— Значит, перестань одеваться, как призрак чумы. [В Средние века чуму изображали как высокую худую женщину, одетую в черное.]

— Спасибо за комплимент!

— На самом деле я тебе немного завидую. Ты элегантная, а я просто толстая тетка с жировыми складками и двойным подбородком.

— Неправда. Ты — добродушная толстая тетка, знающая толк в жизни. А ты сама себя уважаешь? — внезапно поинтересовалась Эва.

— Полагаю, примерно в два раза больше, чем ты себя.

— Я только спросила.

— Знаешь, я прямо вижу, как все будет. Слухи о длинноногой художнице, как лесной пожар, распространятся по всему городу. Не исключено, что ты даже будешь переманивать у меня клиентов. Еще и без денег меня оставишь!

— Если у тебя уже почти два миллиона, мне тебя не жалко.

Домой Эва уехала на такси, за которое заплатила Майя. Она тут же заказала еще одну машину — к дому Эвы на завтра, на шесть часов. Эва, с трудом попав ключом в замочную скважину, открыла, наконец, дверь и, пошатываясь, побрела в студию. Там она села и принялась критически осматривать свои картины. Она здорово напилась, поэтому они произвели на нее огромное впечатление, и она с чувством глубокого удовлетворения рухнула на диван и уснула прямо в одежде.

***

Эва проснулась еще до того, как на нее навалилось похмелье, вспомнила свой сон. Ей снилась Майя. И только, открыв глаза, она вспомнила все и испуганно вскочила с дивана. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что спала в студии, не раздевшись.

Она доковыляла до ванной и не без страха взглянула на себя в зеркало. Водостойкая тушь не потекла, но ресницы топорщились вокруг красных глаз, как обожженная солома. Поры на коже зияли, как черные дыры. Она застонала и открыла холодный кран. Господи, о чем же это они говорили вчера? Она не сразу, но все-таки вспомнила вчерашний разговор, и сердце ее забилось быстрее. Майя, та самая Майя, ее самая лучшая подруга детства, которую она не видела двадцать пять лет, стала шлюхой. Богатой шлюхой, в ужасе подумала Эва, слабо припоминая, что они обсуждали и ее собственные перспективы на этом поприще — как возможность выбраться из нищеты, решить материальные проблемы. В это просто невозможно было поверить! Неужели она хоть на минуту могла себе это представить?! Она плеснула в лицо холодной водой и застонала, потом открыла дверцу аптечки и нашла пузырек с паральгином. Высыпала в ладонь горстку таблеток, запила их водой и с отвращением скинула юбку и майку. «Может, в холодильнике есть пиво?» — подумала она и поняла, что ей слишком плохо сегодня, чтобы работать. Значит, еще один день пройдет без работы, она ни на шаг не продвинется. Кошмар. Она стояла под душем и терла себя мочалкой изо всех сил. Таблетки понемногу начали действовать. Эва вылезла из-под душа и натянула халат — большой халат с китайскими драконами на спине. В гостиной она принялась искать свою сумку — захотелось курить. Открыв ее, с удивлением уставилась на пачку банкнот. Какое-то мгновение она не могла понять, что это за деньги, а потом, наконец, все вспомнила. Пересчитала деньги. Десять тысяч крон. Хватит на то, чтобы оплатить все счета в почтовом ящике. Она недоверчиво покачала головой, отправилась в студию и опять принялась смотреть на картины. Одна из них стояла в центре комнаты; когда же она успела ее достать?

Эту картину, наверное, можно было назвать самой лучшей. Почти полностью черно-белая, только по всему холсту по диагонали пробегал яркий луч света. Он словно разрывал картину на две части. Эва не смогла удержаться от улыбки, воображая себе, какое лицо будет у Майи, когда она поднимется к ней в квартиру с этим. Потом снова пошарила в сумке, нашла пачку, в которой оставалась только одна сигарета, закурила и открыла холодильник. Он был пуст. Только масло, кетчуп и бутылка соевого соуса. Эва вздохнула, но тут же вспомнила про пачку купюр и опять улыбнулась. Бутылка ледяного пива — вот что ей больше всего нужно сейчас. Поэтому она молниеносно оделась, набросила плащ и направилась к небольшому магазинчику на углу. Он назывался «У Омара» и открывался в восемь утра, дай бог этому Омару здоровья. К тому же он никогда не смотрел презрительно на людей, которые покупали пиво, когда все остальные еще спят. Его магазин находился в респектабельном старом районе, состоявшем почти исключительно из одних вилл, и выглядел там как совершенно инородное тело. Многих это раздражало, а Эву радовало.

Хозяин радостно улыбнулся, обнажая белые, как мел, зубы, когда она появилась в дверях. Она вытащила из ящика две поллитровых бутылки, взяла газету со штатива и еще две пачки «Prince Mild».

— Отличный сегодня денек! — улыбнулся он ободряюще.

— Ну, может он и будет отличным, — простонала Эва, — но не сейчас.

— О, я знаю, что день сегодня хороший. Но если день плохой, то двух бутылок может не хватить.

— На самом деле вы правы, — сказала Эва. Она взяла еще одну бутылку и расплатилась.

— Послушайте, я наверняка вам должна, — вспомнила она вдруг. — Давайте-ка я заодно и расплачусь.

— О, значит, и у меня тоже сегодня хороший день!

Он порылся в коробке из-под обуви, где держал списки своих должников.

— Семьсот пятьдесят две кроны.

Эва была тронута. Он никогда не напоминал ей о долге. Она протянула ему тысячную бумажку и заглянула в «Blindkjøpkatalogen», [Каталог товаров, которые можно заказать и получить по почте (норв.).] который он просматривал, когда она вошла.

— Нашли что-нибудь интересное? — поинтересовалась она.

— А-а-а, это? Это я жене кое-что купил. Через четырнадцать дней пришлют по почте.

Эве стало интересно:

— А что купили-то?

— Машинку, которая убирает катышки с ткани. Подходит и для свитеров, и для диванных подушек, и для мебели. В моей стране катышков нет. У вас странная одежда.

— А мне они нравятся, — улыбнулась Эва. — Я когда их вижу, тут же вспоминаю старых плюшевых медведей. У меня был такой, когда я была маленькая, — он был весь в катышках.

— Да-да, понимаю, — снова просиял он. — Приятные воспоминания. Но в моей стране и плюшевых медведей нет.

Пиво было теплое. Она поставила одну бутылку под струю холодной воды и взяла телефонный справочник, чтобы найти телефон Майи. Она собиралась сказать ей, чтобы та забыла всю вчерашнюю пьяную болтовню — вчера вечером Эва ни черта не соображала. Сигнала в трубке не было. Ну конечно, они же его выключили. Она выругалась, пошла в ванную, уселась на унитаз, собрав вокруг талии юбку. Сегодня-то я точно выгляжу, как шлюха, подумала она, а может, я такая на самом деле и есть, возможно, именно в такой день и стоит начать. Она встала, выскользнула из юбки и снова натянула халат. В коридоре Эва встала перед зеркалом и оглядела себя с головы до пят.

Ростом Эва была 183 сантиметра, и большая часть приходилась на ноги. Лицо ее было узким и бледным, глаза — желтыми, во всяком случае недостаточно темными, чтобы считаться карими. Плечи — узкие. У нее была необычайно длинная шея и длинные руки с тонкими запястьями. Ступни были большие. Она носила 41-й размер обуви, что ее очень расстраивало. Она была тонкая, немного угловатая, не особенно женственная, но глаза были красивые, во всяком случае, Юстейн всегда так говорил. Большие, чуть-чуть косящие и широко расставленные. Немного хорошей косметики могло бы сотворить с ее лицом настоящее чудо, но она никогда в этом не разбиралась. Она носила распущенные волосы, они были длинные и темные, с небольшим каштановым отливом. Эва подошла поближе к зеркалу. Волосиков над верхней губой стало больше. Наверное, организм теперь вырабатывает меньше эстрогена, подумала она и распахнула халат пошире, чтобы увидеть маленькую грудь, длинный и узкий живот и бедра, такие же белые, как и лицо. Она немного повертелась перед зеркалом и помотала головой, так, что волосы упали ей на спину красивой волной. Если уж Майя стала миллионершей со всем своим салом, то я со своей фигурой точно смогу, промелькнула шальная мысль. Она опять вспомнила пачку купюр, подумала о том, как они были заработаны, и покачала головой. Запахнула халат и достала из раковины бутылку. Думать не хотелось, хотелось просто сделать это — и все. И вовсе не обязательно кому-то об этом знать. Совсем недолго, может, до Рождества, только чтобы выбраться. Она отпила пива и почувствовала, что успокаивается. По правде говоря, я не изменилась, подумала она, я только открыла для себя жизнь с новой стороны. Она пила пиво, курила, а мысли ее блуждали вокруг маленькой собственной галереи у реки, лучше всего — в северной части города. Галерея Магнус. Звучит неплохо. Внезапно она подумала, не стоит ли ей добавить немного цвета в свои картины. Темно-красный, например. Сначала совсем тоненькая черточка, но постепенно она будет становиться все более заметной. Эва ощутила прилив вдохновения. Потом открыла еще одну бутылку пива и подумала, что именно этого ей как раз и не хватало в жизни. Ей не хватало Майи! Но сейчас она вернулась. Все будет хорошо, подумала Эва удовлетворенно, это поворотный момент в ее судьбе. Когда все бутылки опустели, она заснула.

***

Такси прогудело под окнами в шесть.

Эва упаковала картину в старый плед, и шофер бережно положил ее в багажник.

— Езжайте осторожно, — предупредила она. — Это стоит десять тысяч крон.

Она назвала адрес на Торденшоллсгате и внезапно заметила, что он смотрит на нее в зеркало. А вдруг он знает Майю? Может, каждый второй мужчина в городе побывал в ее постели? Эва стряхнула с юбки соринку и почувствовала, что опять начинает нервничать; хмель прошел, и чувство реальности возвращалось к ней. Странно, она совсем забыла об Эмме, как будто спрятала свои материнские обязанности в ящик комода и опять стала просто Эвой. Да, подумала она. Я просто Эва. И плевать мне на то, что могут подумать другие, я делаю, что хочу. Она улыбнулась. Шофер заметил это и улыбнулся ей в ответ. «Что ты себе вообразил, — подумала она, — я бесплатно не даю».

***

Майя всплеснула руками и втащила ее в квартиру. Вчерашние излишества не оставили ни малейшего следа на ее круглом лице.

— Заходи же, Эва! Привезла картину?

— Ты упадешь в обморок.

— Такого со мной не бывает.

Они распаковали картину и прислонили ее к стене.

— Господи!

Майя потеряла дар речи; она внимательно смотрела на картину.

— Да уж, должна тебе сказать… Действительно что-то особенное. Она как-то называется?

— Нет, ты что, с ума сошла?

— А что?

— Если я ее как-то назову, значит, я за тебя решу, что́ ты должна увидеть, а я не хочу. Ты можешь посмотреть на нее сама и сказать мне, что ты видишь. А я тебе потом отвечу.

Майя надолго задумалась и, наконец, сказала:

— Это удар молнии. Вот что это такое.

— Да, неплохо. Понимаю, что́ ты имеешь в виду, но я вижу в ней и кое-что другое. Землю, которая потрескалась после землетрясения. Или реку, которая бежит через город ночью, при свете луны. Или же раскаленную лаву, которая стекает вниз по обугленной равнине. А завтра, может быть, ты увидишь еще что-нибудь. То есть, я хочу сказать, мне бы этого хотелось. В том, что касается искусства, тебе надо освободиться от многих стереотипов, Майя.

— Я настаиваю на ударе молнии. Мне не нравится, когда вещи меняются и превращаются во что-то другое. А вот тебе предстоит кое от чего избавиться, подруга. Я привела в порядок свободную комнату, пойди и посмотри. Ты что-нибудь ела?

— Только пила.

— Ты хуже младенца, тебя надо кормить. Если я сделаю бутерброд, сможешь прожевать сама?

Она потащила Эву за собой вглубь квартиры.

Комната была выдержана в красных тонах: много плюша и бархата и тяжелые, темные шторы. Кровать, застланная покрывалом с золотой бахромой, казалась бесконечной. На полу лежал толстый красно-черный ковер, ноги проваливались в него — такой он был мягкий.

— Это теперь твои цвета, — сказала Майя решительно. — И у меня для тебя есть красный халат, который легко расстегивается. Из тонкого бархата. Вот здесь, — она прошла в глубину комнаты и отодвинула занавеску, — маленькая ванная с раковиной и душем.

Эва заглянула за занавеску.

— Ты можешь здесь работать, пока я в своем Кризисном центре. Я сделала тебе ключ. Пошли, тебе надо поесть.

— Ты что, все это устроила сегодня?

— Да. А ты чем занималась?

— Спала.

— Значит, можешь поработать до позднего вечера.

— Да нет же, господи, я еще не знаю… Если я вообще наберусь смелости… В общем, я решила, что на первый раз хватит одного. Слушай, — спросила она нервно, — а много попадается неприятных типов?

— Да нет же.

— Но бывает, что кто-то говорит что-то неприятное или делает какую-нибудь гадость?

— Нет.

— А ты не боишься? Одна, с незнакомыми мужиками, вечер за вечером?

— Это они боятся, потому что у них совесть нечиста. Они вынуждены врать, чтобы уйти из дома, и урывают деньги из семейного бюджета, чтобы заплатить мне. Ходить к шлюхам сегодня — это что-то совершенно немыслимое. А в прежние времена тебя не считали настоящим мужчиной, если ты не захаживал в публичный дом. Да нет же, я ничего не боюсь. Я профессионал.

Эва вонзила зубы в бутерброд и принялась медленно жевать. Тунец с лимоном и майонезом.

— А часто они просят тебя сделать что-то особенное?

— Нет, редко. Сама знаешь, слухами земля полнится, и еще до того, как прийти ко мне в первый раз, они получают всю необходимую информацию.

Она открыла бутылку колы и долго пила.

— Они знают, что я шлюха приличная и что о всяких сексуальных фокусах не может быть и речи. Почти все, кто сюда ходит, — мои постоянные клиенты. Они знают, что можно, а что нельзя, и где проходит граница. Если им придет в голову какая-нибудь глупость, они не смогут больше сюда приходить. Так что предпочитают не рисковать.

Она слегка отрыгнула.

— А пьяные приходят?

— Да, в подпитии, но не в стельку. Многие приходят прямо из пивной — тут, через улицу, из «Королевского оружия». А другие заявляются в обед, в костюме и с «дипломатом».

— А бывает, что они отказываются платить?

— Мне такие никогда не попадались.

— А тебя били?

— Нет.

— Не знаю, хватит ли у меня смелости…

— О чем ты говоришь!

— Ну, не знаю, я слышала много историй…

— Мужчины приходят в ярость, когда не получают то, что им хочется, правда?

— Да.

— Они приходят сюда, чтобы купить то, что им надо, и они это покупают. И у них нет никаких причин поднимать шум. И вообще: что дурного в том, если люди переспят друг с другом?

— Да нет. Если не считать того, что многие из них наверняка женаты, у них дети и все прочее.

— Конечно. Они приходят именно потому, что им чего-то не хватает. Мужья и жены не так уж часто спят друг с другом.

— Мы с Юстейном спали.

— Ну, это в начале. А через десять лет?

Эва покраснела.

— А может быть, — продолжала Майя, — ты думаешь, что мы, девушки, должны себя блюсти и ждать большую любовь? Ты веришь в большую любовь, Эва?

— Разумеется, нет.

Она отпила колы.

— А в тебя кто-то из них влюблялся?

— О да! Особенно молодняк. Я им вообще очень нравлюсь, поэтому я стараюсь для них сделать что-то особенное. Вот, например, весной у меня был один молодой человек с потрясающим именем — у его семьи французские и испанские корни. Жан Лука Кордова. Правда, потрясно? Подумай, если бы у тебя было такое имечко, — задумчиво сказала она. — Даже хочется сходить замуж, только чтобы получить такую фамилию, правда? И потом еще Йеран, я его никогда не забуду. Он был девственник, мне пришлось его всему учить. И он был так мне благодарен! Не так-то просто оставаться девственником в двадцать пять лет, да еще если работаешь в полиции. Ему, наверное, потребовалось немалое мужество, чтобы прийти сюда.

Эва доела бутерброд, запила колой и откинула волосы с лица.

— А вы беседуете о чем-нибудь?

— Да так, можем перекинуться парой слов. Одни и те же фразы каждый раз; все они хотят услышать одно и то же. Мужчины не слишком требовательны, Эва. Ты и сама скоро это поймешь.

Она отодвинула бутылку в сторону.

— Сейчас без десяти семь, первый клиент придет в восемь. Он уже бывал у меня раньше. Честно говоря, не самый приятный тип, но он быстро кончает. Я займусь с ним сама и скажу, что нас теперь двое и что мы будем делить клиентов. И что у нас одни и те же условия.

— На самом деле мне больше всего хотелось бы спрятаться в шкаф и посмотреть, как это у вас происходит, — вздохнула Эва. — Посмотреть, как ты это делаешь. Самое трудное будет придумать, что сказать.

— В шкафу будет тесно. В дверную щелочку видно гораздо лучше.

— Что ты сказала?

— Ну, в ногах кровати ты стоять не сможешь. Но можешь подсматривать из другой комнаты. Мы выключим свет и слегка прикроем дверь, а ты будешь сидеть в той комнате и смотреть. И у тебя уже будет какое-то представление. Ты ведь меня знаешь, я никогда не была особо стеснительной.

— Боже, мне надо выпить, я вся трясусь.

Майя сделала пистолет из двух пальцев и нацелила его прямо в лоб подруги.

— И речи быть не может! На работе пить запрещено. Потом мы пойдем к «Ханне» и поужинаем. И могу тебе обещать одно: стоит тебе начать зарабатывать деньги, у тебя появится настоящий вкус к ним. Когда мне чего-то хочется, я просто запускаю руку в плошку и выуживаю пачку купюр. У меня деньги везде — в ящиках и шкафах, в ванной, на кухне, я запихиваю их в носки сапог и туфель, я даже сама с трудом припоминаю, куда я их рассовала.

— Ты же не хочешь сказать, что два миллиона у тебя просто разбросаны по квартире? — Эва побледнела.

— Да нет, конечно, тут только деньги на мелкие расходы. Основную сумму я спрятала на даче.

— На даче?

— На папиной даче. Он умер четыре года назад, так что это теперь моя дача. Ты там была однажды, помнишь, когда мы с девчонками туда ездили? На Хардангервидде?

— Твой отец умер?

— Да, уже давно. Сама можешь догадаться, от чего он коньки отбросил.

Из вежливости Эва предпочла не отвечать.

— А что, если дачу обворуют?

— Деньги хорошо спрятаны. Никому и в голову не придет там искать. И потом, купюры — они ведь тоненькие, много места не занимают.

— Но деньги — это еще не все, — вдруг сказала Эва прагматично. — А если ты умрешь до того, как потратишь их?

— А может, ты умрешь до того, как начнешь жить? — ответила Майя вопросом на вопрос. — Но если я вот так внезапно помру, то назначаю тебя своей единственной наследницей. Оставлю деньги тебе.

— Ну, спасибо. Слушай, мне надо в душ, — призналась Эва. — Я вся вспотела от страха.

— Давай. А я пока достану твою одежду. Кстати, тебе говорили, что тебе очень идет черное?

— Спасибо.

— Это не комплимент. Я спросила, потому что ты всегда в черном!

— А-а-а, — протянула Эва, смутившись. — Нет, не припоминаю. Во всяком случае, Юстейн этого не переносил.

— По правде говоря, я не понимаю, что ты имеешь против разных цветов.

— Понимаешь, они — как бы это получше объяснить, — отвлекают.

— Отвлекают от чего?

— От того, что на самом деле важно.

— И это…

— Все остальное.

Майя вздохнула и убрала стаканы и тарелки.

— Да уж, художники — народ непростой.

— Непростой, — хмыкнула Эва. — Но кто-то же должен взять на себя труд показывать всю глубину существования. Для того, чтобы вы, остальные, могли просто скользить по поверхности.

Она пошла в «свою» комнату и разделась. Майя что-то мурлыкала себе под нос в соседней комнате, стуча вешалками в шкафу. Комната Майи была выдержана в зеленых и золотых тонах; Эва невольно вспомнила свою собственную черно-белую квартиру. Да уж, между ними настоящая пропасть.