— Замену? — сдвигаю я брови. — Так его здесь нет?

— Уволился два дня назад, — поясняет Карсон. — Несколько неожиданно, но не беспокойтесь — наем помощников на лето продолжится и без него. Пожалуйста, назовите мне ваши имена.

— Милли Стори-Такахаси, Обри Стори и Джона Стори, — произношу я.

Пальцы Карсона замирают над клавиатурой.

— Серьезно? Ребята, а вы в курсе, что у вас одна фамилия с владелицей курорта? Надо же, какое совпадение! Кажется, у нас до сих пор не было ни одного Стори, а тут сразу трое! — Вокруг его голубых глаз собираются лукавые морщинки. — Жаль, что вы с ней не родственники, а?

Джона откашливается, мы с Обри обмениваемся недоумевающими взглядами. Как можно не знать, кто мы? Разве о нашем приезде не должно было стать известно, и не только среди тех, кто занимается наймом помощников на лето?

— Но мы действительно родственники, — говорю я. — Мы ее внуки.

— Да, было бы здорово, правда? — усмехается Карсон, но, когда никто из нас не поддерживает его веселья, улыбка исчезает. — Подождите, вы что, серьезно?

— Эдвард вам не говорил? Мы переписывались с ним еще с апреля. — В порыве доказать свои слова я вытаскиваю из сумки папку с распечатками. — Вот, если хотите убедиться, здесь все есть.

Карсон берет ее, но тут же возвращает мне, едва взглянув.

— Он мне ни слова не сказал! Ну, Эдвард! Поверить не могу, как можно быть таким безответственным! Если бы он не ушел сам, я бы его уволил! Сейчас посмотрю, не оставил ли он каких-то записей.

Карсон яростно бьет по клавишам. Мы ждем в неловком молчании. Наконец его лицо проясняется.

— Ладно, я ничего тут не нахожу, но, к счастью, ваша бабушка как раз здесь, на месте. Мы только что закончили ремонтировать бальный зал, и она его осматривает. Если подождете буквально несколько минут, я приведу ее сюда.

Глаза Обри расширяются в тревоге:

— Что, прямо сейчас?

Карсон вскакивает на ноги с решимостью человека, стремящегося исправить свой промах.

— Именно сейчас! Я скоро!

Он пулей выскакивает в коридор, оставив нас неловко стоять у стола. Я вытираю вдруг вспотевшие ладони о подол. Мне казалось, что я готова к встрече с бабушкой, но сейчас, когда это вот-вот произойдет, оказывается, что нет. Голова совершенно пустая. В комнате царит абсолютная тишина, только откуда-то — наверное, из динамиков в холле — едва слышно доносится фоновая музыка. Качество звучания оставляет желать лучшего, но через несколько секунд я различаю знакомый мотив и едва не смеюсь от радости. Это «Африка» группы «Тото», у мамы в детстве она была любимой песней. На единственном семейном видео, которое я пересматривала несчетное количество раз, четверо младших Стори вместе распевают ее на пляже.

Музыка странным образом как нельзя лучше оттеняет приближающиеся шаги и напористый голос Карсона:

— Как удачно, что я успел до вашего отъезда, миссис Стори!

Обри рядом со мной громко сглатывает. И вот бабушка стоит перед нами. Впервые в жизни я вижу ее наяву — таинственную, неуловимую, эксцентричную Милдред Стори.

Я скольжу по ней взглядом, выхватывая одну деталь за другой. Первыми бросаются в глаза драгоценности, их нельзя не заметить — двойная нитка глянцево-переливчатого серого жемчуга, ярко выделяющегося на строгом черном костюме, и такие же подвески-сережки. Туфли на каблуках впечатляющей для женщины за семьдесят высоты. Завершает наряд маленькая шляпка с вуалью. Общий вид такой, будто бабуля собралась на похороны какого-нибудь престарелого государственного деятеля. На черной сумочке лакированной крокодиловой кожи поблескивает золотой замочек. Я повидала в Нью-Йорке подделок, чтобы сразу распознать настоящий «Биркин» за двадцать тысяч долларов.

Знаменитые высокие скулы Милдред с возрастом утратили рельефность, но накрашена она все так же безупречно, как на всех виденных мною фото. Однако самое примечательное в ней — это волосы, собранные сзади в низкий пучок, такие снежно-белые, что даже не верится в естественность их цвета.

Ее блестящие глаза перебегают с Обри на Джону, которые совершенно не похожи на своих отцов, и останавливаются на мне, и я замечаю в них искорку узнавания.

— Значит, это правда, — произносит бабушка негромким хрипловатым голосом. — Вы и в самом деле здесь.

Я с трудом перебарываю иррациональный порыв сделать книксен.

— Спасибо, что пригласили нас…

Та с резким выдохом сдвигает брови.

— Пригласила? — повторяет она.

Мы недоуменно смотрим друг на друга, пока молчание не прерывает нервное покашливание Карсона. Лицо бабушки вновь превращается в гладкую, без малейшего выражения маску.

— Да, действительно. — Милдред перекладывает сумочку из одной руки в другую. — Вы, должно быть, устали с дороги. Карсон, отведите их в комнаты для персонала, пожалуйста. Я поручу своей помощнице подобрать более удобное время для нашей беседы.

Карсон, маячащий сзади, выглядит совершенно растерянным.

— Да, конечно. Простите, мне нужно было самому догадаться…

— Ничего страшного, — холодно откликается Милдред. — Все в полном порядке.

Однако я знаю, что это не так. До того, как к ней вернулось самообладание, из путаницы моих мыслей выделилась одна — кристально ясная и прозрачная: бабушка не имела ни малейшего представления, что мы должны приехать.

Аллисон, 18 лет. Июнь 1996 года

Паром подходил с противоположной стороны Чаячьего острова, так что Аллисон с террасы Кэтминт-хауса видела лишь расстилающуюся водную гладь, плавно переходящую в голубое небо. Однако деловитый гул, доносящийся со всех сторон, напоминал, что летний сезон вот-вот начнется и что братья уже скоро будут дома.

Мама решила устроить праздник в честь возвращения Адама и Андерса, но, едва начав его планировать, тут же изнемогла от объема работы. Спасительницей, спокойно и успешно справившейся с делом, выступила ее помощница Тереза — как это было всегда в последние полгода, прошедшие после смерти отца Аллисон. И теперь небольшая армия помощников подготавливала все к сегодняшнему вечеру, развешивая на деревьях китайские фонарики, сооружая временную сцену для музыкантов и разбивая белые шатры вдоль лужайки сбоку дома, где гостей будут потчевать лобстерами, устрицами и фирменным блюдом Чаячьего острова — перепелиными яйцами а-ля рюс. Аллисон сверху не видела пляж, но знала, что там готовится фейерверк, на фоне которого померкнет празднование Дня независимости в большинстве американских мегаполисов.

— Думаешь, мы тоже удостоимся такой встречи, когда приедем из колледжа?

На соседний шезлонг с ухмылкой плюхнулся младший брат Аллисон Арчер, неуклюже выставив вперед ноги. Он совсем недавно вдруг сильно вырос, только к семнадцати годам достигнув тех же шести футов, что и Адам, и как будто еще не привык к своим новым удлинившимся пропорциям.

— Вообще-то прошлым летом матушка такого не устраивала, — напомнила Аллисон.

Адам, самый старший, поступил в Гарвард два года назад. Андерс присоединился к брату прошлой осенью. Сама Аллисон, нарушая семейную традицию, в сентябре отправлялась в Нью-Йоркский университет.

— Просто в этом году все по-другому…

— Да, знаю. — Широкие плечи Арчера ссутуливаются, отчего он выглядит сразу меньше и юнее. — Правда, странно, как дом, полный людей, может быть таким… пустым?

У Аллисон в горле встает комок.

— Без отца все не так. И праздник тоже.

Арчер грустно улыбается:

— Да, еще и устрицы эти… Господи, он ведь их терпеть не мог. Как он их называл…

— «Морские сопли», — произносят они с Аллисон в унисон, подражая отцовскому голосу, и оба фыркают, почти смеясь.

— И я с ним согласен, — добавляет Арчер. — Сколько ни добавляй к ним масла, сливок, соли и так далее, на вкус все равно гадость.

Большую часть времени после смерти отца Аллисон ощущала ничем не восполнимую пустоту — так много места он занимал в их жизни. Это была рана, которая будет болеть всю жизнь. Однако время от времени, обычно в такие вот задушевные моменты, как сейчас с Арчером, все же проблескивала надежда, что однажды в воспоминаниях останется больше светлого, чем горького. Частичка души Аллисон осталась в прошлом, но за последние месяцы она усвоила, что горю нельзя давать волю. Если позволить ему завладеть собой накануне маминого праздника, потом будет тяжело улыбаться и веселиться, как этого от нее ждут.

Арчер, видимо, подумав о том же, откинулся в шезлонге, заложил руки за голову, скрестил ноги в лодыжках и вместе с позой сменил тему разговора:

— Как думаешь, насколько невыносимым стал Андерс после года в Гарварде? По десятибалльной шкале?

— На двадцать.

Оба рассмеялись.

— Да, наверное. Вот Адама здорово будет увидеть, — добавил Арчер.

Аллисон не относилась к старшему брату с таким же обожанием, но все же была рада его приезду. Никто кроме Адама не мог вызвать у мамы такой счастливой улыбки.

— Я говорил с ним перед отъездом, и он сказал, что точно пойдет к Робу Валентайну в следующую субботу. Осталось только Андерса уговорить.

— Вообще-то я тоже еще не согласилась, — напомнила Аллисон.

Все Стори с двенадцати лет учились в частном пансионе «Мартиндейл» под Бостоном, и только один Арчер продолжал дружить — и чем дальше, тем теснее — с одноклассниками из местной начальной школы. Последние несколько лет он каждые каникулы пытался затащить братьев и сестру на какую-нибудь вечеринку на острове, но они в эти компании как-то не вписывались.