Изабелла успела заметить только расправленные крылья. На некоторых набросках крылья нежно обнимали обнаженный женский торс.

— Это лебеди magistro, — отвечал подмастерье.

Он расстелил наброски на столе, чтобы Изабелле было удобно их рассматривать. Белые и черные, громадные и крошечные, рвущиеся в бой лебеди с расправленными крыльями и мирные лебеди на глади пруда. Были также несколько набросков, на которых лебеди совокуплялись с обнаженными женщинами.

— Magistro собирается написать картину о легендарной Леде, — пояснил юноша.

Это объясняло треснувшее яйцо странной формы у ног женщины. История Леды всегда привлекала Изабеллу своей необычностью. Зевс с его неукротимым любовным аппетитом возжелал смертную царицу Спарты. Чтобы не испугать женщину, он обернулся лебедем. Он знал, что юной женщине не устоять перед этим прекрасным созданием. Неведомым способом пара осуществила свои желания. После чего бедняжка Леда снесла два яйца. Из яиц родились две пары близнецов: Кастор и Клитемнестра, Поллукс и Елена Прекрасная, будущая царица Трои.

Изабелла увлеченно рассматривала рисунки, хотя и не видела ничего чувственного в совокуплении с лебедем. Наверное, правы священники, называя древние легенды грубыми и извращенными.

Что-то тревожащее было в том, как Леонардо изображал этих птиц. Божественный лебедь совокуплялся с испуганной Ледой. Женщина выглядела изумленной тем, что эта громадная и казавшаяся такой мирной птица внезапно напала на нее сзади. Изабелла знала, что не должна смотреть, но не могла отвести глаз. Ее смущало присутствие Галеазза, которого тоже захватила картина.

— Неплохо быть олимпийцем, — произнес он наконец. — Столько возможностей!

— Богохульник! — шутливо пожурила его Изабелла. — Уверена, вам и так грех жаловаться. Не хотела бы я, чтобы вы попали в такую переделку.

— Magistro говорит, что художник подобен Всевышнему, — вступил в разговор подмастерье.

«А мальчик предан своему хозяину, — подумала Изабелла. — Обладает ли он сам талантом?»

— А разве не Господь вдохновляет художника на написание картин?

— Magistro говорит, что картина сама по себе есть акт творения и художник в своем воображении должен быть подобен Создателю.

— Неудивительно, что ему пришлось оставить Флоренцию, — заметил Галеазз. — За то, что magistro смеет уподоблять художника Всевышнему, фра Джироламо Савонарола и его подручные быстро отправили бы его на плаху.

— На Сандро Боттичелли наложили епитимью за его обнаженных богинь, — сказала Изабелла. — Каждый день он должен читать двадцать пять молитв по четкам, а по вечерам бичевать себя хлыстом, и это только потому, что его картины заставляют зрителей желать, чтобы прекрасные богини спустились на землю и смешались с простыми смертными.

— О, magistro не одобряет Боттичелли, — поспешил вмешаться в разговор подмастерье, гордый тем, что так хорошо осведомлен об учении своего хозяина. — Он считает его искусным живописцем, но говорит, что фигуры у Боттичелли словно парят в пространстве, как будто перспективы не существует! Magistro считает, все это из-за лености. Он не признает картин, написанных без соблюдения математических пропорций. «Перспектива — это и узда, и направляющая сила живописи» — так он всегда говорит.

— Кем же из художников он восхищается? — спросила Изабелла.

— Ваша милость, ему не нужно смотреть на картины других живописцев. «Тот, кто рисует, подражая другим, создает ложное искусство» — вот еще одно из его любимых высказываний.

— Должна признаться, меня страшит встреча с человеком, у которого на каждый случай припасено столько мудрых изречений, — заметила Изабелла. — Все равно что вступить в спор с собственным отцом.

— Да нет же, Изабелла, он — сама любезность. — Галеазз воспользовался возможностью слегка приобнять Изабеллу, словно стремясь развеять ее реальные или воображаемые страхи. — Сами увидите.

— Ваша милость слишком добры ко мне.

Голос был низким, спокойным и загадочным.

Аромат лаванды и маков проник в ноздри Изабеллы. Как давно он вошел? Перед ней стоял мужчина зрелых лет весьма примечательной наружности. Его наряд был столь изящен, что Изабелла тут же решила, что художник придумал его сам. Несмотря на холод, Леонардо носил короткое розоватое одеяние, открывавшее превосходные мышцы, выделявшиеся под черной тканью рукавов. Камзол из золотой парчи украшали розовые камни. На воротник спадали длинные кудри, которые художник причесывал на манер древнегреческого юноши.

Когда Леонардо в почтительном поклоне отвел правую руку в сторону, Изабелла заметила, что его кисти очень изящны и изнеженны, словно никогда не знали работы. Ногти были отполированы до блеска, словно у капризной принцессы. На пальце Изабелла увидела кольцо с геммой, изображавшей какое-то обнаженное божество. Несмотря на опрятность и цветочный запах, в художнике не было ничего женственного. Magistro выглядел мускулистым и мощным, как бык. Рядом с художником стоял разодетый юнец с отливающими глянцем черными волосами и карими глазами, кожей цвета слоновой кости и чрезмерным количеством кружев на шее. У юноши был неприятный взгляд всезнайки. Он уставился на Изабеллу, словно та была простой служанкой, которую он мог спокойно затащить на чердак.

— Мы рассматривали ваших лебедей. — Изабелла решила не замечать наглого взгляда юноши и обращаться только к Леонардо. — У нас в Мантуе тоже есть лебеди.

— Помилуйте, госпожа, разве можно владеть лебедем?

— Я не говорила, что мы владеем этими Божьими созданиями, они просто устраивают гнезда в наших прудах. Они так прекрасны!

— И, как многим прекрасным Божьим творениям, им нельзя доверять. — Леонардо посмотрел на своего спутника. — Принеси гостям вина.

Юноша, повернувшись на каблуках и сердито отбросив со лба прядь черных волос, удалился. Выглядел он при этом весьма недовольным.

«Странные отношения, — подумала Изабелла. — Кто из них хозяин и кто раб?» Леонардо проводил юношу глазами — большими и серыми, под цвет его шевелюры. В отличие от пронизывающего взгляда мальчишки взгляд художника был пытливым и задумчивым. Выражение поражало мягкостью — весьма неожиданно для лица гения. Какой красивый, благородный и отстраненный от всего на свете человек! Изабеллу восхитили его черты — орлиный нос и чувственные симметричные губы, которые прорезали лицо словно полумесяц. Симметрия лица была идеальной, словно художник сам нарисовал его на холсте. Он был так красив, что, несомненно, в любовных отношениях всегда оказывался тем, в кого безнадежно влюбляются, в то время как сам он оставался бесстрастным и погруженным в себя. Возможно, в юности он был иным? Теперь седые пряди, словно ленты, проглядывали в густых волосах. Глубокие, похожие на шрамы морщины прорезали безупречную оливковую кожу лица. Леонардо даже в свои годы — вероятно, ему уже исполнилось сорок — был похож скорее на натурщика, позирующего художнику, или на благородного вельможу, чем на творца.

— Magistro Леонардо, я страстно хочу заказать вам портрет, — немедля приступила к делу Изабелла. — Я маркиза…

Художник перебил:

— Я видел, как вы блистали на празднествах в честь свадьбы сестры, и слышал, как многие языки превозносили вашу любовь к прекрасному, маркиза.

Изабелле показалось, что художник с первого мгновения захватил первенство в разговоре. Она выросла среди самых культурных людей своего времени. Однако этот человек отличался от тех придворных, с которыми ей доводилось вступать в словесные баталии. При дворах Феррары и Мантуи Изабелла славилась как неподражаемая спорщица, но Леонардо вовсе не собирался с ней спорить! При этом он явно привык делать только то, к чему лежало сердце.

— Я рисую только по просьбе Il Moro, — продолжил Леонардо. — Я его слуга, а он — мой господин и покровитель. Без его разрешения я не заключаю сделок, да и, сказать по чести, для этого я слишком занят.

— Однако вы нарисовали костюмы для мессира Галеазза.

— С разрешения Il Moro, не так ли?

Художник адресовал вопрос Галеаззу.

Изабелла видела, что Леонардо знает ответ: Лодовико никто не спрашивал. Галеазз виновато пожал плечами.

— Я был рад служить вам, сударь, — сказал Леонардо, — но напрасно вы обманули мое доверие.

— Представление задумывалось для того, чтобы развлечь невесту Лодовико. Ее довольные возгласы при виде ваших трудов с лихвой компенсируют время, которое вы потратили на меня, оторвавшись от работы для Il Moro, — попытался оправдаться Галеазз.

— Magistro, мой портрет, исполненный вашей рукой, доставит сестре еще большее удовольствие. Она прекрасно знает о моем увлечении искусством.

Изабелла надеялась, что ее голос звучит достаточно уверенно. Она без труда могла уговорить любого мужчину, но этот вовсе не собирался поддаваться ее уловкам. Похоже, Леонардо, не в пример большинству творцов, равнодушен к похвальбе. Изабелле показалось, что художника не соблазнят даже деньги, хотя попробовать стоило — он вместе со своими вассалами был одет с иголочки, а наряды требовали средств.

— Я был бы рад, но вашей милости все же следует сначала обсудить этот вопрос с герцогом. Я исполню его волю, ибо я всего лишь покорный слуга Il Moro.

Мальчишка так и не принес им вина. Леонардо не стал его звать и вскоре дал гостям понять, что разговор окончен. «Вот и все, — смятенно подумала Изабелла, — а ведь мне так и не удалось его уговорить!»

Можно ли считать удачным ее путешествие в Милан? Изабелла сомневалась. Она сидела в своей студиоло в Мантуе и занималась делами. Стены, которые должны были расписать к ее приезду, оказались недоделанными. Изабелла как раз закончила письмо, в котором грозилась выгнать живописца, если он не завершит работу. Оставалось надеяться, что ей удалось найти нужный тон — сочетание мольбы и угрозы. Ох уж эти творцы! Проще заставить ребенка улечься в постель, чем уговорить художника завершить работу. Пора женщинам браться за кисти — тогда невыполненных обещаний станет не в пример меньше. Перед маркизой громоздились кучи бумаг. Министр финансов настаивал, чтобы послеобеденное время она посвятила счетам. Франческо оказался хорошим мужем и превосходным воином, но негодным правителем. Он свалил на плечи Изабеллы все государственные заботы, предпочитая размахивать мечом с дружками или обсуждать лошадиные стати в конюшне.

Франческо, напротив, считал ее поездку в Милан исключительно удачной. Жене удалось очаровать всех, кого Франческо считал своими возможными союзниками. К тому же весь нерастраченный пыл своей страсти к Лодовико Изабелла отдавала супружескому ложу. Иногда ей казалось, что она спит одновременно с двумя мужчинами, и это ее пугало. Франческо удивляли любовные аппетиты жены. Он был уверен, что виной тому его таланты любовника. Если бы муж смог проникнуть в мысли Изабеллы, он убил бы ее на месте, а возможно, и не только ее. Однако Изабелла держала рот на замке, позволяя Франческо наслаждаться властью над женой.

Воспоминания о Милане не давали Изабелле покоя. Никогда еще не доводилось ей видеть подобного великолепия. Род д'Эсте был древним и влиятельным, а Феррара — не последнее среди городов-государств. Отец Изабеллы пользовался среди итальянской знати репутацией могущественного правителя. Однако она не обольщалась, что все эти короли, принцы и послы из разных европейских стран собрались в Милане для того, чтобы почтить дом д'Эсте. Гости приехали на свадьбу только ради Лодовико Сфорцы, миланского регента, владевшего громадными богатствами; Лодовико Сфорцы — брата всесильного римского кардинала, друга императора Священной Римской империи Максимилиана; Лодовико Сфорцы, решившего взять в жены девушку из почтенного семейства д'Эсте. Какая жалось, что супругой столь блестящего правителя суждено было стать Беатриче! Беатриче, предпочитавшей делам государства бешеную скачку по полям и лугам! Какой женой, какой герцогиней стала бы для Лодовико Изабелла! Какой верной соратницей во всех его начинаниях! Таланты Лодовико были неисчислимы: он увлекался градостроительством, поддерживал университеты, собирал книги, бесценные ювелирные изделия и древности. Лодовико покровительствовал художникам, строил церкви, соборы и библиотеки. Покорял женские сердца — в этом ему и вовсе не было равных. И во всех этих занятиях Изабелла могла если не превзойти, то, по крайней мере, не посрамить Il Moro.

Действительно ли он хотел добиться благосклонности Изабеллы? На что пошел бы ради нее? Эти вопросы не выходили из головы Изабеллы в последние дни в Милане. Ей хотелось проверить глубину его чувств, но Изабелла так и не смогла улучить момента, чтобы остаться с Лодовико наедине. Герцогиня Леонора не спускала со старшей дочери глаз. На следующее утро после отъезда Франческо мать перебралась в соседние с Изабеллой покои. Герцогиня объясняла это тем, что раз в эти суматошные дни ей все равно не подступиться к Беатриче, она хочет быть поближе к Изабелле, с которой ей тоже вскоре предстоит расстаться. Не в характере Леоноры было проявлять материнскую нежность. Изабелла понимала, что мать решила стать щитом между ней и Лодовико.

Теперь ночные визиты Лодовико стали невозможны. Однажды вечером, когда Беатриче была занята примеркой новых платьев, Изабелла смело вошла в кабинет, где Лодовико изучал длинное послание от Папы.

— Это так увлекательно?

— Обычная папская блажь. Его святейшество вздумал диктовать, кого желает видеть моими союзниками. Какая чушь!

Он отбросил письмо и отослал секретаря.

Оставшись с Лодовико наедине, Изабелла сказала:

— Я хотела поговорить с вами, но мать вцепилась в меня, как репей. Завтра мы уезжаем.

— Уверен, скоро вы вернетесь в Милан без вашей праведной матушки и таинственного супруга. — Лодовико встал с кресла и взял руку Изабеллы. — Мы должны быть осторожны. Внутри этих стен хватает досужих сплетников, болтливых, словно торговки рыбой!

Лодовико нежно поцеловал Изабеллу в губы и пригласил ее сесть.

— Как вы думаете, ваша сестра счастлива?

Не этого вопроса ждала от него Изабелла.

— Надеюсь. Ее наряжают в великолепные платья, предоставляют возможность выбрать лучшие драгоценности в сокровищнице, с утра до ночи закармливают деликатесами и позволяют предаваться любимой забаве — скакать по полям и лесам с лучшими кавалерами в Италии, которые готовы отдать жизнь, чтобы исполнить ее малейший каприз. А все вокруг не устают твердить, что ее долг — быть счастливой. Подумать только, весь мир озабочен благополучием Беатриче!

Лодовико откинул голову назад и рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы и длинный алый язык. «Усесться бы ему на колени, впиться губами в его губы и обхватить языком этот толстый змееподобный отросток!» — подумала Изабелла, но усилием воли осталась на месте.

— К тому же, дорогой мой, я раскусила вашу интрижку с мессиром Галеаззом и моей сестрой.

Лодовико еле сдерживал смех.

— О чем вы?

— Вашей обожаемой Бьянке только двенадцать. Галеазз не сможет жениться на ней еще три года. Поэтому вы поручили ему ухаживать за моей сестрой, отвлекая ее внимание от вашей настоящей жены Цецилии Галлерани!

Лодовико перестал смеяться. Он шлепнул себя ладонями по бедрам и изумленно уставился на Изабеллу. На лице появилось загадочное выражение.

— Если быть честным, моя дорогая маркиза, я велел ему отвлечь Беатриче от моей страсти к вам.

— Как умно, ваша милость, польстить мне до глубины души и одной лишь фразой сменить неприятную тему разговора!

Внезапно Лодовико вскочил с кресла и упал на колени перед Изабеллой, почти испугав ее. Она откинулась на спинку кресла, а Лодовико, положив голову ей на колени, потерся щекой о ногу Изабеллы. Затем он поднял глаза.

— Никогда и не мечтал, что встречу женщину, превосходящую Цецилию умом и красотой. Подумать только, много лет назад я отправил послов к старшей дочери правителя Феррары и, узнав, что она уже просватана, согласился заменить ее младшей сестрой!

— Теперь уже ничего не поделаешь.

— Вовсе нет! Вскоре я пришлю за вами. Ваш муж не посмеет пойти против меня. Я умею быть убедительным, о чем известно всей Италии. Чтобы показать глубину моих чувств, я готов сделать для вас все, что пожелаете. Полностью располагайте мною! Я стану для вас джинном из восточных сказок. Разве вам неизвестно, что меня прозвали Мавром?

— Есть одно чудо, на которое вы способны, — отвечала Изабелла. — Я посетила мастерскую magistro Леонардо и хочу, чтобы он нарисовал мой портрет. Magistro сказал, что его согласие зависит от вас, ибо он — ваш послушный слуга.

— Ах, если бы это соответствовало истине! Беда в том, что Леонардо — сам себе хозяин. Впрочем, я мог бы велеть ему нарисовать ваш портрет, чтобы сохранить ваш дивный лик в его сегодняшнем великолепии.

— Благодарю вас, Лодовико. Больше мне не о чем просить.

Обдумывая просьбу Изабеллы, Лодовико нахмурился. Глаза его потемнели. Опершись о ее колени, он поднялся и начал вышагивать по комнате, жестикулируя.

— На самом деле, Изабелла, не так-то это просто. Поверьте, иногда мне хочется отослать Леонардо восвояси. На его месте кто-нибудь менее гениальный оказался бы гораздо полезнее. Вы даже не представляете, как он раздражает меня временами! Если я закажу Леонардо портрет, он не возьмется за кисть, как любой другой живописец, поместив модель в подходящий луч солнечного света. Нет, он даже не притронется к кистям и краскам, а будет годами изучать свет! Леонардо не приступит к работе, пока не постигнет природу света, как если бы сам его создал! Не думайте, что вам будет так легко заполучить свое изображение, исполненное рукою magistro!

Лодовико разгорячился не на шутку. Изабелла молчала, решив, что лучше дать ему возможность выплеснуть свое раздражение.

— Он вечно погружен в себя! Леонардо занимался бы своими изысканиями с утра до ночи, если бы не должен был зарабатывать на кусок хлеба. Его так завораживает магия процесса, что он быстро теряет интерес к результату. Жаль, что никто не может проникнуть внутрь его мозга. Он сам запер свою гениальность на замок! — Лодовико сердито откинулся на спинку кресла. — И кроме того, не стоит забывать о Беатриче.

— Беатриче? Ей нет дела до живописи!

— Однако, как нам известно, ее долг — быть счастливой. Она не должна нас заподозрить. А если Беатриче скажет своему отцу или, упаси Господь, вашему мужу, что я оказываю вам знаки внимания, которые должен оказывать ей? Придется заказать magistro и ее портрет.

— Надеюсь, не двойной?

Изабелле не хотелось потом спорить с Беатриче о том, кому должна принадлежать картина.

— Разумеется. Беатриче — моя жена, поэтому Леонардо придется нарисовать сначала ее, однако это вовсе не означает, что он тут же приступит к работе. Он до сих пор не удосужился изваять конную статую, которую обещал мне, когда поступал на службу. С тех пор прошло десять лет! Где-нибудь в Милане вы видели бронзовую статую?

— Мне понятен ваш гнев, Лодовико, но художники — не простые смертные. Нужно быть терпеливым. У гениев свой отсчет. Могу посоветовать вам задержать magistro жалование. Возможно, этот довод окажется самым убедительным. Даже гении должны что-то есть.

Добившись своего, Изабелла так обрадовалась, что чуть не забыла на прощание подарить Лодовико ожидаемые ласки и поцелуи.