военные союзы с соседними царями и не только обкладывал своих подданных-израильтян налогами, но и принуждал к участию в масштабных строительных работах. Самым прославленным его проектом стал храм, построенный в Иерусалиме по принятым в этой части света образцам; на храмовые ритуалы оказал большое влияние культ Ваала в соседнем Угарите [3 Цар 7:15–26.].
Так, по иронии судьбы, Яхве, когда-то защитник бесприютных, всеми презираемых крестьян, сделался покровителем еще одного аграрного государства, жестоко угнетающего бедных. Некоторые ученые утверждают, что империи Соломона никогда не существовало, поскольку от нее не осталось археологических следов; однако среди исследователей существует общее согласие, что около 1000 г. до н. э. сельская культура нагорий быстро развивалась и превращалась в «протогородское» общество — более централизованное, расширяющее свои границы и участвующее в международной торговле [Dever, 267–269.]. Новой аристократии Израиля предстояло, по образцу других народов, выделить из себя класс писцов и создать систему образования, погружающую молодежь из израильской элиты в культуру и этос сообщества. По-видимому, эти писцы и создали первый официальный канон Израиля — резко отличный от Библии, какой мы знаем ее сейчас.
О школах писцов во времена Давида и Соломона нам почти ничего не известно, однако позднейшая культура книжников в Израиле — запечатленная в библейских книгах Премудрости — очень похожа на ту, что мы встречаем в других имперских системах этого региона. Придворный штат Давида включал в себя «писца» [2 Цар 8:17; 20:25; 3 Цар 4:3.]. По-видимому, это был наследственный пост: сыновья этого писца стали писцами у Соломона [3 Цар 4:3.]. Подобно царям Шумера и Египта, сам Соломон считался величайшим из мудрецов; ему приписывались изречения, вошедшие в книги Премудрости:
...Приклони ухо твое, и слушай слова мудрых,
и сердце твое обрати к моему знанию;
потому что утешительно будет, если ты будешь хранить их в сердце твоем,
и они будут также в устах твоих.
Чтобы упование твое было на Господа,
я учу тебя и сегодня, и ты помни [Притч 22:17–19; см. также Carr, Tablet of the Heart, 126.].
Наставления пока оставались устными — от ученика требовалось «приклонить ухо» — и, как и везде в Древнем мире, Премудрость должна была укорениться в «leb» ученика (это слово означает и «ум», и «сердце») благодаря неустанному повторению. Как подспорье для памяти, эти максимы можно было класть на музыку, самое «физическое» из искусств; их пели или декламировали нараспев — и священные слова звучали не только в умах, но и в телах учеников, их впитывали почти телесно, «чревом». Другие изречения призывают ученика иметь «сердце, наклонное к размышлению» и «ухо, внимательное к мудрости», и записать речения Премудрости Соломона «на скрижали сердца своего» [Притч 2:2; Пс 77:1; 3 Цар 3:9; Притч 3:3, ср. 6:21.]. Короткие и ритмичные афоризмы из Книги Притч в Еврейской Библии построены так, чтобы облегчить запоминание. Как и в Месопотамии, и в Египте, частью учебного процесса были розги [Притч 13:24; 22:15; 26:3; 29:17.]. Один ученик оплакивает свое унижение перед всем сообществом писцов:
...Зачем я ненавидел наставление,
и сердце мое пренебрегало обличением,
и я не слушал голоса учителей моих,
не приклонял уха моего к наставникам моим:
едва не впал я во всякое зло среди собрания и общества! [Притч 5:12–14.]
Постоянное использование в Притчах слов «отец» и «сын» показывает, что и в Израиле такие школы создавались на семейной основе. Учитель стремился воспроизвести в ученике самого себя, передать ему отличительные добродетели писца или добропорядочного аристократа: страх перед Яхве, воздержанность в речах и уважение к власть имущим [Carr, Tablet of the Heart, 127–131.].
Некоторые части Книги Притч почти наверняка входили в «образовательную программу» израильской элиты. В школах писцов в Древнем мире регулярно использовались песни и гимны; в некоторых еврейских псалмах мы встречаем акростихи или строки, первые буквы которых расположены в алфавитном порядке — еще одно средство для облегчения запоминания. Например, царские псалмы времен Давидовой монархии призваны были внушать почтение к царю. Во время венчания на царство провозглашалось, что Яхве сделал нового царя членом Божественного Совета, посадил его на почетное место и обещал покорить «под ноги» его всех его врагов:
...Сказал Господь Господу моему:
седи одесную Меня,
доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих [Пс 109:1.].
В ближневосточных монархиях цари возвышались до статуса богов, так что и здесь Яхве формально усыновляет царя: «Ты сын Мой, Я ныне родил тебя» [Пс 2:7.]. Возможно, включалась в круг «образовательной программы» и Песнь моря, описывающая триумфальный переход Израиля через реку Иордан, и еще одна древняя песнь, о которой мы уже упоминали — та, где Эл назначает Яхве богом-покровителем Израиля. Слово «тора», которое часто переводят как «закон», буквально означает «учение» — наставление, которое необходимо сложить в сердце своем, повторять как «напоминание» (зиккарон) и передавать «в уши» следующим поколениям [Втор 31:19–22; 32:1.].
