Дом увидел, что Маркус, Рохас и Коул, то ли от скуки, то ли испытывая чувство вины, таскали в бронированный фургон какие-то ящики. Бэрд, прислонившись к забору, наблюдал за погрузкой. Калисо смотрел на Бэрда с таким видом, будто ждал от него очередных философских откровений о жизни, смерти и Саранче. За эти несколько секунд Дом узнал о своем отделении все, что ему требовалось.

Но о Берни ему хотелось узнать как можно больше.

— Скажи, как тебе удалось выжить все эти годы и преодолеть такое расстояние? Или я рискую получить приз года за самый тупой вопрос?

— Тяжело, — ответила Берни. — Даже для меня. Даже для солдата.

— А в чем именно были трудности?

— Никогда не знаешь, на кого наткнешься. Никакой связи. Люди в отсутствие законов цивилизации быстро превратились в подонков, насильников и негодяев. — Она несколько раз сжала в кулак правую руку, словно испытывая мышцы. — Но были и свои плюсы. Я никогда раньше не ела такой разнообразной пищи.

— Ты понимаешь, почему я об этом спрашиваю?

— Из-за твоей жены, верно?

— Да. — Он с трудом сглотнул. — После смерти наших детей она впала в тяжелую депрессию. Ей правда было очень плохо. Она целыми неделями ни с кем не разговаривала и ничего не ела. Однажды я вернулся домой и не застал ее. Она исчезла и больше не появлялась.

На долю секунды лицо Берни выдало ее чувства, но она прогнала их, словно помеху, и вновь стала воплощением твердой уверенности. Все сержанты обладают превосходной способностью убеждать, что ты сможешь что-то сделать. Даже Маркус умел это проделывать, хотя и без жизнерадостного подбадривания.

— Ладно, я тебе помогу, — сказала она. Все оказалось так просто. — Ты найдешь ее.

Даже после десяти лет мучительных разочарований ее слова укрепили надежды Дома.

— Спасибо, — сказал он. — Карлос не зря так высоко тебя ценил. Он всегда отлично разбирался в людях. Пообещай, что расскажешь мне о нем.

Берни кивнула:

— Конечно расскажу.

Но прямо сейчас она явно не собиралась ничего рассказывать. Тема была исчерпана, и они отправились помогать на погрузке. Ящики рассортировывались по разным грузовикам, как мины на поле; техники настаивали на том, чтобы в каждом грузовике находился полный набор оборудования.

— Это на случай, если мы лишимся каких-то машин, — пояснил один сержант. — Тогда у нас останется все необходимое.

Даже Хоффман принял участие в общем деле, перетаскивая мешки с зерном. Коул, проходя мимо Дома, толкнул его плечом и кивнул в сторону Хоффмана. Полковникам не положено этим заниматься.

— Дьявол, его даже нельзя обвинить в том, что он просиживает задницу в кабинете или мнит себя чересчур важным, чтобы немного попотеть…

"Но он обрек Маркуса на смерть. Это его приказ. Оставить его в тюрьме, не эвакуировать".

Дом все еще ждал, когда Маркус сам об этом заговорит.

Все шло прекрасно, пока зазвучавший в наушнике голос Ани Штрауд не заставил его подпрыгнуть от неожиданности.

— Центр контроля вызывает «Дельту». Я получила видео от «Джека». На поверхности появились трутни, направляются в вашу сторону. У меня есть свободный «Ворон» для перехвата.

Хоффман тотчас ответил:

— Направляйте его сюда, лейтенант. Пусть возьмет нас, и мы их встретим.

— Есть, полковник. Будьте наготове, вертолет придет через пять-шесть минут.

Хоффман мгновенно ожил, точно вспомнил заваруху на мысе Асфо. Он даже помолодел.

— Рохас, ты остаешься с бэтээрами, они нам еще понадобятся. Остальные — со мной.

Его голос звучал почти весело, насколько это было возможно для Хоффмана. В первый момент Дом решил, что полковник не хочет брать с собой неопытного юнца, но потом в мозгу вспыхнула другая мысль. Возможно, Хоффман считал, что семья Рохаса уже потеряла достаточно сыновей.

"Проклятие, я до сих пор стараюсь думать за других".

Этот человек мог быть безупречно справедливым. Тем более трудно было понять его отношение к Маркусу.

"КОРОЛЕВСКИЙ ВОРОН" А-108, ДВА КИЛОМЕТРА К ВОСТОКУ ОТ СЕВЕРНЫХ ВОРОТ

— Полковник! — крикнул командир вертолета, заглянув в отсек стрелков. — Мы можем спустить вас прямо на поверхность. Все к вашим услугам.

Хоффман поправил автомат:

— Нет нужды подвергать вас лишней опасности, Барбер. Просто зависни над землей, чтобы нас выбросить.

Хоффман пользовался автоматом не так часто, как ему хотелось. Он ощущал на себе взгляды солдат, вероятно считавших его унылым старым болваном, который пытается доказать, что способен угнаться за молодыми парнями.

Скорее всего, лишь Матаки понимала, в чем дело. Та же целеустремленность помогла ей пересечь половину Сэры. Когда знаешь, что впереди осталось меньше, чем прожито, — и не из-за вероятности быть убитым в сражении, а ввиду естественного старения, определенного судьбой, — на многие вещи смотришь совсем иначе.

— Сэр, вы в этом уверены? — переспросил пилот Соротки. По всей видимости, он не хотел, чтобы полковник погиб в его дежурство. — Точно?

— В чем дело? Ты думаешь, что человечество так далеко зашло в своей эволюции, что разучилось спрыгивать с "Воронов"?

Соротки до предела вжался в кресло. Бойцы плотно набились в кабину вертолета, слишком тесную для семи человек, даже если одним из них была женщина. Хоффман мог видеть только верхушку шлема Соротки.

— Это биологически невозможно, сэр, — сказал пилот и заставил вертолет спуститься ниже линии крыш.

Теперь они летели вдоль главной дороги с юга на побережье, над развалинами многочисленных офисов, и порой, чтобы пройти между зданиями, опускались до пяти метров. Обнаружить Саранчу с воздуха не всегда было легко; центр контроля, опираясь на информацию «Джека», определял район и передавал координаты, но иногда этого было недостаточно. Маленький бот не приближался к врагу, в противном случае он рисковал попасть под ожесточенный обстрел, как любое существо из плоти и крови, а заменить такую машину было нечем. Хоффман помнил времена, когда эти летающие корзинки имелись в каждом бронетранспортере. Но производство машин в Коалиции за последние годы сильно упало.

— Как вы думаете, полковник, может, мы наблюдаем за решающим моментом в истории? — спросил Барбер. — Бродяги именно так и считают. Они, как крысы, чувствуют изменения задолго до нас. Да и мы уже не видим червей в таких количествах, как прежде.

Хоффман был бы рад сказать что-нибудь обнадеживающее, хотя бы просто для разнообразия. Но, увы, пока не мог.

— В последние дни меня то и дело об этом спрашивают. А я отвечаю одно: не знаю. Я думал, что Маятниковые войны закончатся, после того как мы овладеем технологией "Молота Зари", но потребовались еще два года и бог знает сколько жертв.

— Тридцать тысяч, — негромко произнес Калисо. Он поставил автомат прикладом на пол и обеими руками держался за дуло, словно в траурном почетном карауле. — Тридцать тысяч пятьсот десять.

Никто не спросил, почему он так быстро привел эти цифры, но Хоффман подумал, что и ему не мешало бы их запомнить. Он обвел взглядом кабину и снова попытался угадать, что творится в голове Феникса. Его смущала не молчаливость этого человека. Причина была в его глазах. В них была тревога, настороженность хищника, но не злость. Этот взгляд сбивал Хоффмана с толку.

Он все еще ожидал удара ножом под ребра.

"Если бы я провел четыре года в этом тюремном аду, если бы меня какой-то ублюдок оставил запертым на съедение червям, я бы очень хотел вонзить в него что-нибудь острое. Наверняка хотел бы".

Военный трибунал в Доме Правителей потратил несколько дней на слушание причин и обстоятельств, заставивших Феникса покинуть свой пост ради спасения отца. Хоффман присутствовал на всех заседаниях. Феникс, безусловный герой войны, заслуживший самые высокие награды, игнорировал приказ, что привело к гибели нескольких человек. У Хоффмана до сих пор не имелось этому объяснений. Приведенные причины не давали ответа на вопрос, почему он так поступил.

Феникс, не проявляя никаких чувств, просто отвернулся. Казалось, его заинтересовали внушительные, явно противоречащие уставу украшения в верхней губе Калисо. Коул тоже без утайки, с самым задумчивым видом изучал пирсинг.

— Скажи-ка, а эти железки не мешают тебе общаться с женщинами? — наконец не вытерпел Коул. — Ведь не каждая согласится, чтобы ей закрыли рот металлическими скрепками.

Все рассмеялись, и Хоффману на мгновение захотелось стать частью этого товарищества. Оно формировалось не в один миг и держало солдат вместе куда надежнее любых приказов.

— Эй, Тай! — Берни вытянула руку с раскрытой ладонью. — Поделись со мной этими штучками. Я хочу зашпилить Бэрду глотку, чтобы мы получили хоть какую-то передышку…

— Берни, а почему у тебя нет татуировок? — спросил Коул.

— Другой остров… — Она сосредоточенно уставилась на бицепс Дома, на котором было вытатуировано имя жены. Хоффману никогда не приходило в голову подобным образом увековечить имя Маргарет, а теперь он тем более не станет этого делать… — Другая культура, — закончила Берни.

— Ты все равно не сумел бы разобраться в них из-за морщин, — насмешливо фыркнул Бэрд.

— А ты не сумеешь сесть, как только мой ботинок приложится к твоей заднице, Блондинчик!

— Прямо по курсу вижу противника, дистанция пятьсот метров, — громко произнес Соротки. — Группа червей, возможно больше десятка. Направляются в нашу сторону.

Саранча явно предвидела их появление.

— Сбрасывай нас вниз, а сам держись в сторонке, — приказал Хоффман.

"Ворон" не мог приземлиться из-за гор мусора на дороге, но Соротки удерживал вертолет в метре от земли, давая возможность десантникам быстро спуститься па землю.

— Вы сошли с ума, если решаетесь на такое, — пробормотал Феникс, со стуком приземлившись рядом с Хоффманом.

Полковник ударил себя в грудь костяшками пальцев:

— Я тоже закрыт броней, сержант.

— Не хотелось бы мне вместо вас заниматься бумажной работой, если вы не уцелеете.

Возможно, Феникс сказал то, что думал. Его слова не обязательно означали проявление заботы.

Они выстроились в линию и пошли по улице, огибая упавшие колонны и груды битого стекла, за долгие годы густо припорошенного пылью. Где-то впереди и слева должно было находиться воинское кладбище. Хоффман не хотел даже знать, в каком оно теперь состоянии. Ненависть к Саранче достигла предела, ее уже нельзя было подогреть никакими зрелищами.

Полковник с трудом мог узнать этот район — разве что по нескольким кованым железным балкончикам, когда-то украшавшим дома и увитым пышными растениями… Теперь они висели на редких прутьях, грозя обвалиться в любую секунду. Только один до сих пор упорно цеплялся за уцелевшую каменную стену.

Хоффман приложил руку к уху, чтобы не пропустить возможный сигнал. Впереди слышался стук камней, как будто их раскидывали ногами. В этих местах черви не могли передвигаться под землей. В наушнике еще слышался отдаленный гул транспорта.

"А почему же я это делаю?"

Потому что в новом мире не было места спокойной старости. Что бы ни говорил Прескотт, ситуация определялась четко и ясно. Или ты приносишь пользу, или ты умер.

Бойцы «Дельты» рассредоточились по нишам в поисках надежного укрытия. Хоффман опустился на колено рядом с Берни. Она беспокойно трогала пальцем рычаг активации бензопилы, словно не верила, что механизм сработает. Феникс присел с другой стороны от нее; он явно не хотел, чтобы Хоффман вмешивался в работу его команды.

— Тебе еще не приходилось встречаться с червями в ближнем бою? — спросил ее шепотом Феникс.

— Все, что ближе шестисот метров, для меня уже достаточно близко.

— Можешь мне поверить, рукопашная схватка приносит больше удовольствия.

На мгновение Хоффман подумал, что Феникс таким образом подбадривает Берни, но тут же увидел, как напряжены челюсти солдата. Нет, это не просто выполнение воинского долга. Это личная месть.

И вот появились три первых червя.

— Эти мои, — шепнул Феникс.

Но их было гораздо больше, чем три. Больше, чем десять. Их была чертова прорва, почти вплотную к расположению отряда. Хоффман насчитал по меньшей мере два десятка. Он установил дуло автомата поверх каменного обломка и прицелился.

Он прекрасно себя чувствовал. Да, было страшно, и сердце колотилось в груди, но впервые за несколько лет он ощущал себя удивительно живым.

— Покажем им, где раки зимуют! — крикнул Хоффман и открыл огонь.

Первая пятерка червей повалилась на землю, словно глыбы камня, но все остальные внезапно оказались на его пути. Устрашающе-уродливые серые маски, застывшие в ярких вспышках выстрелов, возникали перед глазами — молчаливые в оглушительном грохоте боя. Хоффман опустошил одну обойму и отскочил назад, чтобы перезарядить автомат, пока Бэрд поливал врагов непрерывным огнем из глубины дверного проема. Вернувшись на свое место, он не увидел Феникса и Коула, зато Калисо, не переставая стрелять, запрыгнул на груду битых кирпичей и отработанным движением обрушил на трутня бензопилу. Оба рухнули, но Калисо оказался сверху; зубья бензопилы наискось пересекали грудную клетку трутня, и мотор натужно завывал. Нет, этот шум исходил от его оружия, это его бензопила со скрежетом рассекала голову червя.

Берни, перебегая от одного укрытия к другому, устремилась вперед по дороге. Она вела беспрерывный огонь. Так не могло продолжаться долго. Хоффман в глубине души понимал, что обойма кончается быстрее, чем ему кажется, — ее хватает лишь на несколько секунд. Но сражение уже превратилось в галерею отдельных бессвязных картин, заполненных вспышками, грохотом и вонью. Полковник снова бросился в гущу схватки: он слышал, как пули вокруг гвоздями впиваются в стены, сознавал, что любая может ударить в него, но абсолютно ничего не чувствовал. У него на пути рухнул с простреленным черепом еще один червь, и Хоффман задержался, чтобы добить его штыком.

Сознание полковника не принимало участия в действиях. Им овладела знакомая, пугающая и восхитительная, первобытная сила гормонов. Тело приказало предоставить все ему.

Он так и сделал.

Неожиданно перед ним возник еще один червь, но за спиной врага уже оказался Феникс. Он обхватил трутня за шею и развернул, воспользовавшись его телом как щитом. Шквал огня заставил Феникса отступить на несколько шагов, но он, не переставая стрелять из-за умирающего червя, уничтожил его напарника. Коул, с головы до ног залитый кровью — не своей кровью, — схватил Феникса за руку и помог удержаться на ногах, когда убитый трутень упал на землю.

— Пару червей мы все же упустили! — закричал Коул. — Ненавижу, когда работа сделана наполовину. Придется составлять больше документов…

Хоффман резко остановился. Дорога и дома закружились вокруг него. Бэрд и Дом, перепрыгивая через груды камней, переворачивали тела трутней и время от времени стреляли, чтобы убедиться, что противники мертвы.

Голос Бэрда звучал особенно раздраженно.

— Умри, мерзавец! — приговаривал он. — У меня заканчивается дежурство. Умирай и не задерживай нас.

"Дело сделано".

Только сейчас Хоффман опустил взгляд и заметил, что штанина и ботинок намокли и разорваны в клочья. Это взбесило его. Не из-за боли — ее он почувствует позже, уже на базе, — а из-за того, что даже полковнику надо приложить немало усилий, чтобы получить повое обмундирование.

Он включил радиостанцию, чтобы вызвать вертолет, по пришлось немного помедлить, восстановить дыхание. Проклятие, надо бы уделить внимание физической подготовке!..

Внезапно он понял, что нигде не видит Берни.

А где Матаки? — крикнул Хоффман. На этой пустынной дороге было множество мест, где можно потерять неудачливого бойца. — Где, черт побери, Матаки?

Берни все еще видела перед собой червя. Твари, если им было необходимо, могли передвигаться достаточно быстро, а этот казался настоящим чемпионом по бегу среди мусора. Она остановилась, чтобы снова открыть огонь, но затвор «Лансера» не двигался, и пустые гильзы не выскакивали из обоймы. Еще даже не открыв поясную сумку, Берни поняла, что израсходовала все боеприпасы.

И трутень тоже.

Он остановился, оглянулся, а потом развернулся п пошел ей навстречу.

— Давай сразимся один на один, гад! — закричала она. — Посмотрим, на что ты годишься!

Берни еще не пользовалась бензопилой в бою. Трутень шел прямо на нее, и в душе у нее взметнулась полна животной злобы и страха.

"Кто кого одолеет, урод? Мое время еще не пришло".

Она нажала кнопку активации, и пила, пробудившись к жизни, негромко зажужжала. Трутень не остановился. Берни шагнула вперед, сжимая одной рукой приклад автомата, а второй придерживая дуло, чтобы попасть зубьями в грудь врага. Червь нанес мощный удар рукой по лицу. Берни на мгновение оцепенела, но инстинкт заставил ее броситься на противника. Она не обладала таким весом, как мужчина-солдат, или ростом, но мгновенная и безумная ярость с лихвой восполнила эти недостатки. Ее пила ударила в самую уязвимую точку — сбоку в шею. Берни, нажав изо всех сил, загнала лезвие через ключицу в грудь врага. Вращающиеся зубья взметнули фонтан костяных осколков.

Проклятый червь еще целую вечность размахивал руками. Из-под пилы вылетали темные металлические обломки. Затем их цвет изменился. Руки трутня бессильно повисли. И наконец в лицо Берни ударила струя горячей и странно едкой крови: кожу как будто обожгло множеством иголок. Пила дернулась, заскрежетала, словно наткнулась на броню, и отбросила ее назад. Берни не остановилась. Не могла. И не хотела. Она хотела уничтожения, разрушения, хотела заглушить собственный звериный рев. Берни не видела ничего, кроме разверстой пасти трутня. И вот он наконец опустился на колени и упал на землю.

— Берни! — донесся чей-то крик. Коул, это Коул. — Берни, червяк на шесть часов!

Она обернулась, одновременно пытаясь выдернуть пилу, но успела лишь выхватить левой рукой пистолет и понять, что он тоже пуст. И вдруг, словно из стены, выскочил Коул и моментально открыл огонь. Из груди червя брызнула кровь, и он упал, еще продолжая стрелять. Все было кончено.

Берни только сейчас услышала свое хриплое дыхание.

— Какая дрянь! — пробормотала она. До сих пор она не могла ни о чем думать, только силилась вытащить пилу. Правая рука ни на мгновение не выпускала приклад «Лансера». — А это что за мерзость?

Она сплюнула, стараясь очистить рот. Подбородок оказался влажным. Только когда Берни засунула пистолет в кобуру и освободившейся рукой вытерла лицо, она ощутила какие-то твердые и острые осколки.

— Берни, ты учишься разделывать червей, — одобрительно заметил Коул. — Если хочешь знать, это не твоя кровь.

Это она уже определила по запаху. Но в палец что- то вонзилось, словно заноза.

— Это же осколок кости.

— Да, когда их пилишь, они умудряются засыпать тебя осколками… — Коул порылся в поясной сумке и вытащил грязную тряпку. Он уже наклонился, чтобы вытереть ей лицо, как папаша вытирает нос сопливому ребенку, но передумал и протянул ей лоскут. — Будь осторожна, чтобы осколки не попали в глаза. Это совсем не смешно, можешь мне поверить. И навести доктора, когда вернемся.

— Проклятие, я не привыкла, чтобы трупы забрасывали меня своими потрохами! — Правильный выбор уязвимого места внезапно вызвал в ее душе ликование. Она верно выбрала слабую точку даже в этом совершенно нечеловеческом теле, пробилась сквозь грудную клетку и рассекла основную артерию. — Да, я немного подзабыла уроки рукопашного боя…