— Вашего отца называют Алмазным за его неоценимые добродетели? — спросил Франческо.

— Нет, за худобу и мускулистое сложение. Он словно вытесан из цельного куска камня, — тонким голосом промолвила Беатриче, неожиданно присоединяясь к разговору.

— Скорее, из-за его твердости при заключении сделок и торговых соглашений, — отвечала Изабелла. — Когда придет время подписывать брачный контракт, ваша семья убедится в этом на собственном примере.

— И все же это самая невыгодная сделка из всех, что заключил ваш отец, — продолжил Франческо.

— Почему? — тут же бросилась на защиту отца Изабелла.

— Если бы вы были моей дочерью, я считал бы любого мужчину недостойным вас, ибо вы поистине бесценны.

Беатриче сморщилась, шутливо осуждая слащавый тон Франческо.

— Вы украли этот комплимент у плохого поэта, — заметила младшая из сестер д'Эсте.

— Или подслушали, как кухонный мальчишка ухаживает за служанкой, — поддразнила жениха Изабелла.

Нет, она ни за что не покажет Франческо, как глубоко польстили ей его слова!

Беатриче явно чувствовала себя не в своей тарелке. Изабелла заметила, что глаза сестры то и дело обращаются к городским стенам. Она встревожилась: эта лукавая улыбочка, эта стрельба глазами сулили неприятности. Сестра явно задумала какую-то выходку и сейчас просто дожидается удобного момента. Беатриче удивительно предсказуема в своих шалостях.

Изабелла попыталась отвлечь Беатриче от мыслей о новых проказах.

— Последняя задумка отца — перестройка городских стен. — Она показала на высокие укрепления из красного кирпича, украшенные медальонами ручной работы, которые представляли собой гербы и портреты славных представителей правящего семейства. — Сверху пролегают широкие тротуары. Оттуда можно обозревать окрестности до самой реки По. При желании вы сможете обойти по верху весь город!

— А еще оттуда будет хорошо виден неприятель. Видимо, именно об этом ваш отец заботился прежде всего, — добавил Франческо.

— Ах, мужчины все время думают о войне!

Изабелла подарила жениху влюбленную улыбку.

Улыбка еще не сошла с лица старшей из сестер д'Эсте, как случилось то, чего она опасалась. Натянув поводья, Беатриче заставила лошадь подняться по ступенькам, ведущим на вершину стены. К прежним тревогам Изабеллы, не желавшей делить с младшей сестрой внимание жениха, похоже, прибавились новые. Никому не разрешалось подниматься на стену верхом, ибо тротуары еще не успели достроить. Везде зияли громадные провалы. Однако Беатриче не помышляла об опасности. Младшая из сестер никогда не отличалась малодушием, как, впрочем, и здравомыслием.

Стражники на верхнем ярусе стены заметили всадницу и приготовились ее задержать, но тут признали герцогскую дочку. Всем известно, что Беатриче провела детство при дворе своего деда — неаполитанского правителя, неустанно потакавшего слабостям любимой внучки. Лишенная твердой материнской руки, она выросла неуправляемой и дикой. Люди судачили, что король Ферранте поощрял выходки внучки, как дразнят щенка, пока тот не начнет показывать зубы. Поэтому стражники просто покачали головами и отпрыгнули в стороны, а один даже кивнул всаднице, словно одобряя ее бесстрашие. Изабелла видела, что стражники и Франческо решили, будто Беатриче хочет покрасоваться перед спутниками, но старшая знала: младшая на этом не остановится.

Беатриче оглянулась на изумленного Франческо. Затем, дразнясь, сорвала с головы шапочку и швырнула вниз.

— Кто за мной? — крикнула она и, пришпорив лошадь, рванулась вперед.

Когда стражники поняли, куда на бешеной скорости устремилась всадница, они, оставив свой пост, бросились за ней, но куда им было угнаться за Беатриче?

— Беатриче, стой! — закричала Изабелла.

Сестра услышала крик, однако не остановилась, лишь бросила назад торжествующий взгляд. Изабелла пришпорила коня и взобралась по ступенькам, чтобы не потерять из виду беглянку.

«Вот сейчас, — с ужасом думала Изабелла, — этот тонкий смех обратится в панический вопль, когда дерзкая девчонка увидит, что ожидает ее впереди!» Там, где несколько каменщиков неторопливо клали кирпичи под защитой деревянных лесов, стена резко обрывалась. Ширина провала составляла примерно десять футов. Изабелла взмолилась, чтобы Беатриче вовремя заметила опасность. Старшая сестра не слишком жаловала младшую, испорченную годами, проведенными среди неаполитанской роскоши, и не знавшую строгой родительской руки, но Изабелла никогда не желала Беатриче зла.

Длинные косы Беатриче летели по воздуху, словно черные коршуны. Она продолжала гнать коня прямо к расщелине. Изабелла и Франческо выкрикивали ее имя, но всадница их не слышала. Что было тому виной: ветер в ушах и грохот лошадиных копыт или сестра повиновалась зову некоего демона — предвестника душевной болезни? Нечто подобное Изабелла давно подозревала. Те отчаянные стражники, что решили преследовать дочь герцога, давно отстали, другие продолжали кричать. В их возгласах слышался ужас.

Понукая коня перепрыгнуть расщелину, Беатриче бешено заработала локтями. Будто сказочное создание, обратившееся в птицу, она взмыла над пропастью, а конь, словно Пегас, взлетел в воздух под нею. Тело Беатриче оторвалось от спины Драго. Повинуясь воле всадницы, конь вытянулся во всю длину.

На свет еще не рождался конь, способный перепрыгнуть через этот провал! Изабелле захотелось отвести глаза, чтобы не видеть, как Драго рухнет вниз, увлекая за собой отчаянную наездницу. И все-таки что-то в осанке Беатриче, в том, как уверенно она взлетела над седлом, удержало взгляд старшей сестры.

Франческо неистово перекрестился тяжелым серебряным распятием, которое всегда носил на груди, и воззвал к Господу. Однако Беатриче не нуждалась в божественном вмешательстве. Передние копыта лошади высекли искры из кирпичей по ту сторону провала. Не успела Изабелла облегченно вздохнуть, как заметила, что задние ноги благородного животного скользят по краю обрыва. Драго отчаянно пытался обрести равновесие, бока лошади тяжело вздымались. Мгновение казалось, что конь со своей всадницей рухнет на каменщиков, которые сгрудились внизу, закрыв головы руками, но не решались спрыгнуть с лесов и покалечиться.

— Ну же, вперед!

Беатриче пришпорила Драго, и вопреки всем законам движения конь с всадницей все-таки выбрался наверх. С победным возгласом Беатриче обернулась к Изабелле и Франческо, шутливо отсалютовала им и ускакала прочь.

Сердце Изабеллы бешено колотилось в груди. Она подняла глаза на Франческо, ожидая, что тот разделит ее возмущение. Франческо, напротив, даже не старался скрыть восхищенного взгляда, которым провожал Беатриче.

— Бесстрашная, — выдохнул он, глядя, как младшая из сестер легким галопом направляется к дворцу.

— Если бы ваш отец помедлил еще месяц, вашей женой стала бы Беатриче, а меня выдали бы замуж за Лодовико из Милана, — кокетливо, хоть и не без замирания сердца, промолвила Изабелла. — Вам бы это понравилось?

Изабелла и Франческо находились в маленькой гостиной дворца. Перед ними стояли портреты сестер. Скоро слуги Франческо упакуют портрет невесты своего господина в несколько слоев ткани и отвезут в Мантую. Изабелла придирчиво рассматривала портрет Беатриче, гадая, что может привлечь жениха в чертах ее младшей сестры?

— Только если бы я предпочитал изысканной женской красоте пухлые мальчишеские прелести.

Изабелла понимала, что Франческо не следовало говорить ей подобных слов, пока они еще не женаты, К тому же он не должен был отзываться о ее родной сестре так нелестно. И все же от слов жениха Изабелла затрепетала. Ей ли пенять на судьбу? Ее нареченный — будущий маркиз Мантуи — приехал в Феррару, чтобы проведать невесту, в то время как жених Беатриче, Лодовико Сфорца, — даже не правитель Милана, а всего лишь регент при своем юном племяннике — не оказывал своей будущей супруге никаких знаков внимания.

Франческо прибыл в Феррару не только ради пышных празднеств. Он привез матери Изабеллы картину мантуанского придворного живописца Андреа Мантеньи и собирался увезти с собой портрет возлюбленной кисти Козимо Туры. Живописцу заказали портреты обеих сестер, но Лодовико, поглощенный страстью к своей последней любовнице, не спешил присылать гонца за портретом Беатриче. Так утверждал миланский посланник герцога д'Эсте мессир Джакомо Тротти. При дворе Феррары шептались, что только после третьего напоминания Лодовико заплатил художнику обещанные четыре флорина.

Изабелла любила позировать. Разве не восхитительно, что кисть мастера запечатлеет на холсте последние дни ее девичества? Остановить летящее время — вот самое настоящее волшебство! Теперь она никогда уже не забудет, какими были ее лицо и тело в юности. Изабелла дивилась, что мастеру удалось передать не только ее физический облик, но и поймать неуловимый миг времени — вот Изабелла слегка повернула голову налево, а глаза смотрят прямо, словно о чем-то вопрошая. Ах, если бы каждый день получать по портрету и следить, как со временем меняется внешность и выражение лица!

Изабелла старательно готовилась к позированию. Козимо был стар. Он прославился росписью алтаря в Сан Джорджо, на котором умиротворенная Святая Дева держала на коленях спящего младенца Христа. Глаза ее были опущены долу — Мария смотрела на ангелов, играющих в ее честь божественную музыку. Живопись всегда волновала Изабеллу. Во время мессы она не могла оторвать глаз от алтарных створок. Впрочем, смотрела она не на Деву Марию и ее миловидного сына, а любовалась необыкновенным зеленым цветом, который, казалось, жил собственной жизнью и заставлял оживать дерево.

— Путь к совершенству в мирской жизни женщины и вечной благодати на небесах мостится неустанными размышлениями перед светлым образом Девы Марии, — повторяла мать Изабеллы, польщенная тем, что дочь не сводит глаз с образов.

Если бы герцогиня Леонора знала, что Изабеллу занимает не религиозное содержание, а композиция и цветовая гамма! Глядя на картину, Изабелла чувствовала, как в ушах звучит небесная музыка: лютни, трубы, ангельский хор. Изабелла была уверена, что это божественное звучание возникало из животворящей зелени, сияющей, словно драгоценные камни.

Убежденная в магической природе цвета, Изабелла попросила мать, чтобы венецианский красильщик шелка воспроизвел на ткани, из которой предстояло шить платье, зеленый цвет с алтарных створок.

— В этом нет нужды, — возразила Леонора. — Художник и без того знает, как добиться нужного цвета.

Однако Изабелла не успокаивалась, и герцогине пришлось упросить своего скуповатого мужа исполнить просьбу дочери. В Венецию в деревянном ящике был отправлен образец краски, изготовленный самим Козимо, и ткань нужного цвета доставили в Феррару. Зелень шелкового платья подчеркивала розоватая парчовая вставка. Ее цвет старшая из сестер д'Эсте также позаимствовала с нижней части алтарных створок. Изабелле нравилось соединять неожиданные цвета. Родители роптали, что дочь слишком придирчива, на что та неизменно отвечала: «Что же в том удивительного? Я выросла в семье ценителей искусства!»

Портреты только подчеркивали разницу между сестрами. Леонора настояла, чтобы дочери распустили полосы по плечам, словно неаполитанские принцессы. Мать верила, что мужчинам, независимо от возраста, правятся пышные локоны. Но прическа шла только Изабелле — золотые кудри словно пустились в пляс на ее покатых плечах.

— Они похожи на маленьких золотых змеек, — заметил отец, наматывая локоны дочери на палец. — Как будто наш Создатель, дабы посрамить языческих богов, создал Медузу в виде ангела.

Черные прямые волосы Беатриче свисали с плеч безжизненными прядями. Она позировала Козимо в ярко-синем платье с корсажем, расшитым крест-накрест крохотными жемчужинами. Пышные рукава из ткани необычного алого цвета с вышитыми синими розами контрастировали с цветом самого платья. Изабелла вынуждена была признать, что младшая сестра неплохо разбирается в нарядах и подошла к выбору платья не менее дотошно, чем она сама. В остальном туалет Беатриче не отличался особым изяществом, да и сама она не поражала воображение красотой, по крайней мере не в эти лета, — кто знает, возможно, ей еще предстояло расцвести? По счастью, сестер никогда не рисовали вместе, иначе разница между ними слишком бросалась бы в глаза.

— Я собираюсь увезти эту превосходную картину в Мантую, — Франческо коснулся руки Изабеллы, — но еще не решил, повесить ли ее на самом видном месте, чтобы все восторгались вашей красотой, или сберечь для себя одного. До свадьбы остался год, — боюсь, он покажется мне слишком длинным.

Слова эти бальзамом пролились в душу Изабеллы. Ей самой предстоящий год казался невыносимо долгим. Однако она возразила:

— На вашем месте я повесила бы картину туда, где ее смогут увидеть люди. Это вовсе не помешает вам любоваться картиной вместе со всеми.

К чему скрывать прекрасное?

Размышляя о том, что Франческо увозит в свой замок, который в скором будущем станет и ее домом, частичку ее красоты, Изабелла радовалась, что вскоре портрет будет принадлежать ей. Она обожала коллекционировать произведения искусства, и мысль о том, что кто-то увозит из Феррары картину выдающегося мастера, была для нее невыносима. Те прекрасные вещи, которые успела собрать Изабелла, после свадьбы останутся в ее распоряжении. Все эти камеи и геммы, так изящно вырезанные в камне феррарскими ювелирами, сундуки для хранения платьев, расписанные лучшими художниками, ожерелья и пояса, которые выковали по ее рисункам кузнецы. Изабелла гордилась своей коллекцией, отражавшей ее вкусы и пристрастия.

— Разумеется, вы правы, — согласился Франческо, — нельзя в одиночку любоваться подобной красотой.

Ее Франческо был лучшим из потенциальных мужей. И пусть он давно уже вступил в возраст мужской зрелости (Франческо исполнилось двадцать три), а Изабелле едва минуло пятнадцать, жених в письмах уверял невесту, что не может дождаться дня, когда они станут мужем и женой. Если Франческо узнавал, что Изабелла заболела, он присылал ей прекрасные дары: жемчужную подвеску или миниатюру с туманным пейзажем кисти нового фламандского художника. Однажды, когда Изабелла мучилась лихорадкой, Франческо подарил ей щенка спаниеля. Малыш вылизал со щек Изабеллы весь жар без остатка; по крайней мере, ей так хотелось верить в это!

— Значит, вы утверждаете, что месяц мог изменить наши судьбы? — продолжил Франческо. — Расскажите мне об этом. Страшно вообразить, что я мог бы прожить жизнь без вас!

Изабелла поведала Франческо, что много лет назад, когда ей исполнилось шесть лет, Лодовико Сфорца прислал в Феррару послов, прося руки старшей дочери герцога. В политике Лодовико считался восходящей звездой. Герцог Бари и регент своего малолетнего племянника миланского герцога Джана Галеаццо, Лодовико был одним из самых блестящих молодых итальянских правителей. Поговаривали также о его коварстве и злокозненности. Однако судьба сложилась так, что за месяц до описываемых событий правитель Мантуи — владения, расположенного между могущественным Миланом и Венецией, — уже попросил у герцога Эрколя д'Эсте руки его старшей дочери. Союз с Манту ей был очень выгоден для Феррары, поэтому герцог с радостью обещал руку Изабеллы Франческо Гонзаге, который должен был стать маркизом после смерти отца. Вскоре миланский посланец снова приехал в Феррару просить руки второй дочери герцога, и на сей раз дело решилось ко всеобщему удовольствию. Позднее выяснилось, что Лодовико и не подозревал о том, что Беатриче только пять и, стало быть, она достигнет возраста вступления в брак не ранее чем через десять лет. Впрочем, Лодовико не спешил: миланский регент славился своей любвеобильностью и до сих пор не обнаруживал желания остепениться.

— Я вздрагиваю при мысли, что, если бы судьба сложилась иначе, я стала бы женой Лодовико. Ему ведь почти сорок! — отважно заявила Изабелла жениху.

Франческо посмотрел на портреты Изабеллы и Беатриче, молча поцеловал руку невесты, задержав губы чуть дольше, чем было положено этикетом. Изабелла затрепетала.

— Как я вас понимаю, — отвечал он.

О, ее Франческо был великолепен! На праздничных представлениях, куда стекались зрители со всей Италии, он сидел рядом с герцогом, не уставая восхищаться замыслами будущего тестя, задумавшего возродить театральное искусство. Чтобы умаслить духовенство, Эрколь д'Эсте всегда устраивал несколько представлений живых картин на религиозные темы, надеясь, что святые отцы не станут осуждать другие, более светские развлечения его двора. В этот год темой живой картины, открывавшей празднества, стало Благовещение. Отважный актер, исполнявший роль ангела, спускался на сцену на веревке, возвещая судьбу Святой Девы. На следующий день показывали рождение Христа в яслях. На сцене толпились настоящие домашние животные, временами заглушая реплики придворных актеров. Тем не менее никто не жаловался на шум. Напротив, зрители сошлись во мнении, что живые божьи твари только добавили картине подлинности. Разве домашние животные не были в действительности свидетелями рождения Господа?

После Рождества, празднуя наступление нового 1490 года и нового десятилетия, герцог дал волю своей страсти к яркой театральности. В старом палаццо делла Раджоне, переделанном под театр, он устраивал представления античных комедий в собственном переводе. Герцог нанял лучших актеров, певцов и музыкантов со всей Италии. Вместе с Никколо да Корреджо он представил новую версию «Метаморфоз» Овидия — пышное зрелище с музыкой, танцами и декламацией. Франческо только ахал от удивления, глядя, как актеры изображают античных богов, и, несомненно, произвел на будущего тестя самое благоприятное впечатление.

Изабелла видела, как Франческо флиртует с придворными дамами, и ей это совсем не нравилось. Невеста была убеждена, что имеет монопольное право на все комплименты жениха. Изабеллу утешало то, что совсем скоро этот привлекательный и мужественный человек будет принадлежать только ей. Впрочем, герцогиня Леонора всегда утверждала, что женщине надлежит простить мужу все прегрешения, совершенные до свадьбы. Неженатому мужчине свойственно уступать своим страстям. Где это видано, чтобы в брак вступали двое девственников, не ведающих, как вести себя на брачном ложе? Если муж и после свадьбы продолжал изменять жене, женщина могла взбунтоваться и потребовать соблюдения супружеской верности или смириться и хранить молчание. В любом случае, это ничего не меняло. Мужу дозволялось делать все, что он пожелает, тайно или явно, ибо такова природа мужчин. И пусть некоторые женщины пытаются подражать свободному поведению мужей, но, хвала Господу и строгой дисциплине, ее дочери никогда не будут уличены в подобном недостойном поведении! Женщины из дома д'Эсте не опустятся до столь вопиющего нарушения приличий!

— Значит, если бы Лодовико Сфорца решил забыть свои интриги в Милане и поспешил с женитьбой, сейчас я увозил бы с собой портрет Беатриче?

Франческо хитро улыбнулся Изабелле. Его слуга тем временем заворачивал картину в муслиновую ткань.

— Да, это так. — Изабелла с сожалением смотрела, как ее портрет исчезает под толстым белым полотнищем. — Посол из Милана прибыл на тридцать дней позже мантуанского посланника.