Это было лучше, чем ничего.
Два тьеринга за спиной? Отлично… И пожалуй, у нас появился шанс. Переглянувшись с Шину, я увидела улыбку в ее глазах.
А Кэед вздохнула:
— В таком случае нам следует поторопиться, если мы и вправду хотим что-то продать.
Именно.
До ярмарки оставалось четырнадцать дней. Много. И вместе с тем — ничтожно мало…
Глава 10
На следующий день произошло еще одно событие, которое заставило всерьез задуматься о том, что же, собственно говоря, ждет нас.
Началось все с гонца.
Взмыленный паренек с обритой налысо головой, одетый в лиловый и желтый цвета, кулаком постучал в ворота дома. А после на всю улицу проорал:
— Послание для госпожи Иоко!
Голос его спугнул голубей, на которых охотилась пятнистая соседская кошка. Кошка, огромная, слишком крупная для домашней — может, недаром Мацухито подозревала ее в неладном, — рассерженно зашипела, будто плюнула на ворота. Но мальчишку это не испугало: он запустил в кошку камнем — естественно, не попал — и закричал еще громче:
— Госпожа Иоко!
Они были знакомы.
Смутно.
Каждый месяц он приходил и кричал, беспокоя не только кошку, но и соседей, и без того не слишком-то довольных нашим присутствием. Он кидал камни и однажды помочился на ворота, выказывая всю степень уважения к моей персоне…
Он был нагл и по-подростковому самоуверен. Но это не мешало ему приносить кошелек в целости и сохранности. Впрочем, Иоко, даже зная, что ни один из слуг Наместника не рискнет обманывать его столь нагло, медленно пересчитывала деньги, порой проверяя их на зуб.
И паренек стоял. Ждал. Пританцовывал от нетерпения: в его сумке была не одна дюжина таких вот зачарованных на крови кошельков, открыть которые могли лишь те, кому деньги были предназначены.
Я высыпала монеты на тарелку и молча протянула кошель мальчишке.
— Есть хочешь? — спросила, глядя на горсть серебра, которую мне предстояло использовать наилучшим способом. Знать бы еще каким.
— Есть? — Он нахмурился.
— Лепешки. И вяленое мясо. Будешь?
Гордость в нем боролась с голодом. У Наместника, полагаю, хорошо кормили, но мальчишка пребывал в том возрасте, когда съеденное переваривалось быстро.
— Постой здесь. — Я развернулась и направилась к дому.
— Госпожа! А… а деньги?
— Ты же присмотришь за ними?
Я надеюсь, ибо не хотелось бы заниматься поиском монет в чужих карманах. Впрочем, памятью Иоко обладала отменной, а монет было не так много, чтобы исчезновение нескольких осталось незамеченным.
Я вернулась с хлебом и мясом, которые протянула гонцу:
— На. И не трогай больше кошку, а то вдруг и вправду бакэнеко?
Деньги мальчишка не тронул.
И настроение поднялось. Я передала чашу с серебром Шину, которая глянула на меня как-то… странно?
— Вы уверены, госпожа?
Я пожала плечами.
— Ваша матушка… посетит нас сегодня. — Шину тронула монетки пальцем и протянула чашу мне. — И возможно, будет недовольна…
И вновь я чего-то не знаю.
Не помню… и хорошо, что колдунов и одержимых здесь не сжигают. Это я уже успела выяснить.
— Возьми. Нам они нужнее.
Если я правильно помню, то матушка Иоко отнюдь не бедствует. У нее огромный дом, слуги и отцовские драгоценности, которых он делал очень много, не говоря уже о таком наследстве, как ковры, шелка и банальнейшие двадцать три тысячи золотых монет.
Монеты Иоко помнит.
Она помогала пересчитывать их, укладывая ровными рядами в специальные шкатулки. В одну помещалось ровно две тысячи монет. И седовласый поверенный пробегался пальцами по ребрам, то ли пересчитывая за Иоко, то ли просто наслаждаясь этим прикосновением. Он, облаченный в стеганый халат старого кроя, казался обыкновенным, этот старик, на чьем поясе висело семь печатей, а шапку украшал нефритовый шар.
И матушка старалась быть с ним любезной.
А он на нее не смотрел. И на меня не смотрел. На золото только. И мутноватые глаза его оживали.
«Драконий выблядок», — сплюнула мать, когда старик переступил порог. И Иоко показалось, что она услышала такой ехидный смех…
Нет, матушке денег хватило бы до конца ее дней.
Но почему лишь матушке?
Плохо не знать законов. Очень плохо. Я пыталась вспомнить те свитки, которые Иоко читала. В них ведь должно было быть хоть что-то по правам наследования? Ведь вопрос весьма и весьма актуальный…
Я не успела.
Ее принесли в паланкине.
И высокий слуга с трещоткой шагал впереди, распугивая уличных мальчишек и голубей. Впрочем, на нашей улочке ни тех ни других не водилось, а потому голос его:
— Дорогу госпоже! — лишь беспокоил соседей.
Паланкин внесли во двор и бережно поставили на террасу. Скользнул в сторону шелковый полог, расшитый вишней… кажется, новый, во всяком случае, Иоко такого не помнила. Ступила на доски махонькая ножка в зеленом башмачке. И слуга поспешил подать руку, не позабыв набросить на нее черный кусок материи.
Матушка Иоко некогда была красива.
Она в совершенстве владела искусством рисования лица и теперь, спустя годы, лишь преуспела в нем. И наверное, по местным меркам, это было красиво. Я же видела перед собой не лицо, но маску. Белоснежную. Ровную.
Ни одна морщинка не смела портить этой лакированной глади. Высокая прическа — подозреваю, искусственного происхождения — радовала глаз обилием украшений.
И Иоко стало… неудобно?
Цубуши-шимадо пристало носить юным девушкам, но отнюдь не дамам, разменявшим сорок весен, чересчур уж игриво и…
Три гребня-куши, шнуры из золотых нитей и полупрозрачные низки бисера, которые поблескивали и переливались при каждом движении головы. Заколки-канзаси из шелковых лент. Всего этого слишком уж много. В этом великолепии лицо ее кажется маленьким. А красный рот и вовсе точка. Глаза где-то теряются. А вот брови — две нарисованные точки у самой линии волос. Идеальные по форме, но… смешные? Именно. Я поняла, что та часть меня, которая все еще была далека от этого мира, готова расхохотаться, а это было бы невежливо. И потому я позволила Иоко сгорбиться, глядя на собственные ботинки. Или вот на кимоно смотреть можно. Красивое. Темно-зеленое и украшенное расшитыми гербами.
— Ты стала выглядеть еще хуже, чем раньше, — сказала матушка, окончательно убив во мне надежду на то, что встреча пройдет мирно.
— И я тоже рада тебя видеть, матушка…
А ведь я уже месяц здесь.
И болела тяжело, о чем наверняка сообщили, только матушка не соизволила навестить меня ни во время болезни, ни после выздоровления.
Дом этот, который рассыпался на глазах.
И пустые кладовые.
Исчезнувшие деньги… что ж, у меня набралось много вопросов.
— И манеры по-прежнему оставляют желать лучшего… я устала, — капризно произнесла она, раскрывая темный веер, расписанный той же вишней. — Пусть твои девки подадут чай…
— Они не девки.
— А кто? Такие же неудачницы, как ты сама. Боги, я должна была родить мальчика. Я верила, что рожу сына, и все говорили, что будет именно так, но, наверное, духи-уно подменили младенца в утробе. Мне действительно не следовало смотреться в то зеркало… старуха предупреждала…
Матушка чувствовала себя… как дома?
Нет, пожалуй, я в этом доме не позволяю себе подобного поведения.
— Еще не разродилась? — поинтересовалась она, ткнув пальцем в живот Юкико. — Тебе не следовало принимать ее, все-таки какая-никакая репутация оставалась… а эта до сих пор ведет себя непотребным образом?
— Зачем ты пришла?
Я встала перед матушкой, не позволив ей войти в покои Кэед. Та бы вряд ли стала молчать, а ссора… я еще не поняла, во что обошлась бы нам эта ссора.
Правда, с каждым словом я все яснее понимала: конфликта не избежать.
— Ты их разбаловала. — Матушка пропустила мои слова мимо. — И сама… сын всенепременно позаботился бы о бедной матери… но ты… мое величайшее разочарование… не особо красива, не слишком умна…
— Но выкуп ты за меня взяла неплохой.
Я наступила на горло ярости.
Не сейчас.
Матушка лишь отмахнулась:
— Ты могла бы получить много больше, если бы хватило ума повлиять на мужа…
На того уверенного в своей правоте ублюдка? Дышать надо. Глубоко и спокойно, вспоминая темную гладь ручья.
— …но ты оказалась слишком слаба, беспомощна и к тому же пуста… позор на мою голову! — Она коснулась прически тонким пальцем, который сперва показался мне неправдоподобно длинным, но память Иоко подсказала, что дело не в пальце, а в накладках для ногтей. Длинные. Тонкие. Изящные. Расписанные то ли цветами, то ли змеями… как и шпильки в ее волосах.
— …тебе следовало бы отправиться за мужем, чтобы спасти имя семьи, но…
Покрытые черным лаком зубы. И рот, в который я смотрю неотрывно. Этот рот кажется мне вратами в бездну. Вот сейчас она раззявится и проглотит меня целиком, а потом и остальных, и дом, и даже город…
Я моргнула, избавляясь от наваждения.
— Я просто последовала твоему примеру, мама, — сказала я, и слова эти, к огромному моему удивлению, дались просто.
Более того, я ощутила огромное облегчение.
Не мое.
Иоко?
Или то, что осталось от нее? Что бы ни было, но оно помнило удушающую заботу этой женщины, которая притворялась любящей матерью, а на деле…