Маркус опять пожал плечами:

— Против этого мне нечего возразить.

— Нет, только не ты. Никогда.

— Все это правда. Я получил сорок лет. Отсидел четыре. Я уже подумывал о самоубийстве, но за меня заступился Дом. И вытащил меня оттуда лишь несколько дней назад.

В этом был весь Дом. Этот человек буквально готов умереть ради тех, в кого он верит. Но Берни никак не могла представить, что Маркус Феникс мог покинуть поле боя. Для этого должна быть веская причина. Очень веская.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, что произошло на самом деле?

— Может быть. А ты не хочешь рассказать, почему решила вернуться именно сейчас?

В одном вопросе крылся и второй, не высказанный прямо. Берни много лет назад выбросила это из головы — намеренно и сознательно — и когда-то считала, что и вправду обо всем позабыла. Но одного взгляда на лицо Дома Сантьяго хватило, чтобы все вспомнить.

Хороший парень, по-собачьи преданный, скромный и отважный, точь-в-точь как его брат, вплоть до маленькой аккуратной черной бородки. Берни было нелегко даже смотреть ему в лицо.

— Не беспокойся, Маркус, — сказала она. — Я не собираюсь снова возвращаться к Асфо. — Нет, Дому незачем было знать подробности о Карлосе в те дни, а уж теперь тем более. — Мы ведь договорились, не так ли? Прошло уже шестнадцать лет.

— Он потерял обоих детей. И жена пропала десять лет назад.

Все кого-то теряли после Дня-П, но такая утрата казалась слишком тяжелой для парня, уже лишившегося старшего брата.

— Мне кажется, он до сих пор ищет ее, — сказала Берни.

— Да, ты ведь знаешь Дома.

— А что насчет остальных его родственников?

— Пропали, предположительно погибли.

— Бедняга. Мне казалось, он лучше меня запомнил. — "Да, пожалуй, и хорошо, что не запомнил. Он только начал бы задавать вопросы". — А твой отец жив?

— Нет.

— Сочувствую.

— Тебя слишком долго здесь не было.

— Конечно. После того как меня комиссовали из армии, я вернулась домой. После Дня-П остров оказался в полной изоляции, так что о призыве из Эфиры я узнала только через восемь лет.

Маркус помолчал, что-то подсчитывая в уме:

— А есть какие-нибудь хорошие новости?

Значительная часть глобальных сетей связи, при которых они выросли, была уничтожена в первые же дни после Прорыва Саранчи.

Время от времени я сталкивалась с уцелевшими людьми. Чаще всего в рыбацких деревушках. Саранче было труднее добраться до людей, спасающихся в море.

— Да, это один из способов от них убежать.

— Я потратила массу сил, чтобы заполучить лодку. Но оружием в руках убеждать гораздо проще.

Маркус окинул Берни озабоченным взглядом:

— Так ты не шутишь.

— Я слишком стара, чтобы рожать детей, но я еще могу сражаться. И не пытайся убедить меня в обратном.

— Я и не мечтал об этом.

Берни знала, что, пока она в силах держать оружие, она должна выполнять свой долг. Любые гражданские лица, вставшие на ее пути, представляли собой угрозу выживания человечества. В этом мире не осталось места для нейтралитета и самодеятельности, уже не существовало выбора, чью сторону принять. И, кроме того, она потеряла слишком много близких людей.

"Но каждый кого-то потерял. Каждый человек, все наше общество объято скорбью. Чем же все это закончится? Каким будет общество будущего? Какими станем мы после стольких утрат?"

Подобные размышления были непозволительной роскошью для всех, кроме разве что политиков. Но Берни не могла об этом не думать.

Маркус продолжил чистить броню, а Берни опробовала душ. Даже с холодной водой ощущение было великолепным. Больше она ни за что не встанет в ушат с грязной водой.

Входная дверь распахнулась, и Берни, одеваясь, услышала голос Дома.

— Хоффман в своем репертуаре, — сказал Дом. — Аня говорит, что ему как будто подложили ракету под задницу. Крикнул: "Дерьмо!" — и сорвался с места.

— Аня так и сказала? — крикнула Берни. — Не знала, что она овладела этим специфическим диалектом.

— Простите, я не знал, что вы здесь, сержант.

— Я еще гражданское лицо. До тех пор, пока Хоффман не признает обратное.

Берни помедлила пару секунд, прежде чем выйти из душевой. Когда она в последний раз видела Дома Сантьяго, парень, не стесняясь, оплакивал гибель брата, а победа в долине Асфо ничего для него не значила.

Через шесть месяцев после этого Берни с раздробленной ногой оказалась на больничной койке, а потом ее уволили из армии. Как же легко потерять связь с человеком.

А потом ты обнаруживаешь, что люди уходят навсегда.

Она жаждала уничтожать червей, стирать их с лица земли, как они уничтожили большую часть ее мира. И возвращение в ряды армии предоставляло для этого наилучшую возможность.

— Теперь я тебя вспомнил, — немного виновато произнес Дом. — Прошло так много времени.

— Все в порядке. Мы же не были в одной компании.

— Но ты дружила с Карлосом.

"Подходящее выражение. И не начинай уточнять подробности. Каких еще слов ты от него ожидала?"

— Да, — сказала она. — Твой брат был хорошим человеком. И отличным бойцом.

Вот и все, что требовалось: честно, беспристрастно, без намеков на дальнейшие расспросы. Таким братом, как Карлос, мог бы гордиться любой парень. Дом печально улыбнулся и, насвистывая под нос какой-то мотив, стал снимать броню. Война с Саранчой — грязное дело. Берни вспомнила про бензопилу и поняла, что чистка оружия превратилась в совершенно другое занятие. Маркус для чистки зубьев использовал старую зубную щетку. Он снял всю цепь и теперь распутывал обмотавшееся вокруг зубьев сухожилие.

— А что, Хоффман так и не смягчился? — спросила Берни.

Маркус едва слышно произнес что-то вроде «уф-х-х». Берни все отлично поняла. Это был даже не вздох, а просто выход слишком долго сдерживаемого разочарования, отвращения и досады.

— Нет, он такой же придурок, как и прежде. Только теперь он главный придурок.

Дом, тайком от Маркуса, кинул взгляд в сторону Берни. "Это длинная история, не стоит в нее углубляться". Но Берни и не ждала от Маркуса подробных объяснений. Она приняла информацию к сведению и поняла, насколько напряженные отношения установились между Маркусом и Хоффманом.

— Ладно, — осторожно сказала она, — постараюсь его не задирать.

Маркус продолжал чистить снаряжение. Берни собрала свое имущество — один запасной комплект одежды и три комплекта оружия — и села в приемной, ожидая, пока о ней доложат. С тех пор как она оставила службу, в армии многое изменилось. Почти все солдаты, проходившие мимо, были мужчинами. И выглядели они такими измученными, какими никогда не были солдаты ее времени, в какую бы они ни попадали передрягу.

Все-таки Маятниковые войны были совсем другими. После восьми лет сражений наступило нечто вроде пресыщения. Никто бы не поверил, что конец света близок, даже если бы глобальная катастрофа постучалась в дверь…

Сейчас, по всей вероятности, она стояла на пороге. И все это понимали.

Возможно, Берни прошла восемь тысяч миль только ради того, чтобы погибнуть вдали от дома.

"Что ж, по крайней мере, я умру на сытый желудок и в крепких ботинках. И заберу с собой еще несколько мерзких червей".

— Я помню, что обещал принять каждого, кто способен держать винтовку, но ты испытываешь мое терпение, Матаки.

Громкий голос неожиданно раздался за ее спиной. Двое проходивших солдат на мгновение остановились, но затем благоразумно продолжили путь по своим делам. Нет, Хоффман совсем не изменился: низенький и плотный, почти квадратный, с тонкими губами. Берни вскочила по стойке «смирно» и повернулась, словно и не было последних шестнадцати лет.

— Сэр, — заговорила она, — вы паршиво выглядите.

Губы Хоффмана едва дрогнули в подобии усмешки.

Она понимала, что не стоит ждать широкой приветственной улыбки.

— Я тоже рад тебя видеть, Берни. И ты далеко не образец солдата.

— Я знаю. Но я все еще могу двигаться с полной выкладкой и поражать цель с расстояния восемьсот метров. Иначе бы я сюда не дошла.

— Принеси клятву, потом наведайся к интенданту. — Хоффман позволил себе улыбнуться — украдкой, почти нехотя. — С возвращением. И постарайся не целовать зад Фениксу. Будь на то моя воля, он и сейчас был бы последним заключенным в Глыбе.

— Задница, сэр, — сказала Берни. Она не поняла, почему Хоффман так назвал тюрьму — Глыба. — Там, откуда я пришла, это называется задницей.

— Ладно, что бы это ни было, перед ним не стоит лебезить.

Хоффман развернулся и зашагал прочь. Нет смысла говорить Маркусу, что ей всегда нравился Хоффман. Он был настоящим воякой, а не просто просиживал кресло, как многие другие, кого она знала. И нет смысла убеждать Хоффмана, что Маркус не способен бросить своих людей, а если уж решился на подобную глупость, значит, на то была крайне веская причина.

Она пришла сюда не ради того, чтобы стать судьей для этих двоих, напомнила себе Матаки. Она пришла, потому что принадлежала к человеческому сообществу. Стать солдатом — вот ее шанс помочь в восстановлении мира.

Подошел Дом, от него пахло карболовым мылом. Чертовски трудно смыть с себя вонь Саранчи.

— Пойдем, я провожу тебя в кабинет адъютанта, — предложил он. — Если тебе что-то понадобится или возникнут какие-то проблемы — дай мне знать. Карлос очень хорошо к тебе относился.

— Спасибо. Ты отличный парень, Дом.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне о нем, ладно? Уверен, вы с ним попадали в такие переделки, о которых он мне не говорил.

Дом усмехнулся. Берни ответила натянутой улыбкой, а затем пошла за ним по коридору. Она расскажет ему то, что сможет, но Берни была твердо уверена, что рано или поздно Дом попросит ее вспомнить ту историю, о которой она поклялась никогда не упоминать.

Он спросит о том дне, когда Карлос погиб.

ОПЕРАТИВНЫЙ ЦЕНТР. ГОСПИТАЛЬ РАЙТМАНА, ХАСИНТО

Донесения о вторжениях Саранчи, как правило, поступали почти без перерыва. Но в последние два-три дня мощный поток сменился относительно слабым ручейком.

Но это не означало, что противник отступил.

— Сэр, у нас возникла проблема. — Лейтенант Матьесон привлек внимание Хоффмана к свежей распечатке. Беднягу направили в центральный информационный отдел, после того как он лишился в бою обеих ног. — Посмотрите на эту карту. Обратите внимание, в каком направлении движутся новые группы противника.

Хоффман вгляделся в расположение коротких стрелок, образующих цифру четыре, и обратил внимание на время под каждой из стрелок. Да, просматривается определенная закономерность. Саранча движется к северу — в те районы, куда до сих пор не доходила, — и через поселения бродяг прорывается к так называемой сельскохозяйственной зоне. Этот сектор до сих пор был обозначен на карте обнадеживающим зеленым цветом. В реальности все было далеко не так оптимистично: сохранилось лишь несколько ферм, где выращивали урожаи под открытым небом. Все остальное пространство занимали уродливые промышленные ангары, где применялась гидропоника, а также заводы по производству искусственного белка и птицеводческие комплексы. Единственный оставшийся город человечества по-прежнему требовал огромного количества продовольствия.

Однако направления вторжений еще не образовали четкого рисунка. Пока.

"К тому времени, когда это произойдет, будет слишком поздно".

— Каково твое мнение, Матьесон?

— Возможно, это простое совпадение, но если вы продолжите эту стрелку, станет ясно, куда они направляются.

— Если эти твари перережут линию продовольственных поставок, мы обречены, — сказал Хоффман. — Но геологи клялись, что там прочное гранитное основание.

— Вероятно, сказались последствия применения светомассовой бомбы.

— Что, открылись новые расщелины?

— Когда в замкнутом пространстве высвобождается такой колоссальный заряд энергии, она обязательно находит выход, сэр.

В помещении оперативного центра, давно непохожего на тщательно укомплектованный отдел, каким он был в прошлые годы, наступила удивительная тишина. Ее нарушали только отрывистые донесения патрулировавших окрестности солдат да ритмичное стрекотание принтера, выплевывавшего бесконечные потоки информации. Стоило Хоффману поднять голову, как он обнаружил, что все глядят на него: и молодые мужчины, непригодные к военной службе, и старики из резерва, и женщины от восемнадцати лет до того возраста, когда об этом становится неприлично спрашивать. И во всех взглядах читался откровенный ужас.

"Направьте меня в настоящее сражение. Стрелять не стрелять… Атака, отступление… А сейчас мне ежеминутно кажется, что я все испорчу и увлеку этот мир прямиком в преисподнюю".

Без поставок продовольствия город продержится не более нескольких месяцев — и это в лучшем случае. Охрана линии водоснабжения уже отнимает немало сил. Похоже, Саранча отыскала способ начать блокаду.

— Они хотят уморить нас голодом, не так ли, сэр? — спросил один из стариков.

— Ты достаточно стар, чтобы помнить Кузнецкие Врата, — сказал Хоффман. — Следовательно, ты знаешь, как я действую в подобных ситуациях. — Тот случай стал определяющим в карьере Хоффмана. Он до сих пор не был уверен, к лучшему или к худшему повернулась его жизнь, но точно знал, что не хотел бы пережить это снова. — Соедини меня с Председателем.

Надо отдать должное, Прескотт отвечал на вызов в любое время суток, и за это Хоффман готов был многое ему простить. Председатель перезвонил ровно через минуту. Все сотрудники оперативного центра вернулись на свои места, но Хоффман понимал, что каждый из них внимательно прислушивается к разговору.

— Что случилось, полковник?

Матьесон молча пододвинул Хоффману обновленную карту с отмеченными выходами Саранчи. Еще один знак в форме четверки обозначил место нового прорыва.

— Похоже, черви применили новую стратегию. Они пытаются отрезать нас от Северных ворот и продуктовых комплексов.

— Какова численность противника?

— Численность не имеет значения, если они сумеют сконцентрировать все силы и перекроют нам доступ в эти районы.

— Что вы предлагаете?

Это едва ли можно было назвать блестящим выходом из положения. Но ничего иного Хоффман придумать не мог. Практику эвакуации они осваивали уже не один год, пока Саранча продвигалась через Тирус. В противном случае риск потерять контроль над продовольственной зоной, лишиться уже имевшихся там резервов был слишком велик.

— Придется оставить этот район, Председатель. При той скорости, с какой движется Саранча, у нас есть три дня, чтобы свернуть производство и вывезти все оборудование. Людей там не так уж и много, зато масса запасов и машин.

Прескотт помолчал, словно подсчитывая что-то в уме.

— Это означает, что потребуется множество транспортных средств, чтобы перевезти людей.

— Мы пошлем туда вооруженный конвой и все вывезем. Но надо действовать быстро.

— Хорошо. Я созову группу чрезвычайного реагирования, и в течение часа они сообщат вам все решения. Сколько солдат вы сможете откомандировать на выполнение этой задачи?

— Не так много, как мне хотелось бы, — ответил Хоффман. — Но чем раньше мы приступим, тем скорее они вернутся к своим прямым обязанностям.

— Держите меня в курсе, полковник, — приказал Прескотт и отключил линию.

Прошу внимания. — Хоффман хлопнул в ладоши, обращаясь к своим сотрудникам. Но ничего подобною не требовалось: в напряженной тишине можно было бы услышать даже шорох пробежавшей крысы. —

Придется вернуться к планам эвакуации. Эта работа вам знакома. Как только будет известно количество транспортных средств, составьте маршрут туда и обратно с указанием точного времени и доложите мне, сколько потребуется перевезти оборудования. Матьесон, держи в резерве три группы.

— Слушаюсь, сэр.

Все это звучало очень даже хорошо. Порой Хоффман старался посмотреть на себя со стороны и прислушивался к собственным приказам, поскольку команды имели для солдат не меньшее значение, чем условия службы. Солдаты — и гражданское население тоже — должны видеть его решительность, когда дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Вот только самого себя, в отличие от окружающих, он не мог убедить.

"Я не заслужил этого положения. Меня просто не сумели убить".

Заслужил или нет, но он был назначен на эту должность и принял ее. И рядом нет никого, кому можно было бы уступить высокий пост. Это был его долг. И Хоффман его выполнял.

И молился только об одном: не лишить человечество последнего шанса.

Глава 3

КОГ — это не машина для подавления личностей, дубина. Это общество. Взаимовыручка и взаимозависимость. Отдельная личность, как бы благородно и возвышенно это слово ни звучало, чаще всего плюет на своих соседей. А если ты плюешь на соседей, не стоит ожидать от них помощи. Законы объединяют людей. Надо держаться вместе, или мы все погибнем.

(Рядовой Дом Сантьяго объясняет бывшему бродяге, почему он должен перестать хныкать и жаловаться, что его заставляют участвовать в спасательной операции)

ДВАДЦАТЬЮ ШЕСТЬЮ ГОДАМИ РАНЕЕ: СРЕДНЯЯ ШКОЛА ОЛАФСОНА, ЭФИРА, ЗА ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ ДО ПРОРЫВА

Он был из богатой семьи, он был другим, и он был новеньким.

Карлос Сантьяго очень-очень сочувствовал Маркусу Фениксу.

Маркус стоял у парты, не глядя по сторонам, как будто надеялся, что его не заметят, если он ни с кем не встретится взглядом. Он не выглядел богатым — никакой роскоши в одежде, обычная школьная форма, как и у всех остальных, но все знали, кто его отец и где он живет.

А еще он был высоким, костлявым и очень бледным, с огромными светло-голубыми глазами, совершенно не подходившими к его черным волосам. Он вполне мог бы сразу повесить себе на спину мишень.

Учитель математики майор Фуллер был таким же старомодным, как сама школа, и командовал классом, словно до сих пор служил в армии. У него даже имелась трость с латунным набалдашником, как у сержантов, которые гоняли солдат при подготовке к смотру. В семье Сантьяго все мужчины служили в армии, так что Карлос понимал толк в подобных вещах. Кроме того, армия давно стала частью общей жизни, особенно в школе. Отец. Карлоса как-то сказал, что воинские каноны сделают из мальчишки человека. Карлосу даже пришлось посмотреть значение этого слова.

— Назови себя, мальчик, — велел Фуллер.

Маркус все так же стоял рядом с партой и ни на кого не смотрел:

— Маркус Феникс, сэр.

— Возраст, родители, братья и сестры?

— Мне десять лет. Мои родители — профессор Адам Феникс и доктор Элейн Феникс. Я единственный ребенок в семье.

Ну, теперь Маркус точно пропал. Сердце Карлоса провалилось еще глубже. Он даже разговаривал по- другому. Его речь отличалась классической правильностью. Ему не избежать трепки.

Фуллер взглянул на мальчика, словно ожидая продолжения, но в классе стояла напряженная мертвая тишина, и Фуллер заговорил сам.

— Класс, примите его в свою команду, — несколько натянуто произнес он. — Отнеситесь к новичку по-дружески. Надеюсь, вы не станете вести себя словно уличные хулиганы, а останетесь добропорядочными гражданами. Мы поняли друг друга?

— Да, майор Фуллер, — раздался в ответ нестройный хор.

Джошуа Курзон поднял руку:

— Сэр, если он богатый, почему пришел учиться сюда?

— А ты считаешь, что это школа для бедных?

— Ну, мы ведь все бедные…