Н-да, вздохнула Настя, понятно, почему мама так взвинчена и почему вдруг потеряла всякий здравый смысл. Под таким бульдозером уже не до логики.
Итак, Елена едет на Шри-Ланку и желает повидаться с племянницей. Отказаться от свидания невозможно: до самой Насти тетка, может, и не дотянется, но маму сожрет. Тави не могла этого позволить. Согласиться на встречу тоже нельзя: Настя знала, что под холодным взглядом тетки она превратится в безвольного, послушного кролика. Дальнейшие события предсказуемы. Покорное согласие вернуться домой — нет, не тогда, когда удобно, а вместе с Еленой. Унизительное удивление и презрение, когда обнаружится, что денег на билет у Насти нет. Покупка этого несчастного билета. Позорная сдача маме с рук на руки — как будто Настя не живой совершеннолетний человек, а вещь, которую мама посеяла из-за распущенности и дурного характера. Обвинения в педагогической бездарности и пренебрежении родительским долгом…
Все это пронеслось в голове за секунды — а потом Настя услышала собственный голос, который говорил: надо же, как жаль, мама. Что ж ты раньше не предупредила. Я же улетаю в Бангкок — вот прям послезавтра, и билет уже никак не поменять. Как же не повезло! Но что поделаешь…
Все-таки Тави была очень удачливым человеком. Обрадуй ее мама неделей раньше — и пришлось бы выбирать между бегством и росписью. А теперь Тави как раз успевала закончить последнее бунгало и уехать с чистой совестью. Не в Бангкок, конечно, просто в другую часть Шри-Ланки. Потом как-нибудь объяснится… когда отпуск Елены закончится и опасность минует. В конце концов, Тави и так собиралась уезжать из поселка.
Работы оставалось буквально на полчаса, и Тави уже предвкушала момент, когда отойдет к самой кромке воды и полюбуется наконец полностью раскрашенной шеренгой бунгало.
— А что, мне нравится, — проговорили за спиной по-русски, и Тави, вздрогнув всем телом, выронила кисть. Толстый слой акрила на ворсинках тут же облепил мелкий песок; она, зашипев от досады, сунула кисть в банку с водой и только потом обернулась.
Перед Тави стояли вчерашние туристы — коренастый и высокий — и с беспечным любопытством разглядывали роспись.
— Да, нравится, — повторил высокий. — Эдакий примитивизм, очень выразительно.
— А по-моему, детская мазня, — возразил коренастый. — Напридумывали всяких умных слов, всяких «измов». А все для того, чтобы прикрыть банальное неумение рисовать.
Тави сжала зубы и закатила глаза. Ну вот что с ними делать? Притвориться, что не понимает? Ядовито пройтись по доморощенным критикам? Незатейливо послать к черту? Удивительное дело: сегодня они не пугали ее. То ли раздражение оказалось сильнее страха, то ли ужас перед теткой отбил способность бояться чего-то еще. И почему она вчера всполошилась? Такие обыденные физиономии нарочно будешь искать — не найдешь.
— Вы, Настя, не обижайтесь, — улыбнулся высокий. — Семен у нас неотесанный, но душа у него добрая.
— Откуда вы знаете, что я Настя? — насторожилась она.
— Слышали на пляже, как вы с мамой разговаривали. Меня зовут Илья, а это — Семен. Он хороший, светлый… человек.
— Очень приятно, — мрачно вздохнула Тави и покосилась на отмокающую кисть. Вот же прицепились. И отвернуться, чтобы продолжить работу, как-то неловко. Она вопросительно посмотрела на туристов и, ухватившись за стандартную формулу, пробормотала с кривой улыбкой: — Могу я вам чем-нибудь помочь?
Произнесенная таким тоном фраза предполагала лишь один ответ: «Нет, спасибо», — и быстрое исчезновение собеседника с глаз долой. Однако на русском волшебные слова не сработали.
— Можете, — бодро ответил Илья. — Давайте прогуляемся? Посидим где-нибудь, выпьем…
— Во-первых, я не пью… — проговорила Тави, медленно закипая.
— И правильно! — одобрил Семен. — Ты же девушка, будущая мать!
Тави замолчала, прикрыла глаза, с шумом втянула ноздрями воздух. Здравствуй, девочка, мы привезли тебе из дома подарок — классический набор отборных банальностей. И никакой тети Елены не нужно, и без нее найдутся милые люди… Спокойно. Еще пара фраз — и они отправятся искать компанию повеселее и пообщительнее. Кого-нибудь понятнее и приятнее.
— Во-вторых, я занята, — продолжила она, обращаясь теперь только к Илье.
— Бросьте, вам же положен обед. Я слышал, как вас отправляли передохнуть, и вы ответили: «Да, сейчас». Примерно полчаса назад.
«Вот же упорный, — мрачно подумала Тави. — Ладно, вежливо отделаться не вышло, придется быть честной».
— В-третьих, я просто не хочу. Ну правда — зачем мне? О чем мы будем говорить? О тонкостях примитивизма?
— Просто пообщаемся, — объяснил Семен. — Что значит «не хочу»? Нельзя так, проще надо быть с людьми…
— Вы притворяетесь? — опешила Тави. — Или правда такой дурак?
— А вот грубить не надо!
— Семен, Семен… — укоризненно окликнул Илья. — Не перегибай палку. Почему бы и не поговорить о примитивизме? — повернулся он к Тави. — Мне действительно очень нравится ваша работа. К тому же вы здесь все знаете, а мы приехали только позавчера, еще не разобрались толком. Могли бы поговорить об острове…
— Или о том, как ты дошла до жизни такой, — влез Семен.
Тави молча посмотрела на него, вяло размышляя: а что, если залепить пощечину? Непредсказуемо. Может, вой поднимет, а может, сдачи даст. И уж точно не поймет, за что огреб. Со своей точки зрения он ведет себя как нормальный мужик, а она, сопля мелкая, выпендривается и хамит. Колени стали ватными от бессильной, не находящей выхода ярости. Перед глазами заклубилась серая пелена.
— Институт бросила, — тем временем загибал пальцы Семен, — студию бросила, друзьям-приятелям даже не сказалась…
— Пожалуйста, — тихо попросила она Илью, — уведите своего друга.
— Простите, но он дело говорит, — пожал плечами тот, — вы бы послушали, он умный человек.
Семен все не унимался:
— Мать с ума сходит — хорош подарочек, дочка заделалась бомжем, малярничает за еду…
Она бы могла толкнуть это серое, как тогда, в парке. Могла бы заткнуть нашатырным туманом этот самодовольный, изрыгающий стандартные злобные фразы рот. Эти двое были такие же, как Андрей. Одной с ним породы. Они хотели затащить ее куда-то… запереть там, где она не хотела быть. Сделать из нее кого-то другого. Исправить.
В глазах темнело от ненависти. Тусклые щупальца вновь тянулись к Тави, но теперь она готова была взять их в союзники.
— Семен, Семен…
— А ты меня не одергивай! Кто ей еще правду скажет? Мать над ней всю жизнь кудахтала, вместо того чтобы хорошего ремня дать, теперь вот разгребает… К тебе же по-хорошему, тебя же на студенческую конференцию отправляли, а ты всех подвела! Тебе людям в глаза смотреть не стыдно? Как тебе еще совести хватает с матерью разговаривать после этого!
— Стоп, — сказала вдруг Тави, широко открыв глаза. Семен нависал над ней, и его и без того красное лицо побагровело от искреннего гнева… искреннего ли? — Стоп, — повторила Тави, и незримые щупальца тумана бессильно опали, не дотянувшись. — А кто вы, собственно, такие?
— Да какая разница, ты посмотри на себя…
— Бросьте строить из себя кретина! — крикнула Тави. Семен отступил — и внезапно ухмыльнулся.
— Неплохо, — небрежно бросил Илья, но Тави не обратила на него внимания.
— Так кто вы такие? — Она шагнула вперед, неосознанно приподнялась на цыпочки. — Про конференцию я даже маме не успела сказать… Какого черта! — свирепо прорычала она, заметив, что Семен опять открыл рот. — Прекратите нести банальную чушь! Будто скверных сериалов насмотрелись… или вы и правда дурак? — Она внимательно вгляделась в лицо Семена и качнула головой: — Вряд ли. Так кто вы такие и чего вам надо?
— Нам надо, чтобы ты вернулась домой, — вздохнул Илья. — И поговорить.
— Ну как же отказать таким приятным собеседникам! — любезно оскалилась Тави. — Простите, я в сортир.
Из туалета она выбралась только через два часа, когда уже близились сумерки. Через дверь выходить не решилась — вылезла в окошко, выходящее на задний двор, где сушились на веревках многочисленные простыни. Осторожно выглянула из-за угла. К счастью, пляж был пуст. Видно, гнусной парочке надоело торчать на солнцепеке, а дождаться в кафе или в тени индийского миндаля, на удобных шезлонгах, не вышло. Злорадствуя, Тави представила, как Сильвия величественно преграждает им путь. «Простите, только для гостей «Сансамая», — говорит она с непреклонной вежливостью. — Мне очень жаль, но эти шезлонги и гамак тоже только для постояльцев». И темные пугающие фигуры оплывают под ее взглядом, становятся маленькими и жалкими. Наверняка Сильвия так и сделала: из ее гамака все прекрасно видно, а скандалов она очень, очень не любит.
Самозваные доброхоты… Какие-нибудь мамины коллеги или дальние знакомые — а может, и не мамины, может, это приятели Елены. Семен, судя по манере вести разговор, и вовсе ее потерянный брат-близнец. По собственному почину решили помочь милой женщине, которой так не повезло с дочкой…
Тави понимала, что врет себе, что безобразный спектакль разыгран с какими-то странными и мутными целями. Что это как-то связано с Андреем. С тем, что случилось в парке. Эти двое знали, что она натворила. Возможно, знали лучше, чем сама Тави. Может, это и есть расплата? Может, они явились, чтобы наказать ее? Мысль мелькнула и исчезла, торопливо отброшенная. Считать этих двоих услужливыми дураками было спокойнее.