Карин Монк

Пленник

Глава 1

Инверари, Шотландия

Зима 1861 года

Он с усилием открыл один глаз. Терзаемый болью и горячкой, он смутно различал окружающее.

— Добрый вечер, ваша светлость. — В кулаке толстяка надзирателя угрожающе звякнули наручники. — Как спалось?

Хейдон настороженно посмотрел на него, однако промолчал.

Надзиратель засмеялся, оскалив гнилые зубы:

— Сегодня вечером мы тихие, а? — Грязным башмаком он подтолкнул тарелку с застывшей кашей, стоявшую на полу возле кровати Хейдона. — Что такое? Вам не нравится ужин, милорд?

— Пусть мальчик съест. — Хейдон кивнул на тощую фигурку, скрючившуюся на ледяном полу.

Худенький мальчик даже не потрудился поднять голову — так и сидел, обхватив колени руками.

— Что скажешь, а? — повернулся к нему тюремщик. — Хочешь набить живот ужином его светлости?

Тут Джек наконец-то поднял голову. В его серых глазах сверкала неприкрытая враждебность, а на смуглой щеке белел тонкий шрам.

— Нет.

Надзиратель снова засмеялся. Тюремные порции были скудными, и он знал, что мальчик очень голоден.

— Упрямишься, щенок, а? Ни от кого ничего не принимаешь, только воруешь? Воровство у тебя в крови, как у твоей матери — блуд, верно, парень?

Мальчик сжал кулаки — было очевидно, что он с трудом сдерживался.

— Вот в том-то и беда с таким отродьем шлюхи, — продолжал тюремщик. — Вы рождаетесь с дурной кровью и умираете с дурной кровью, а в промежутке только и делаете, что отравляете жизнь остальным людям. Так вот, сегодня, — он позвенел наручниками перед лицом мальчика, — я попробую выпустить из тебя немножко дурной крови.

В глазах Джека промелькнул страх, но он молчал.

Стиснув зубы от боли и головокружения, Хейдон медленно приподнялся, опираясь на локоть. Две недели назад его сильно избили, переломав ребра, и он все это время пролежал в горячке. Хейдон ужасно ослабел, однако тревога за мальчика его не оставляла.

— Вашего Джека, милорд, приговорили к тридцати шести ударам плетью. — Тюремщик находил извращенное удовольствие в том, чтобы наблюдать, как кровь отхлынула от лица мальчика. — Думаешь, я забыл, парень? — Он засмеялся и сплюнул на пол. — Судья плохо себе представляет мерзавцев вроде тебя — тех, которые крадут добро у честных людей. Он думает, что порка и несколько лет в тюрьме Глазго излечат тебя от дурных замашек. Но мы-то знаем лучше, верно? — Он ухватил Джека за волосы и рывком поставил на ноги. — Мы-то знаем: такое дерьмо, как ты, кончает тем, что его или убьют такие же мерзавцы, или власти повесят за убийство, как его светлость. — Тюремщик прижал мальчика к стене. — Даже если приковать тебя наручниками к лавке и выпороть как следует, это не излечит тебя от дурных замашек. Но я все равно позабавлюсь, так и знай. — Он расхохотался.

Джека охватила ярость. С быстротой и силой, удивительной для изголодавшегося юноши, он утопил костлявый кулак в рыхлом брюхе тюремщика. Тот застонал и громко выругался. Прежде чем тюремщик пришел в себя, Джек снова размахнулся и ударил своего мучителя в челюсть. Голова тюремщика запрокинулась, и в этот же миг раздался хруст зубов.

— Я убью тебя! — взревел надзиратель. Уронив на пол наручники, он взмахнул своим огромным кулачищем, но Джек ловко увернулся от удара. — Ты у меня получишь, гнусный ублюдок!

Тюремщик опять взмахнул кулаком, но Джек снова увернулся, проявляя недюжинную изворотливость. С каждой промашкой толстяк все больше злился; наконец он бросился на мальчика, как разъяренный бык. Джек, отлетев к стене, ударился спиной и затылком, а затем замер в изнеможении.

— Я тебе покажу, щенок! — заорал тюремщик. Прижав Джека к стене, он приготовился ударить его кулаком в лицо.

Внезапно его плечи обхватили сильные руки. В следующее мгновение Хейдон одним движением швырнул тюремщика через всю камеру, так что тот рухнул на деревянную кровать, тут же со скрипом развалившуюся под весом толстяка. Со стоном выбравшись из-под обломков, тюремщик злобно уставился на Хейдона.

— Еще раз тронешь парня, — тихо и как бы нараспев проговорил Хейдон, — и я тебя убью.

Узник дышал тяжело, с огромным трудом преодолевая нестерпимую боль в боку. Ему даже стоять было трудно, но он никак не мог допустить, чтобы тюремщик это заметил, иначе — конец. Хейдон мысленно молился, чтобы это проклятое головокружение наконец-то прекратилось, прежде чем оно его одолеет.

Тюремщик же явно колебался. Хейдон был мужчиной рослым и широкоплечим; к тому же он был осужден за убийство — столкнувшись с таким, следовало поостеречься.

Тут по лицу Хейдона скатилась капля пота, и тюремщик расплылся в безобразной улыбке.

— Плохо себя чувствуем, а, милорд? — Он фыркнул и поднялся на ноги.

— В любом случае у меня хватит сил, чтобы проломить тебе череп, — ответил Хейдон.

— Хватит?.. — Тюремщик с сомнением покачал головой. — Что-то не очень верится. — С этими словами он поднял с пола тяжелую доску от разбитой кровати и, размахнувшись, ударил Хейдона по ребрам.

Такой удар мог бы свалить с ног любого, и, уж конечно, он оказался непереносимым для узника, измученного болезнью. С трудом удержавшись от стона, Хейдон рухнул на колени. Прежде чем он сумел защититься от следующего удара, тюремщик обрушил доску ему на спину. Доска затрещала, Хейдон повалился на пол. Тюремщик же принялся пинать его тяжелыми грязными сапогами, целясь по ребрам и спине.

— Прекратите! — завизжал Джек; он молотил надзирателя кулаками по спине. — Прекратите, вы его убьете!

Толстяк отступил от Хейдона и, повернувшись к Джеку, схватил его за горло.

— Я и тебя убью, вонючий ублюдок! — Он принялся душить мальчика.

— Уберите от него руки! — раздался гневный женский голос. — Сейчас же!

Тюремщик вздрогнул в испуге и отпустил мальчика.

— Черт возьми, что здесь происходит?! — рявкнул комендант Томсон, начальник тюрьмы, стоявший в дверях.

Хейдон повернулся и молча развел руками. Комендант Томсон был низенький толстенький человечек с жидкими волосами. Недостаток волос на голове коменданта с лихвой компенсировался буйной растительностью на подбородке, однако его седая борода лопатой была аккуратнейшим образом подстрижена. Томсон с головы до пят был во всем черном, и Хейдон считал, что черный — это вполне уместный цвет для человека, все дни проводившего в тюрьме. В каком-то смысле комендант был таким же заключенным, как и те несчастные, которых он держал в тюрьме.

— Эти двое хотели меня убить! — взвыл надзиратель.

— Скажите, комендант Томсон, вы всегда позволяете жестокость в отношении детей? — послышался тот же женский голос.

И только тут Хейдон заметил ее — она появилась из-за спины коменданта как некое видение. На незнакомке был широкий серый плащ, лицо ее прикрывали низко опущенные поля темно-серой шляпки, однако во всем облике этой женщины безошибочно угадывались уверенность и достоинство; голос же ее дрожал от едва сдерживаемого гнева.

— Конечно, нет, мисс Макфейл, — поспешно ответил комендант, энергично покачивая головой, причем было заметно, что он сильно нервничал. — Мы со всеми заключенными обращаемся справедливо и никогда их не наказываем. Кроме тех случаев, разумеется, когда они представляют опасность для других людей. Но сейчас… Я уверен, что сейчас был именно такой случай, поэтому мистер Симс был просто вынужден их обуздать.

— Они пытались меня убить! — пожаловался надзиратель, стараясь говорить как можно убедительнее. — Оба накинулись на меня, точно дикие звери, чуть кости не переломали.

— Как вы считаете, почему они так поступили? — ледяным голосом проговорила женщина.

Надзиратель пожал плечами:

— Я собирался отвести парня на порку, а он взбесился и…

— Вы собирались пороть этого мальчика?

Комендант откашлялся и пробормотал:

— Видите ли, судья приговорил его к порке… Тридцать шесть плетей и сорок дней тюрьмы. Потом — еще два года в исправительной тюрьме.

— За какое преступление?

— Он вор, — заявил комендант.

— Неужели? — с сарказмом в голосе проговорила женщина.

Она отвернулась от тюремщиков и направилась к Хейдону, на ходу развязывая ленты под подбородком. Когда же шляпа соскользнула ей на спину, оказалось, что женщина гораздо моложе и красивее, чем предполагал Хейдон. Несколько светлых, чуть рыжеватых локонов выбивались из прически, а огромные глаза казались особенно темными на фоне молочно-белой кожи. Черты же были тонкие и необыкновенно изящные. Ее красота осветила темноту тюремной камеры — как будто из трещины в полу пробился дивный цветок. Нисколько не опасаясь испачкаться, незнакомка присела возле Хейдона. Увидев же его искаженное болью лицо, нахмурилась и спросила:

— Вы не пострадали, сэр?

Хейдон смотрел на нее как зачарованный. Теперь он понял, что она все-таки не так уж молода; паутинки тонких морщинок в уголках глаз свидетельствовали о том, что ей не меньше двадцати пяти, а возможно, под тридцать. И, судя по теням, залегавшим под глазами, и глубокой складке меж бровей, ей довелось пережить немало испытаний. Впрочем, чувствовалось, что и веселья в ее жизни было много.

В этот момент Хейдону вдруг ужасно захотелось увидеть ее улыбку — чтобы теплый свет радости осветил милое лицо, а от глаз разбежались веселые морщинки.

— Нет-нет, — пробурчал он, хотя прекрасно понимал, что его дела очень плохи. Но теперь это вряд ли имело значение. Умереть на полу сейчас, под взглядом столь ослепительного создания — это, пожалуй, предпочтительнее, чем быть повешенным на следующий день.

Хейдон смотрел на прекрасную незнакомку неотрывно — боялся, что если моргнет, то она может внезапно исчезнуть. А она вдруг протянула руку и прижала ладонь к его давно не бритой щеке. Потом прикоснулась к его лбу. Прикосновение было прохладное, нежное и вместе с тем уверенное. И почему-то оно вселило надежду на спасение. «Но это, наверное, из-за жары, — тут же подумал Хейдон. — Для меня не может быть надежды».

— Этот человек тяжело болен, — заявила незнакомка, не сводя с него глаз. — Он весь горит в лихорадке. К тому же сильно избит. Вы должны немедленно послать за доктором.

Надзиратель презрительно фыркнул. Комендант же, изобразив любезную улыбку, проговорил:

— К сожалению, мисс Макфейл, вы крайне наивны в некоторых делах. Видите ли, этот человек признан виновным в убийстве и завтра будет повешен. Он чрезвычайно опасный преступник, а казнь через несколько часов. Так что боюсь, я не смогу потревожить тюремного доктора. Да он не проживет так долго, чтобы ощутить хоть какую-то пользу от назначений нашего доктора.

Женщина замерла на мгновение. Очевидно, известие об убийстве и повешении произвело на нее впечатление, каким бы ни было ее прежнее суждение о нем. Она убрала руку, и Хейдон почувствовал себя покинутым, как будто порвалась тонкая ниточка сочувствия, соединявшая их.

— Нет!.. — Хейдон в отчаянии схватил ее руку.

В ее глазах промелькнула тревога, и он тотчас же понял свою ошибку. Нетрудно представить, каким она его видит. Избитый узник, распростертый на полу промозглой камеры. Грязный, небритый, возможно, потерявший рассудок. И такой человек пытается удержать ее силой. Хейдон со вздохом закрыл глаза и ослабил хватку, чтобы она могла вырваться, если захочет.

Однако она не вырвалась, даже не попыталась отдернуть свою прохладную руку.

— Я не убийца, — пробормотал Хейдон. Почему-то для него было очень важно, чтобы она это знала.

Несколько мгновений она молчала, глядя на него в задумчивости. Потом, повернувшись к мальчику, тихо сказала:

— Ты не поможешь мне положить его на кровать?

— Я его перенесу! — прорычал надзиратель.

— Спасибо, но я думаю, будет лучше, если именно мы это сделаем, — твердо возразила женщина.

Джек тотчас же подошел к ней, и вместе они подняли Хейдона на ноги, а затем довели до обломков кровати.

— Если вы не хотите вызывать доктора, может быть, позволите мне прислать горничную, чтобы она сегодня поухаживала за этим человеком? — сказала она, накрывая Хейдона одеялом. — Пусть проведет спокойно хотя бы свой последний вечер.

Комендант Томсон в нерешительности теребил седую бороду:

— Полагаю, в этом нет необходимости…

— Ни вам, ни вашей тюрьме не пойдет на пользу, если перед казнью он не сможет стоять на ногах, — заметила мисс Макфейл. — Это вызовет вопросы. Многим захочется узнать, как здесь с ним обращались, неужели не понимаете? — Женщина бросила уничтожающий взгляд на надзирателя.

— Что же, я не вижу вреда в том, что ваша горничная нанесет ему визит, — согласился комендант Томсон.

— Вот и хорошо. — Мисс Макфейл снова взглянула на мальчика: — Позволь представиться. Меня зовут Женевьева Макфейл, и я хотела бы с тобой поговорить.

— Я ничего не крал! — выпалил Джек.

— Меня это не интересует.

Мальчик взглянул на даму с удивлением, но тут же изобразил равнодушие.

— Тогда что же вам от меня надо?

— Я живу в Инверари в одном доме вместе с детьми, которые, как ты, пережили трудные времена…

— Я не ребенок, — перебил мальчик.

— Ах, прости. Конечно, не ребенок. Тебе, должно быть, лет пятнадцать, верно?

Юноша кивнул:

— Да, около того.

Покосившись на коменданта, женщина сказала:

— Меня интересует вот что, Джек. Может, вместо тюрьмы ты захочешь перебраться ко мне? Что ты об этом думаешь?

Джек пристально взглянул на собеседницу и пробурчал:

— Имеете в виду — как слуга?

— Нет-нет, — поспешно ответила мисс Макфейл. — Но у тебя, конечно же, будут свои обязанности, как и у всех остальных.

Джек поморщился:

— Что за обязанности?

— Ты должен будешь помогать на кухне, заниматься уборкой, стирать белье: в общем, делать все, что требуется в домашнем хозяйстве. И еще тебе придется каждый день какое-то время отдавать учебе, то есть читать, писать и считать. Ведь ты не умеешь читать?

— Обхожусь и без этого.

— Не сомневаюсь. Но я надеюсь, Джек, что учеба пойдет тебе на пользу. Так как, согласен?

Джек с минуту молчал, потом спросил:

— А я смогу уходить и приходить, когда захочу?

— К сожалению, нет. Если ты решишь жить со мной, ответственной за тебя буду я. Поэтому я всегда должна буду знать, где ты находишься. Более того, твой день будет подчинен расписанию, так что ты не сможешь делать все, что тебе вздумается. Но могу заверить: такая жизнь тебе понравится гораздо больше, чем в исправительной тюрьме. У меня тебя будут хорошо кормить и заботиться о тебе. Все, кто перебрался ко мне жить, очень этим довольны.

— Отлично, — кивнул Джек. — Согласен.

«Слишком уж быстро он согласился», — подумал Хейдон. Для него было очевидно: мальчишка решил, что поехать к этой мисс Женевьеве Макфейл бесконечно приятнее, чем подвергнуться порке и провести несколько лет в тюрьме. Было очевидно и другое: когда он оденется у нее потеплее и сытно пообедает, то сразу сбежит — сбежит на следующий же день и при этом непременно украдет все, что сможет. Хейдону хотелось поговорить с мальчиком наедине, хотелось объяснить, какая редкостная удача ему улыбнулась, так что…

— А вы можете и его взять? — Джек мотнул головой в сторону Хейдона.

Хейдон с удивлением уставился на юношу.

— М-м… боюсь, что нет, — ответила Женевьева, потупившись.

Юноша вздохнул с явным сожалением. Хейдон мысленно усмехнулся; похоже, парень не очень-то хорошо оценил ситуацию — ведь этой даме был известен приговор: виселица за убийство. Подобный приговор вряд ли мог служить рекомендацией…

— Отлично! — воскликнул Томсон. — А теперь, мисс Майкфел, давайте вернемся в мой кабинет и оформим документы, хорошо? — Комендант просиял и провел ладонью по бороде.

«Ах вот оно что…» — догадался Хейдон. Оказывается, мисс Макфейл освобождает Джека в обмен на какую-то плату. Правда, драгоценностей на ней не было и даже плащ был недорогой и поношенный. Впрочем, не имеет значения. Что бы она ни заплатила за сомнительное удовольствие взять к себе голодного, лживого и вороватого мальчишку, было абсолютно ясно: она допускает ошибку. Хейдон нисколько не сомневался в том, что Джек воспользуется ее добротой, а потом сбежит. И ему стало грустно, потому что в этом случае и мальчишка, и дама прогадали бы.

Комендант Томсон направился к выходу, но прелестная мисс Макфейл замедлила шаги и, обернувшись, сказала:

— Я пришлю к вам свою горничную, как только смогу. Может, у вас есть какое-нибудь особенное пожелание?

— Не спускайте с парня глаз, пока не удостоверитесь в том, что он у вас останется. Иначе сбежит на следующее же утро.

Ее темные глаза расширились. Очевидно, она ожидала, что он попросит что-то для себя — виски, например, или какое-нибудь кушанье.

— И еще… — продолжил Хейдон.

Она молча кивнула.

— Мне очень хотелось бы, чтобы вы поверили мне. Я невиновен. Я не убийца…

Надзиратель презрительно фыркнул:

— Все вы, убийцы, одинаковы. Каждый хочет, чтобы люди считали его невинным как дитя. Особенно перед тем, как шею захлестнет веревка.

— Почему для вас это так важно? — Женевьева даже не взглянула на тюремщика.

— Просто… важно, вот и все, — ответил Хейдон. — Так поверите?

Она с минуту молчала, потом проговорила:

— Боюсь, я не знаю материалов вашего дела, сэр. Не знаю, потому и не могу судить. — В ее голосе слышалось раскаяние, словно она предпочла бы сказать, что верит ему.

Хейдон вдруг почувствовал ужасную слабость.

— Да, конечно… — Он закрыл глаза.

— Идемте же, мисс Макфейл, — сказал комендант Томсон, стоявший у двери. — Давайте все закончим побыстрее.

— Моя горничная что-нибудь для вас приготовит, — продолжала Женевьева.

— Я не голоден. — Хейдон невольно поморщился.

— Ну… тогда она сделает все, что сможет. Сделает так, чтобы вам было удобнее!

— Благодарю вас.

Она несколько мгновений медлила, стоя у двери, словно хотела еще что-то сказать. Наконец, так ничего и не сказав, ушла, оставив его проводить последние часы жизни в темноте и одиночестве.


— Контракт такой же, как и прежде. За исключением, конечно, приговора. — Комендант Томсон положил на стол лист бумаги. — Я уверен, здесь все в порядке. — Вы ведь…

— Не сомневаюсь, что в порядке, — перебила Женевьева. — Но если я подпишу, не читая, то, наверное, подам плохой пример. Всегда надо как можно внимательнее прочесть документ, а уж затем ставить свою подпись, понятно? — Она выразительно взглянула на Джека, потом принялась изучать контракт.

— Что, парень, сегодня у тебя удачный день, а?.. — Комендант Томсон попытался заполнить неловкую паузу, однако Джек промолчал.

Женевьева подняла голову и посмотрела на мальчика. Тот не отводил взгляда от открытой двери, ведущей в коридор. «Может, вспоминает надзирателя Симса? — подумала она. — Ведь этот негодяй… он мог бы забить его до смерти».

— Джек, когда тебя спрашивают, нужно отвечать, — сказала Женевьева.

Джек заморгал и в смущении пробормотал:

— Вы… что?

— Вежливые люди говорят не «что», а «простите», — поправила Женевьева.

Мальчик посмотрел на нее так, как смотрят на сумасшедших.

— О чем вы толкуете?

— Комендант Томсон с тобой разговаривал. Значит, ты должен был ответить, понимаешь?

— А что он мне сказал? — Джек даже не потрудился посмотреть на коменданта.

— Видишь ли… — Женевьева невольно вздохнула. — Он спросил, как ты себя чувствуешь и хочешь ли ты уйти отсюда вместе со мной. Ты ведь хочешь уйти со мной, не так ли?

Джек пожал плечами:

— Куда угодно, только бы не сидеть здесь, в этом дерьме.

Комендант вскинул брови и проворчал:

— Ах ты, неблагодарный маленький…

— Ты совершенно прав, Джек, — поспешила вмешаться Женевьева. — Да, конечно, лучше быть в любом другом месте, только не здесь. — Она улыбнулась и продолжила чтение контракта.