Но новости, что передал Маркус, прогнали все размышления о загадочном снайпере.

— Поторапливайтесь, парни. Донесся слух, что проклятые черви вышли на поверхность в трех километрах отсюда. Есть сведения, что они движутся вдоль расселины бульвара Правителя. Мы можем попасть туда раньше, чем «Ворон» поднимется в воздух.

Голос Маркуса почти всегда звучал одинаково монотонно. Даже в тех случаях, когда ему надо было крикнуть, он просто поворачивал регулятор громкости. Редко кто мог отыскать в его словах намек на гнев или нетерпение, но Дом слишком хорошо знал, что все эмоции Маркус держит внутри. И уж тем более сейчас и голосе командира не было и следа радости.

— Сколько их? — спросил Дом.

— Дюжина.

— Похоже, их стало значительно меньше, — замени! Бэрд. Он говорил как опытный эксперт по Саранче, что было недалеко от истины. — Кажется, мы сделали их. Мы выбили из них все силы.

Дом, проходя мимо, вроде бы по-дружески ткнул его кулаком в грудь, но тотчас заметил:

— Ты хотел сказать, Маркус их сделал. Это ведь он запихнул светомассовую бомбу прямо им в глотку.

— Что ж, может быть, теперь Хоффман вернет ему все прежние награды…

— Кончай болтать. — Маркус повернулся и зашагал по направлению к бульвару Правителя. Большинство патрульных отрядов попусту ходили по городу; боеприпасов катастрофически не хватало. — Даже тех, что осталось, все еще может быть больше, чем нас. Построиться!

Дом гордился, что состоит в армии, как и его отец, как брат Карлос. В армии не теряешь мужества, не теряешь надежды. Стойкость, называл это свойство Карлос. Человек должен быть стойким и не ломаться при первой неудаче. Но после четырнадцати лет войны людей осталось всего несколько миллионов, и Дом был готов с радостью ухватиться за любой намек на окончание этого кошмара.

Нет, потом начнется другой кошмар. Придется почти с нуля возрождать цивилизацию. Но как надоело думать о том, что каждый твой день может оказаться последним!

Больше всего беспокоило Дома то, что с его смертью прекратятся поиски Марии.

— Я не отстану, — откликнулся он и быстро догнал Маркуса.

ОФИС РИЧАРДА ПРЕСКОТТА, ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА КОГ. ХАСИНТО

Полковник Виктор Хоффман пришел за пять минут до назначенной встречи и заскочил в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок.

Его одежда мало походила на военную форму, а это обветшавшее здание вряд ли годилось для Генерального штаба, но если перестать заботиться о мелочах — о любых мелочах, — немедленно начнется разложение. Так поддерживалась цивилизация. Так выживала культура. Да, музеи и галереи искусств обратились в руины, и численность населения на Сэре сильно сократилась. Но поведение каждого человека, ежедневное и ежесекундное соблюдение основных правил — вот что отделяло последних оставшихся в живых людей Сэры от первобытного хаоса. Порядок во всем должен поддерживаться при любых обстоятельствах.

Хоффман проверил, не сильно ли отросла щетина на подбородке и голове, расправил воротничок и попытался стереть с лица признаки бессонницы — в который раз он не нашел времени, чтобы выспаться за последние тридцать шесть часов.

"Что убьет меня раньше? Саранча или эта работа?" Дверь за его спиной приоткрылась, и через щель донесся приглушенный голос. Женский голос. Виктор на мгновение замер, а потом машинально проверил, застегнута ли на брюках молния.

— Председатель примет вас, как только вы будете готовы, сэр.

В современном мире нет возможности даже спокойно сходить в туалет. Хоффман, не оборачиваясь, водрузил на голову форменную фуражку:

— Благодарю вас. Дайте мне еще минуту.

Он медленно досчитал до шестидесяти, изучая в видавшем виды зеркале свое отражение, затем развернулся на месте и прошел по коридору несколько ярдов до кабинета Прескотта. Кабинет не знал ремонта со Дня Прорыва — это обстоятельство добавляло несколько очков занимавшему его политику. По крайней мере, он разделял трудности со всеми остальными людьми.

— Виктор, — приветствовал его Прескотт. Он стоял перед импровизированным планшетом со множеством прикрепленных листков. Изучив очередную сводку,

Прескотт оглянулся через плечо. — Присаживайся. Положение действительно настолько обнадеживающее, как мне показалось?

Хоффман положил фуражку на сгиб локтя и с трудом отвел взгляд от стоявшей на столе Прескотта чашки кофе. Он вытащил листки со свежими данными, которые неизменно готовили для него перед каждым из этих бессмысленных ежемесячных докладов, и начал перечислять цифры. Снабжение продовольствием — на десять процентов меньше нормы. Боеприпасы — на треть меньше заявки. Энергоснабжение от местных источников — двенадцать часов в сутки.

"Обычное дело…"

— Я бы хотел подчеркнуть лишь одно обстоятельство, Председатель. После применения светомассовой бомбы нам приходилось сталкиваться только с трутнями, да и то в меньших количествах, чем прежде. Обычно за неделю мы подвергались нашествию полного спектра Саранчи — бумеров, немацистов и риверов. А также огромного количества трутней.

Хоффман замолчал. Он сказал все, что должен был сказать. Прескотт продолжал смотреть на него, словно ожидая хороших новостей. В наступившей тишине тиканье старинных часов напоминало стук осыпавшихся с обрыва камешков.

Терпения Прескотта хватило на шесть долгих секунд.

— Ну, так что, она сработала? Бомба сработала?

Хоффман в эти дни предпочитал не доверять надеждам. Они имели обыкновение тотчас рассеиваться. Он старательно пытался удержаться в рамках определенности и точных подсчетов.

— Бомба разрушила цитадель Саранчи, — осторожно произнес он. На самом деле у него сложилось несколько другое впечатление, когда светомассовая бомба громила туннели врагов, но он не видел смысла докладывать об этом Прескотту. — На поверхности наблюдается гораздо меньше Саранчи, и бомба избавила нас от большей части криллов. Но ввиду невозможности обследования туннелей и точных подсчетов я не в состоянии оценить полный эффект этого оружия. Время покажет.

— Людям нужны хорошие вести, чтобы продолжать жить, Виктор.

— Сэр, как только они появятся, вы узнаете о них первым…

— Моральное состояние много значит.

— И для армии тоже. Проблемы с экипировкой давно уже достигли критической точки. — Этот разговор почти в точности повторялся между ними каждый месяц. — Мы вынуждены подумать о привлечении большего количества гражданских ресурсов для обслуживания нужд армии.

— И как я смогу это объяснить, если набеги Саранчи стали реже?

"Черт, я в любом случае ничего не сумею добиться. Или нет?"

— Не сочтите за дерзость, но перед кем вы должны оправдываться?

— Перед населением. Люди голодают уже долгое время.

— Но без эффективной армии они просто погибнут.

— Я больше не хочу подавлять восстания из-за скудных пайков и отключений энергии.

— Послушайте, Председатель, в настоящее время мои бойцы заняты меньше, чем обычно. Сейчас самое время перераспределить некоторые ресурсы и по возможности восстановить оборудование. Даже если Саранча уже побеждена, для реконструкции потребуется сильная армия. Пусть кое-кто думает, что напряжение спадает, у вас все равно остается целый ворох проблем.

Окажите нам поддержку сейчас, когда появилась возможность перевести дух.

Все это было верно, все согласно теории, но Хоффман понимал, как надо подталкивать политиков. Они предпочитали короткие дистанции, но стоило указать им новую угрозу — и они устремляли взгляды к новым горизонтам. У Хоффмана не было возможности заниматься иными вопросами, кроме тех, что тревожили его сейчас: как обеспечить своим солдатам продовольствие и боеприпасы еще на день, неделю или месяц. А если Прескотт отстанет от него и займется волнениями гражданских жителей и трудностями восстановления, у Хоффмана будет одной заботой меньше.

— Я все понимаю, — сказал Прескотт. — Я тоже носил мундир.

"Восемнадцать месяцев. Для видимости. Ты хоть раз был под огнем? Нет".

— Тогда вам известны наши проблемы, сэр. Солдаты платят своими жизнями, а гражданское население должно получать необходимый минимум, чтобы продолжать работу. Любой другой вариант был бы неприемлем. И привел бы к поражению.

Прескотт отвернулся к окну, скрестил руки на груди и уставился на город. Грязный налет на стекле — обслуживающего персонала давно уже не было, как не было и других атрибутов менее жестокой войны — придавал изломанной линии горизонта над Хасинто более мягкие очертания.

Прескотт глубоко вздохнул:

— Средняя норма мужчины из гражданского населения составляет две тысячи триста калорий в день. Это треть нормы солдата. Женщинам достается тысяча восемьсот калорий. Энергия включается на двенадцать часов из двадцати шести. Вода подается с перебоями. Если бы мы не привязали детей школьными рационами, улицы заполнились бы подростковыми бандами.

Виктор, моя обязанность — поддерживать человеческое общество любыми средствами. Я должен думать о том времени, когда закончится война. Мой долг — обеспечить завтрашний день.

— Что ж, я простой вояка, — негромко произнес Хоффман. — И мой долг — позаботиться о том, чтобы завтрашний день настал.

— Ну, поднять людей против Саранчи не составляет труда, — сказал Прескотт. — Это не Маятниковые войны. Саранча даже отдаленно не напоминает людей. Никто и не заикается о том, чтобы выслушать другую сторону. Это антагонисты людей, настоящие чудовища. До сих пор ненависть и приверженность своему племени только объединяли человечество.

— Мы продержались четырнадцать лет. — Хоффман поднялся и надел фуражку. Благодаря длительной практике он почти бессознательно выровнял эмблему по линии носа, касаясь металлической кокарды указательным пальцем правой руки, тогда как левой придерживал задний край головного убора. Временами, дотрагиваясь до эмблемы в виде черепа, он спрашивал себя, является ли этот значок предметом гордости или своего рода пророчеством. — Это можно считать блокадой, а я неплохо в них разбираюсь. Укажите мне объект, и я отвечу, справлюсь ли я при имеющемся снаряжении и живой силе.

— Я подумаю, что можно сделать, — ответил Прескотт.

При этих словах Хоффман понял, что пора уходить.

Теперь вокруг него в основном остались мужчины. Дни женщин в форме времен Маятниковых войн давно миновали. Но, выйдя из кабинета, Хоффман увидел, что у стенного шкафа, спиной к нему, стоит молодая женщина в строгом голубом костюме, возможно, та самая, что приоткрывала дверь туалетной комнаты.

Женщина задвинула ящик и повернулась, и тогда полковник заметил, что она беременна. В современном мире возникла еще одна задача: заменять не только изношенные узлы машин и вооружения, но и восстанавливать само человечество.

"Однако на это уйдет гораздо больше времени…"

— Мадам, — вежливо произнес он и прикоснулся пальцем к фуражке, после чего вышел на прилегающую площадь.

Возможно, ему только почудилось, но тучи слегка рассеялись. Хоффман поднял голову и ничего не увидел. Ничего — это тоже хороший знак.

В радионаушнике раздался треск; голос лейтенанта Штрауд показался более напряженным, чем обычно:

— Сэр, зафиксировано еще два выхода трутней. «Дельта» направляется к бульвару Правителя на соединение с отрядом "Эхо".

— Спасибо, лейтенант. А теперь можете немного поспать. Вы не единственный дежурный офицер на данный момент. Скажите Матьесону, чтобы он перенес свою ленивую задницу на ваше место.

— Есть, сэр. Штрауд закончила.

Связь оборвалась. Аня Штрауд не смогла обмануть Хоффмана. Отряду «Дельта» она уделяла особое внимание, несмотря на весь свой утонченный вкус и склонность к изящным искусствам. Возможно, она решила, что могла бы изменить Маркуса Феникса и сделать из него вполне достойного человека? Если так, Хоффман наверняка переоценивает ее умственные способности. Но он не будет читать ей нотации и отговаривать от намерений связаться с такой неподходящей личностью. Пока чувства не мешают Ане исполнять служебные обязанности, это ее личное дело.

Да, бедная девочка совсем непохожа на свою мать. Наверное, чертовски трудно было расти в тени Елены Штрауд.

"Или Адама Феникса, если уж на то пошло".

Хоффман даже остановился, настолько остро ощутил сочувствие к сыну этого человека.

— Нам еще во многом предстоит с тобой разобраться, Феникс, — произнес он вслух.

Хоффман продолжал путь к своему штабу, и внезапно ему захотелось подобрать по пути автомат. С одним лишь пистолетом на бедре он почувствовал себя совершенно голым — даже здесь, в самой укрепленной части города.

"Это недалеко от истины…"

БУЛЬВАР ПРАВИТЕЛЯ, ХАСИНТО

Дом услышал стрельбу издалека — задолго до того, как «Дельта» подошла к бульвару. Маркус все время ускорял шаг, а потом и вовсе пустился бегом.

— Он нас всех угробит, — пробормотал Бэрд, не замедляя ход. — Болван!

Коул шутливо толкнул его в спину, но дружеский тычок парня, которого можно было сравнить с каменной башней, оказался настолько мощным, что Бэрд чуть не упал.

— Вперед, мальчик, — подбодрил его Коул, до сих пор бежавший, как профессиональный легкоатлет. — Ты же не хочешь упустить еще одного урода.

Если речь шла о Саранче, можно было выбирать между уродливыми и ужасно уродливыми особями. Дом переключил приемник на широкополосный поиск и тотчас услышал гневную тираду сержанта «Эха» Рос- си, уже опустошившего свой магазин:

— «Дельта», вы понапрасну тратите время.

В это мгновение к переговорам подключился Маркус:

Эй, мы уже подходим. Нужна помощь?

— Мы потеряли двух человек. Что тут раздумывать! Мы заперты в магазине. Чем скорее, тем лучше.

Говорят, мир делится на тех, кто избегает опасности, и тех, кто стремится ей навстречу. Забавно, как легко можно преодолеть инстинкт самосохранения после продолжительных тренировок. Ноги несли Дома вперед независимо от его мыслей и желаний. Как только он вслед за Коулом обогнул угол, он тотчас понял, кто доставил Росси и его людям столько неприятностей. Такого огромного бумера Дом еще не встречал, а вместе с ним вылез еще и целый отряд трутней.

Бульвар представлял собой широкое открытое пространство. Дом и остальные бойцы «Дельты» перебегали от одного подъезда к другому, пока не залегли на время под прикрытием перевернутого мусоросборника.

Раньше весь квартал к югу от Дома Правителей был украшен подстриженными деревьями, нижние этажи домов сверкали дорогими витринами, а на тротуарах стояли столики кафе, где даже чашка кофе была Дому Сантьяго не по карману. До рождения детей Дом частенько прогуливался здесь с Марией и разглядывал витрины. Сегодня роскошный район отличался от других руин лишь обломками каменных фасадов. Все белые мраморные статуи, украшавшие ниши, давно исчезли, и Дом даже не мог определить, где прежде располагались высокие клумбы.

Бумер вместе со своими трутнями тем временем полностью сосредоточился на входе в просторный магазин, на время превращенный в крепость.

Наружные двери здания давно были сорваны, но за ними между рифлеными колоннами с потолка спускались прочные стальные жалюзи, герметично закрывшие вход. Бумер сотрясал их с такой же легкостью, с какой ночной сторож обычно проверяет, заперта ли хлипкая дверца. Стальные жалюзи не могли долго выдерживать его удары.

На лице Маркуса появилось выражение «не-мешайте-я-думаю». Затем он прижал палец к уху.

— Росси, — заговорил Маркус, — скажи, пол мезонина над входом все еще цел?

Ответ Росси почти утонул в грохоте стрельбы:

— Да. По всей галерее. Высота около пяти метров.

— А ты контролируешь механизм жалюзи?

— Жалюзи контролирую, задвижки — нет.

— По моему сигналу поднимай жалюзи.

— Эй, у нас внутри тоже есть эти твари. Я бы не хотел пропускать к ним подкрепление.

— Поднимай жалюзи, когда услышишь мою команду.

— Хочешь присоединиться?

— Впусти бумера внутрь, а остальное предоставь нам. Мы будем действовать сверху.

Росси на секунду умолк, и Дом услышал, как кто- то рядом с ним советует не упорствовать, поскольку им надо срочно эвакуировать раненых.

— У нас ведь не такой уж большой выбор, верно? — произнес Росси. — Мы будем наготове.

— Не отключай связь. — Маркус обернулся. — Так вот, в задней части магазина есть два запасных выхода. Туда можно попасть по разгрузочным путям. Поднимемся по пожарной лестнице на галерею, и мы с Домом бросимся на бумера сверху.

— А что делать мне? Заняться вязанием? — спросил Бэрд. — И откуда тебе известно расположение лестниц?

— Моя мама часто ходила сюда, когда я был ребенком, — спокойно ответил Маркус. — И я все исследовал.

— И это все, на что мы можем положиться? На походы твоей матушки по магазинам?

Дом был уверен, что рано или поздно Маркус выбьет из Бэрда дух. Терпение Маркуса казалось безграничным, но невозможно слушать ежедневное подтрунивание Бэрда и не испытывать желания врезать ему по голове. Чем дольше молчал Маркус, тем большего взрыва ожидал Дом.

— Да, — со вздохом ответил Маркус. — Так что вам с Коулом придется прикрывать нас огнем, если черви заметят передвижение. А когда жалюзи поднимутся, держитесь ближе и входите следом за ними.

На канале связи еще не утихло бормотание Бэрда о безумии этого плана, а Дом с Маркусом уже потихоньку отошли назад и свернули в боковую улочку, чтобы обойти здание. Как и говорил Маркус, там оказался еще один вход в магазин. Стены уцелели. Дверей не было.

Дом проверил свой «Лансер» и последовал за Маркусом внутрь. Похоже, ему эта территория действительно была знакома.

— Маркус, ты сказал, что мы бросимся на бумера. Определи задачу точнее.

— Прыгнем на него. И снесем ему голову.

Громадные бумеры обладали такой силой, что могли таскать на себе небольшие артиллерийские орудия. Еще они были тупыми, словно пни, во всяком случае, сильно уступали трутням в сообразительности. Так что единственный способ борьбы с бумерами заключался в том, чтобы обмануть их и подойти вплотную, не давая воспользоваться оружием.

"Конечно, если только они до этого не успеют оторвать нам головы…"

Маркус, перепрыгивая через две ступени, помчался наверх. Заученная в детстве схема, по-видимому, отлично сохранилась в его памяти. Дом провел рядом с Маркусом большую часть детства, но здесь ему бывать не приходилось. Вероятно, это было неподходящее для него место.

— Да, я примерно так и подумал, — сказал Дом. — Ближний бой.

— Он не выдержит нашего прыжка.

И Маркус действительно намеревался прыгнуть.

"Что же мне, черт побери, делать, если его убьют?"

Потеря детей — огромное горе. Но когда пропала еще и Мария, Дом — возможно, сам того не сознавая — сблизился с Маркусом. Этот парень был его другом, последним напоминанием о счастливых временах. Его невозможно никем заменить, по крайней мере здесь, в этом опустошенном мире. Слабым утешением могло служить лишь то обстоятельство, что каждый, абсолютно каждый лишился своих родных или друзей. Не приходилось скорбеть в одиночестве. Горе было понятно всем.

"Я не позволю ему погибнуть".

Маркус, не догадываясь о тревогах Дома, ударом ноги распахнул дверь, закрывавшую выход с лестничной клетки. Перед ними возник темный проем.

— Свет… — произнес Маркус, точно разговаривая сам с собой. Дом заметил эту привычку еще с первой их встречи. В коридоре не было естественного освещения. — И почему у нас нет ни одного фонарика? Ладно, этот коридор проходит мимо кабинетов служащих… И возле лифта мы попадем на галерею.