Если Антоний преуспеет в Паретонии, то вернется назад с вновь перешедшими к нему людьми, и они прогонят Октавиана. Или, быть может, тот сам испугается и откажется от нападения на Египет. Если Ирод прослышит о том, что Антоний вновь собрал силы, то останется верен ему. Ирод намерен в конечном итоге оказаться на стороне победителя. Именно это — цель его игры, и если ради этой цели ему придется отказаться от своего желания уничтожить Клеопатру, то царь иудейский от него откажется.

Довольно размышлений! Она должна заниматься насущными делами, как если бы ничто не грозило ее стране и ей самой. Царица обязана нести груз будущих испытаний молча.

Клеопатра попросила Ираса набелить ей лицо — не для того, чтобы стать краше, как бывало некогда, а для того, чтобы скрыть любое проявление чувств. Гладкая бледность, которая благодаря стараниям евнуха ляжет на ее щеки, — это маска, под которой царица может спрятать свой страх.

Сейчас у Клеопатры не было советника, которому она могла бы полностью довериться. Даже ее супруг не отвечал этой роли. Клеопатра поочередно то защищала его, то защищала себя от него и того, что он может сделать, если снова впадет в прежнюю меланхолию. У нее не было твердой уверенности в том, что этого не случится.

Гефестион по-прежнему смотрел на нее с убийственной прямотой во взгляде и повторял:

— В делах государственных будь хладнокровна.

Он не был вполне уверен, что ей действительно не следует пойти навстречу требованиям Октавиана.

— Выжить — это все, что нужно, государыня, — твердил он ей. — Только живой в состоянии выторговать будущее.

Евнух не понимал, что преданность, которую он питает к царице, — то же самое чувство, которое она испытывает в отношении Антония. Пока Антоний предан ей, их делу и детям, Клеопатра будет верна ему. Если бы Хармиона и Гефестион сумели настоять на своем, то Клеопатра, деля ложе с Антонием, однажды вонзила бы ему в сердце кинжал. Она знала, что Хармиона с трудом сопротивляется искушению подсыпать в пищу Антонию яду.

Конечно же, сдаваться нельзя. На следующее утро Клеопатра взяла детей с собой, провела их по палатам, где вершились государственные дела, и объяснила, что когда-нибудь они будут править этим великим царством и потому должны знать о нем все до тонкостей. Она не рассказала им о последнем из планов, сложившихся в ее голове, — о плане того, как отныне и навсегда сохранить трон для этих четверых детей, таких любознательных и смышленых. Она знала, что нельзя открывать свои намерения ни им, ни кому-либо еще, даже Антонию, потому что он наверняка попытается остановить ее.

Цезарион прислушивался к каждому слову, которое мать говорила своим министрам, и велел своему писцу записывать все, что она скажет. Он заверил Клеопатру, что изучит науку правления, и, когда придет время — «в далеком-далеком будущем, матушка!» — он сумеет вести все дела государства так умело, как его научила она.

— Мама, мне куда больше нравится читать философские книги, чем изучать отчеты о том, где и сколько всего произведено, но если мне дадут время, то я приучу себя быть не менее усердным в делах, чем ты.

Клеопатра собрала вокруг себя всех четверых.

— За всем нужно внимательно следить, — сказала она им. — Чаще всего министры только к тому и стремятся, чтобы набить карманы золотом, похищенным из государственной казны, однако среди них можно найти и хороших людей. Мой отец, а ваш дед, да упокоят боги его душу в мире, приучил меня во всех сделках учитывать поправку на человеческую натуру. Вы меня понимаете?

Четыре головы склонились в знак согласия. Хорошие дети, послушные долгу. Клеопатра знала, что Цезарион охотнее вернулся бы к своим наукам и читал Лукреция, что двойняшкам куда больше нравится бороться во дворе, что малыш понятия не имеет о том, о чем толкует мать, но смотрит на нее с предельной серьезностью, желая показаться внимательным и умным.

— Когда вернется папа? — с грустью спросила Селена. — Я по нему скучаю.

Цезарион прикрикнул на нее:

— Наш отец в Кирене, он отвоевывает для тебя царство, чтобы ты могла этим царством править, когда станешь большая. Он — военачальник, и у него важное дело.

— Нет ничего плохого в том, чтобы скучать по отцу, — мягко одернула его Клеопатра. — Например, я скучаю по своему отцу постоянно. Извинись перед сестрой за резкий тон.

Клеопатре не нравилось, когда ее дети злились друг на друга. Она ни на миг не забывала о кровавом раздоре между ней и ее сестрами и братьями. О том, как Береника пыталась ее отравить. Как Птолемей Старший отправил ее в изгнание. Как ей пришлось воевать с ним, чтобы получить царство обратно. Как ее младший брат сговорился с Арсиноей избавить Египет от Клеопатры, и она вынуждена была послать их обоих на смерть…

— Извини меня за то, что я сделал тебе замечание, — обратился Цезарион к сестре, взирая на нее отчужденно и высокомерно — эту манеру он тоже унаследовал от Цезаря. — Но мне не нравится слышать, как ты хнычешь, словно маленькая девочка. Ты — дочь Марка Антония и царицы Клеопатры. И должна вести себя соответственно.

Клеопатра видела, что этот разговор неприятно задел Александра. На его оливково-смуглом лице отразилось негодование, подхлестнутое пылкой любовью к сестре-близнецу. Отцовское мужество, отцовское умение покорять людей уже были явственно видны в нем. Александру еще не исполнилось и девяти лет, но он был отважен и откровенен до дерзости.

— Моя сестра еще действительно маленькая девочка, — ответил он Цезариону. — А я — мальчик, но тоже скучаю по отцу. — Он окинул Цезариона абсолютно невинным и открытым взглядом и спросил тоном, в котором не слышалось ни малейшего упрека: — А ты по своему разве не скучаешь?

Клеопатре подумалось, что Александр, быть может, куда больше подходит на роль правителя царства, нежели Цезарион. Старший сын Марка Антония уже был любимцем всех наставников и всерьез принимал обязательства, налагаемые на него данным ему именем Александра. Он станет высоким и красивым, как его отец. В близнецах почти ничего нет от Клеопатры — с виду они чистые римляне.

Клеопатра не была уверена в том, что Селена когда-либо станет красавицей. Девочка тоже копия Антония. Царица полагала, что выдающийся подбородок и высокие, широкие скулы не красят дочь, придавая ей чересчур мужеподобный вид. Да и рост у нее будет немалым. Селена всюду следует за братом-близнецом, внимательно слушает все, что он говорит, предоставляет ему выбирать игры, в которые они играют, и книги, которые они читают.

Клеопатра сомневалась, что хорошо знает собственную дочь. Девочка послушна, умна, ведет себя уважительно, но проникнуть в ее душу не удается. Клеопатре подумалось, что, быть может, Селена держит свои склонности в тайне до тех пор, пока не будет уверена в том, что может бросить вызов такой сильной и яркой личности, как Александр. Девочка обожает его и ведет себя так, как будто она его младшая сестра, а вовсе не двойняшка. «Ну что ж, — вздохнула про себя царица, — вовсе нет нужды в том, чтобы все четверо желали быть главными во всем».

Она привела детей в контору мастерской, производившей чернила и папирус, где они просмотрели отчеты за апрель. Клеопатра объяснила, что доход от продажи в другие земли продуктов этого производства так велик, что может поддерживать экономику страны даже тогда, когда все другие доходы идут на военные нужды.

— Мы поставили на это грядущее сражение все, — промолвила она. — Оно должно быть быстрым и решительным.

Ей не хотелось, чтобы дети знали о том, как яростно презирают их мать в другой части света, и о том, что ненависть римлян к Клеопатре отнюдь не умеряет их непомерного пристрастия ко всему египетскому. Египетские масла, ткани, благовония, ковры, украшения, еда — все это пользуется большим спросом в Риме и на подвластных Риму землях.

На фабрике по разделке рыбы Клеопатра просмотрела отчеты о доходах от продажи сомиков и изумилась.

— Я и понятия не имела, что люди могут так щедро платить за рыбу, — сказала она министру, надзиравшему за рыболовным промыслом.

Тот улыбнулся и поведал ей, что эта рыба поистине восхитительна — маленькая, но с нежным вкусом — и что он сегодня же прикажет послать во дворец три дюжины.

— Но прошу тебя, скушай их, пока они еще свежие!

В течение всего дня каждый лист отчетов, прочитанный Клеопатрой, все сильнее подчеркивал иронию ситуации: римские владения — великолепный рынок сбыта египетских товаров. Римские скульпторы требовали египетского алебастра; римские ювелиры жаждали египетских гранатов и аметистов, змеевика и бирюзы. Можно заработать целое состояние, изготавливая копии колец и ожерелий Клеопатры и продавая их женам тех самых людей, которые вели с ней войну. «Когда мы одержим победу над Октавианом, то снова получим доступ к торговле, благодаря которой стократно увеличим наше богатство», — подумалось царице.

Она обратилась к детям:

— Мой отец выискивал кое-какие пути торговли с восточными землями, однако не сумел заключить торговое соглашение с Римом. Даже огромная власть Антония не помогла нам разжать римскую хватку. Мне кажется, что нам удастся снова обрести торговое право на кое-какие товары, привезенные с востока. Мы должны превратить в доход пиратское разорение рынков Делоса.

Никто из четверых не мог понять, что она имеет в виду, но Клеопатра говорила очень быстро, в ее голове бурлили идеи. Словно сообщая секрет, Клеопатра прошептала:

— Мы все еще не можем должным образом развить производство шерсти, которую изготавливают на мельницах девушки-рабыни, но у меня есть план, как представить это добро на новые рынки. Женщины лучше справляются с такими делами, а товар просто превосходен. Это самые усердные работники, какие у нас только есть.

«Хотелось бы мне назначить новым министром сельского хозяйства ту работящую старую парфянку, хозяйку красильной лавки, — подумала царица. — Производство сразу удвоилось бы, и не было бы недостатка ни в чем».

Клеопатра понимала, что слишком перегружает детей новыми знаниями, но она должна была внушить им, в чем состоят их новые обязанности. Каждый день она твердила им, что недостаточно просто носить корону и присутствовать на пышных церемониях, собирать армии и вести войну. Важно быть уверенным, что государство получает хороший доход, а в казне наличествуют деньги. Ибо без доходов подданные не будут верны. Богатство — самый действенный политический рычаг в мире.

— Да, мама, мы понимаем, — отвечали они.

И ждали, когда же она разрешит им вернуться к их привычной детской жизни, подальше от ее наставлений.

— Можете идти — все, кроме Цезариона, — бросила наконец Клеопатра, и ей показалось, что тот вздрогнул.

Мальчик устало тер глаза, но он должен научиться не испытывать усталости. В его возрасте она постоянно находилась рядом с отцом. Цезарион уже вырос из детства, и теперь ему предстояло ознакомиться с обязанностями, которые лягут на него, когда он станет взрослым.

Клеопатра не знала, как сказать ему о том, что это время, быть может, наступит раньше, нежели он хочет.

— Все кончено, Клеопатра. Все попросту кончено.

Эрос, слуга Антония, стоял на коленях, согнувшись так, что лица его не было видно, и расшнуровывал тяжелые сапоги своего господина, подбитые бронзовыми гвоздями. Антоний шагнул вперед, оставив обувь, и поднял руки, словно танцор, в ожидании, пока Эрос снимет с него пояс с мечом. Клеопатра видела, что юный грек изо всех сил старается не заплакать. Антоний не был ни сердит, ни мрачен; он смотрел на Клеопатру, и в глазах его читалось безнадежное смирение.

— Ты скажешь мне наконец, что произошло?

Антоний вздохнул:

— Имеет ли это значение? Мы уже не однажды наблюдали эту последовательность событий. И увидим еще раз, если позволим этому случиться.

Клеопатра нетерпеливо ждала. Она не знала, что намерен сделать Антоний. Никогда прежде она не видела его таким, столь покорным тому, что он считал своим роком, столь свободным от эмоций. Он не был подавлен или устремлен к порочным развлечениям, как это произошло после Акция. Он словно бы превратился в мумию. Он лишился горячей крови, утратил свое неистовое сердце. Перед ней было тело Антония, плоть и кости Антония — но Клеопатра не находила прежней души мужчины и воина в этих лишенных выражения глазах.

— Развлеки меня, поведай мне все подробности, — потребовала она, пытаясь возродить утраченное взаимопонимание.

— Возьми эти грязные вещи и сожги, — обратился Антоний к Эросу, помогавшему ему облачиться в льняную накидку. — В них неизгладимо въелась вонь войны. Я больше не желаю обонять этот запах.

Эрос безмолвно собрал сапоги, пояс, тунику и плащ Антония, поклонился ему и вышел.

— Клеопатра, ты можешь прекратить гадать о том, что произошло? Разве тебе не сообщили, что я вошел в Великий порт без великого флота, с которым я отбывал отсюда? И можешь ли ты не понимать, что это означает?

Казалось, он очень устал — не от того, что случилось, а от нее, Клеопатры.

— Короткая стычка у побережья Кирены. Флот Галла получил подкрепление от кораблей, взявшихся невесть откуда. Когда мои военачальники увидели, что противник превосходит нас числом во много раз, они предпочли спасти свои шкуры и перебежали к нему. И это все.

Клеопатра не была готова к такому исходу… и все же она хотя бы отчасти ожидала чего-то подобного. Втайне ей следовало приготовиться к каким-то решительным действиям. Но царица не знала, что сказать. У нее не было никаких слов. У нее не было никаких планов.

Они сидели в креслах, погруженные в мертвенное молчание. Заходящее солнце озаряло комнату тусклым красным светом, бросая отсветы на их лица. Было тепло, но уже задувал вечерний бриз. Они застыли неподвижно, словно были лишь фигурами на картине — картине, изображающей богатство и семейную идиллию. Просто мужчина и его жена в комнате, где расставлены вазы с фруктами. В каждом углу — алебастровые статуи. Орел Птолемеев парит над пышными парчовыми покрывалами широкого ложа. И присутствие Солнечного Бога наполняет обширные покои божественным сиянием. «Быть может, — подумалось Клеопатре, — если не шевелиться, то можно будет навечно сохранить эту мечту о мире и роскоши».

Всем сердцем она желала просто сидеть рядом с этим мужчиной, держать его за руку и слушать, как за окном поют морские волны. Но вместо этого Клеопатра вновь попыталась казаться веселой и оживленной.

— Мне сказали, что армия гладиаторов собралась, чтобы поддержать тебя, и движется сюда.

Антоний улыбнулся, но улыбка его была пустой, как будто кто-то просто потянул за ниточки в уголках его губ.

— О, мои сведения вновь оказались более полными, нежели твои. Ты еще так многого не знаешь! Как такое вышло, Клеопатра? Ты что, заболела и лежала в постели, не получая совсем никаких сообщений?

Она не ответила, сожалея о том, что вообще открыла рот. Она не желала знать ничего из того, что он собирался сказать ей. Однако он продолжил:

— Ты помнишь нашего друга Квинта Дидия?

Дидий был римлянином, которого Антоний назначил на пост наместника Сирии, где тот изрядно разбогател. Клеопатра кивнула, хотя для этого ей пришлось приложить усилие. Ей не хотелось признаваться в том, что она знает Дидия, поскольку было ясно: сейчас на нее обрушится новый поток плохих новостей.

— Дидий и Ирод объединились. Они остановили гладиаторов и договорились с ними. Ирод отправился на Родос, чтобы молить о помощи. Он бросил себя и все свое царство — царство, которое я подарил ему, понимаешь? — к ногам Октавиана. Полагаю, он — просто обычный человек, который пытается сохранить себе жизнь. Условие, которое я больше не считаю столь уж желательным.

Много лет назад Клеопатра отобрала у Ирода Газу, и теперь он заставил ее поплатиться за это. Сколько раз она молила Антония низвергнуть Ирода, уверяла, что у границ Египта не должно быть столь мощной независимой силы! А теперь этот предатель — за все, что Антоний сделал для него вопреки воле Клеопатры, — перебежал к Октавиану, дав римлянам возможность войти в Египет с востока. О, как же она устала оказываться правой — так поздно, слишком поздно оказываться правой!

Клеопатра ощущала, что впадает в отупение. Она хотела рассказать Антонию о том, что делала в его отсутствие, но не сумела вымолвить ни слова. Если Октавиан примет ее предложение, она выполнит все условия, которые оговорила. Только Антоний сможет остановить это.

— И что теперь? — спросила она.

— Клеопатра, я устал, очень устал. Все в конечном итоге приходит к этому. К полному изнеможению. Не осталось ничего, что можно было бы сделать. Ирод был последней соломинкой.

— Но как же Полемий, Митридат, Архелай и другие твои союзники? Почему они не здесь? Мы бы вместе составили план, как остановить продвижение Октавиана…

— Я дал им достаточно денег, чтобы они отыскали безопасное укрытие в Греции или еще где-нибудь, где пожелают. Я достаточно насмотрелся на то, как умирают люди. Все, чего я сейчас хочу, — это хороший обед и долгий отдых.

Клеопатра едва не призналась, что ей все равно, кто и где умирает, — до тех пор, пока жив Антоний. Но она не высказала этого вслух, боясь рассердить его. Вместо этого она прошептала:

— Есть дальние страны, где мы могли бы скрыться со всем своим богатством и начать все заново.

Она пыталась придать своим словам былую пылкость, но ее голос звучал как завывания уличного рассказчика, читающего для толпы плохие стихи и ожидающего в награду пригоршни мелких монет. Однако она упрямо продолжала:

— Эвергет, восьмой царь Птолемей, послал отряд из двухсот исследователей и картографов в Индию.

Антоний перебил ее:

— Малх уничтожил корабли, которые могли бы доставить нас в Индию.

— Да, поэтому мы остановимся в Петре и убьем его за то, что он сделал. Но послушай меня, милый, отсюда до царства Тамил проложены торговые пути, и мы можем путешествовать по ним, переодевшись. У меня есть способ тайно переслать наши деньги так, что они окажутся на месте раньше нас. Легенды говорят, что там есть целые царства, ожидающие своих царей. Именно в это верил Александр. Заполучив власть в Индии, мы сможем сговориться с Парфией против Октавиана.

Антоний обратил на нее взгляд, в котором не было ничего, кроме усталости.

— Я старый солдат Рима, Клеопатра. Я не могу представить себя царем Индии.

«Быть может, к определенному возрасту мужчина должен достичь вершины успеха? — подумала она. — А в противном случае вся его воля уходит в никуда».

— Что ты намереваешься сделать? — спросила Клеопатра, не желая слышать ответа.

— Ты и твоя семья правили этой страной со времен Александра. Не вижу, почему бы этому не продолжаться и далее. У меня есть причины считать, что Октавия убедит своего брата быть добрым к моим детям — она женщина не злая и очень ласково относится ко всем детям вообще. Нынче утром я послал Антулла с охраной, чтобы он встретился с Октавианом. Он должен передать ему значительную сумму и мое предложение — взять мою жизнь в обмен на твою безопасность и твой трон. Египет больше не будет независимым, и ты, конечно, кое-что потеряешь, но бывает судьба и более ужасная.