Глава 2

Действительно трудная проблема

«Величайшая тайна науки — природа сознания. Не то чтобы у нас имелись неудачные или несовершенные теории человеческого сознания — таких теорий у нас попросту нет. Почти все, что мы знаем о сознании, — это то, что оно имеет некое отношение скорее к голове, чем к ноге».

Ник Герберт, физик

Когда я пришел в себя в палате интенсивной терапии, на койке номер десять, я не помнил ничего о своей жизни до комы. У меня не было личных воспоминаний о жизни на планете Земля. Все, что я знал, — это фантастические странствия, из которых только что вернулся, — потрясающее путешествие, которое, как мне показалось, длилось долгие годы, хотя уместилось в семь земных дней. Весь багаж прожитой жизни, включая религиозную веру, личные воспоминания и научные знания, приобретенные за более чем двадцать лет работы ученым-неврологом, исчез без следа.

Когда воскресным утром я вернулся в этот мир, мой мозг был разрушен. Даже слова и речь были стерты, хотя они стали возвращаться уже в первые часы пробуждения. Сначала я объяснял эту странную амнезию обширным неокортикальным повреждением, на котором настаивали мои врачи. Традиционное неврологическое образование постулировало, что воспоминания хранятся в мозге и отчасти в неокортексе, и я поначалу мыслил столь же стандартно.

Речь вернулась ко мне за несколько недель уже после возврата многих личных воспоминаний, медленно и спонтанно. Медсестры были добры и позволили моим сестрам Бетси и Филлис спать на койках рядом с моей больничной кроватью и нести постоянное семейное дежурство в палате. Сразу после выхода из комы мне было очень трудно спать. Сестер беспокоила моя бессонница и возбуждение, и они пытались усыпить меня рассказами о наших поездках на каникулы, когда мы были детьми.

Меня заинтриговали эти необычные истории, о которых поначалу я ничего не помнил. Однако через несколько дней у меня в голове стали всплывать смутные обрывки воспоминаний, которые совпадали с завораживающими историями, рассказанными мне сестрами в те странные дни (и ночи), когда мой поврежденный мозг пытался восстановиться. Личные воспоминания восстанавливались три недели. Знания физики, химии и неврологии (семантическая память) возвращались около двух месяцев. Объем вернувшихся воспоминаний поражал меня, особенно когда я внимательно просматривал свою медицинскую карту и обсуждал свою болезнь с коллегами, которые меня лечили. Постепенно я осознавал, насколько был болен. Такие пациенты не выживают, а тем более не переживают необычный духовный опыт и не рассказывают о нем, полностью поправившись. И как все это расценивать?

Поразителен уже тот факт, что я помнил события, происходившие со мной во время комы. Если бы мне рассказали подробности моей истории до того, как я заболел, я бы очень уверенно сказал, что такой пациент не может испытывать ничего, кроме самых основных рудиментов сознательного опыта, и, разумеется, ничего не помнит. И был бы в корне неправ.

Нейробиологи считают формирование новых воспоминаний серьезным процессом, который в ослабленном мозге становится неполон и несвязен. Вот почему так много заболеваний головного мозга заканчиваются частичной или полной потерей памяти о периоде болезни. Даже после того, как пациенты выходят из комы и общаются с окружающими, их мозг оказывается неспособен запоминать новые впечатления еще много часов, дней или даже недель. Заметьте, что долгосрочная память не так энергозатратна. Поэтому люди, потерявшие память, сложнее всего восстанавливают недавние события, к примеру, что они ели на завтрак (и даже завтракали ли вообще), хотя память о детстве и других давних жизненных моментах им доступна.

Примечательно и то, что мои воспоминания о переживаниях в глубокой коме со временем не исчезали. После того как я пришел в себя, я примерно тридцать шесть часов находился в психическом кошмаре параноидального бреда, совершенно отличного от ощущения сверхреальности, пережитого мной за неделю болезни. Я считал, что раз все воспоминания (и сверхреальные духовные, и послекоматозные параноидальные) являются галлюцинациями моего блокированного мозга, как-то пропущенными поврежденным неокортексом, то со временем они станут менее яркими. К моему удивлению, разница между этими двумя группами воспоминаний была огромной. Сверхреальные воспоминания глубокой комы были отчетливыми, а воспоминания психотического кошмара — эфемерными и мимолетными (и исчезли через несколько недель). На самом деле, мои воспоминания о глубокой коме остаются неизменными и ясными и сегодня.

Я стал понимать, что это мое испытание можно считать околосмертным переживанием (ОСП), и жаждал больше узнать о подобных случаях, чтобы сравнить их с моим. Но прежде чем погрузиться в чтение, первые шесть недель я посвятил тому, чтобы тщательно записать все, что мог вспомнить о своих переживаниях в глубокой коме и начале выздоровления. А затем начал усердно искать иные свидетельства подобного опыта.

Одной из первых я обнаружил книгу доктора Рэймонда Моуди «Жизнь после жизни» 1975 года, популяризировавшую термин «околосмертные переживания». Любовь и поддержка Вселенной, которую ощутили сотни пациентов, описанные доктором Моуди, глубоко и точно перекликались с тем, что я помнил из своих переживаний. Слова, которые он подбирал, казались мне искаженными ограничениями земного языка и не способными описать эти неземные путешествия. Это оживило во мне острые, хотя и непередаваемые воспоминания о собственном опыте.

...

Воспоминания об околосмертном опыте резко отличаются от снов или галлюцинаций. Они подсказывают, что наш материальный мир — только одна форма реальности из всех возможных.

Описания духовного мира как более фундаментальной реальности, чем наша земная, обрели для меня очевидный смысл. Я был до глубины души поражен тем, что другие люди переживали необыкновенные приключения, в то время как их считали мертвыми. Если бы все происходило так, как это представляет материалистическая неврология, если бы их сознание было полностью выключено, а мозг не функционировал, то у них вообще не должно было остаться никаких воспоминаний. Я очень хотел выяснить, как возникают эти переживания.

До комы я уделял ничтожно мало внимания литературе об ОСП и не знал, что отличительная черта потусторонних видений — их устойчивость на протяжении долгого времени, в отличие от земных воспоминаний, снов и галлюцинаций. Ученые исследовали удивительную стабильность таких воспоминаний и доказали, что их содержание десятилетиями остается неизменным, в то время как большинство других воспоминаний немного меняются каждый раз, когда мы к ним обращаемся.

Другое важное качество ОСП касается ощущения сверхреальности. Я был потрясен своими воспоминаниями о коме — они были «слишком реальными, чтобы быть реальностью», особенно события во Вратах и восхождение к Ядру абсолютного единства. Чтение книг открыло мне, что более половины переживших ОСП столкнулись с чувством обостренной реальности. Я бы согласился с теми, кто считает нашу обычную реальность больше похожей на сон, чем насыщенные трансцендентные ОСП. Воспоминания об околосмертном опыте резко отличаются от снов или галлюцинаций. Они подсказывают, что наш материальный мир — только одна форма реальности из всех возможных.

Бельгийский невролог Стивен Лорис, разделяющий мой глубокий интерес к ОСП, в марте 2013 года рассказал мне об интригующем исследовании воспоминаний пациентов, побывавших в коме [Статья Тоннарда М., et al. «Characteristics of near-death experiences memories as compared to real and imagined events memories». PLOS ONE 8, 2013, 3. Доступна по ссылке https://journals.plos.org/plosone/article?id=10.1371/journal.pone.0057620.]. Ученые оценивали три группы людей — восемь случаев с ОСП, что установлено с помощью теста ОСП Грейсона, шесть без ОСП, но с воспоминаниями о коме, и семь без воспоминаний о коме. Их сравнивали с восемнадцатью здоровыми добровольцами того же возраста. Специальная анкета помогла проанализировать пять типов воспоминаний: целевые (ОСП для первой группы, воспоминания о коме для второй и первые детские воспоминания для третьей и котрольной групп), старые и свежие воспоминания о реальных событиях и старые и свежие воспоминания о воображаемых событиях. Так как околосмертные переживания считаются высокоэмоциональными, всех участников эксперимента попросили выбирать самые яркие воспоминания.

Ученые пришли к выводу, что воспоминания об околосмертных переживаниях отличаются от любых других видов воспоминаний о реальных или воображаемых событиях, а также воспоминаний о коме. Фактически они доказали, что ОСП нельзя считать воображаемыми. Им пришлось признать, что эти события действительно случились и их сверхреальная природа поистине удивительна и не имеет аналогов.

В 2014 году Арианна Пальмьери и ее коллеги из Университета Падуи в Италии опубликовали интересное исследование о необычных характеристиках воспоминаний об ОСП. Они использовали гипноз, чтобы больше узнать об этих исключительных переживаниях, и обнаружили, что их детализация, эмоциональная сила и самореферентность напоминают скорее воспоминания о реальных событиях, чем о снах и других воображаемых событиях [Статья Пальмьери А., et al. «Reality of near-death-experience memories: evidence from a psychodynamic and electrophysiological integrated study». Frontiers in Human Neuroscience 8, 2014. Доступна по ссылке doi.org/10.3389/fnhum.2014.00429.].

Первоначально мои попытки разобраться подавлялись моими же гипотезами о природе мозга и ума. Но сверхреальность было трудно объяснить, оставаясь в рамках моей старой парадигмы. Если мозг порождает сознательное понимание, а неокортекс (как самый мощный калькулятор в системе обработки информации мозга) необходим для создания любого подробного сознательного понимания, тогда почему прогрессирующий отказ моего неокортекса не повлиял на такое астрономическое повышение детальности, многослойности и смыслового наполнения видений? Я месяцами бился над этой головоломкой, и в итоге мое мировоззрение стало меняться.