* * *

Тави огляделась, ища, куда выбросить опустевший пенопластовый лоток из-под лапши. Бангкок не менялся: урн здесь по-прежнему не водилось. Метрах в пяти уже зародилась небольшая кучка мусора, наросшая на оставленной кем-то бутылке. Тави со смущенным вздохом пристроила туда же свой лоток. Плохо, но… Вот вечно так: понимаешь, что поступаешь нехорошо, и тут же пожимаешь плечами — а какие у меня варианты?

Мимо неторопливо прошла монахиня. Морщинистая, наголо бритая, она отличалась от своих братьев только цветом рясы — не оранжевой, а незапятнанно белой. Монахиня свернула в проход между деревянными домами, и Тави задумчиво проводила ее взглядом. Ей нравились буддистские монахи, спокойные и в то же время веселые. Они явно знали об этом полном страданий мире что-то очень радостное и обнадеживающее. Тави вдруг страшно захотелось оказаться среди людей, которым нечего бояться, которым нет нужды суетиться и тревожиться. Она никогда не пыталась вписаться на ночевку в храм, хотя часто читала об этом на форумах путешественников. Как-то само собой казалось, что этот вариант — только для парней. Однако если на свете есть женщины-монахи — почему бы не быть и путешественницам, которые у них ночуют?

Тави встала, прикидывая, куда именно ушла старушка, и со стоном нацепила рюкзак. Деревья, посаженные во времена, когда Таиланд назывался Королевством Сиам и знать не знал европейцев, манили густой, свежей тенью. Но стоило углубиться в проход между зданиями, и тишина стала почти давящей. Здесь пахло благовониями и цветами. Оглядевшись, Тави заметила кустики орхидей, привязанные проволокой к древесным стволам. Не удержавшись, провела пальцем по пятнисто-багровому, толстому, будто сургучному лепестку. Людей здесь не было — только прыгали под ногами, деловито переговариваясь, нахальные черные майны с желтыми хохолками.

— Привет! Есть здесь кто-нибудь? — окликнула Тави.

Скрипнула дверь, и на высоком крыльце мелькнула оранжевая ряса. Тави смущенно отступила.

— Вам сюда нельзя, — произнес монах.

Он говорил на английском почти без акцента. По загорелому, выскобленному до блеска скальпу бегали солнечные зайчики. Худое лицо с морщинистым лбом могло принадлежать и сорокалетнему, и глубокому старику. Глаза под старомодными очками смотрели доброжелательно, но твердо. Монах явно был настроен мягко выставить зарвавшуюся туристку, и Тави стало до того неловко, что она покраснела. В самом деле, влезла на чужую территорию, шумит…

— Извините, — пробормотала она, попятившись. — Я ошиблась.

Монах сочувственно кивнул, пристально вглядываясь в ее лицо. Тави уже собралась ретироваться, когда он вдруг спросил:

— Вы искали убежища?

Внезапно больно сдавило горло. Простой вопрос и мягкое сочувствие, мелькнувшее в темных глазах, разрушили защитную стену, отгораживающую усталость и страх. Тави нелепо дернула головой, изображая кивок, и почувствовала, как из глаз сами собой катятся слезы.

* * *

Они шли минут десять. Плакать Тави перестала, но нос забило, а достать платок она стеснялась и все задирала голову, как затянутая лошадь. Не разбирая дороги — по Рамбутри, через улицу, где монах, которого, как оказалось, звали Дэнг, придержал ее за рукав, не дав шагнуть под розовое, словно леденец, такси. Мимо маленького воинственного форта, через парк, где на каждой скамейке сидели молодые люди, погруженные в свои гаджеты. Впереди тяжело билась о набережную желтая Чао Прайя, пахло рыбой и гниющими фруктами. Густое месиво рваных пакетов, водяного гиацинта и пластиковых бутылок стучало о маленький ржавый шлюз, отделяющий от реки устье узкого канала. Брезент, натянутый поверху, треснул и подтекал.

Горбатый мостик через канал упирался прямо в дверь дощатой хибары, нависающей над водой. Потертая вывеска обещала кровать и завтрак. Узкая веранда была уставлена горшками с бугенвиллеей. На мостике стояли дешевые пластиковые кресла — в одном из них, задрав ноги на парапет, сидел над толстой книгой обросший пегой бородой татуированный дядька в драной майке. Заметив монаха, он привстал.

— Ну вот, — сказал Дэнг, входя на веранду, — здесь дешево, а главное, очень тихо.

Тави со вздохом облегчения сняла рюкзак и сбивчиво забормотала благодарности, стараясь не смотреть в печальные глаза за толстыми стеклами. Ей было стыдно за свои слезы, за то, что этот добрый человек тратит время, чтобы помочь ей, хнычущей, бесцеремонной бездари… за само свое существование.

— Знаешь, люди, которые заходят к нам вот так, — внезапно сказал монах, — либо настолько глупы, что видят лишь себя, либо отчаянно нуждаются в помощи. Правда, это одно и то же, — бросил он в сторону.

— Простите, — пробормотала Тави, — я не хотела мешать…

— Ты из вторых, — остановил ее жестом монах. — Твой разум замутнен страхом и желаниями, и ты сбилась с пути.

Тави мрачно шмыгнула носом и приготовилась к обороне.

— Хочешь поговорить? — спросил Дэнг.

Она пожала плечами. Татуированный бородач протиснулся мимо них ко входу, буркнул через плечо: «Да вы б зашли, хозяин где-то там», — и скрылся в глубинах гостиницы.

— А вам разве не надо читать мантры или медитировать? — смущенно спросила Тави, проводив бородача взглядом.

— Надо, — весело улыбнулся Дэнг и вдруг ловко извлек из складок рясы пачку сигарет и зажигалку. — А еще мне надо творить добро. Ты измучена мыслями, которыми тебе не с кем поделиться. Я могу тебя послушать. Разве не за этим ты шла, когда мы встретились?

Монах закурил и уселся прямо на пол, приглашающе похлопал ладонью перед собой.

— Не бойся, я не собираюсь тебя осуждать и обвинять в обмане. Ну так что? — Тави мрачно пожала плечами. — Расскажи же, как впервые столкнулась с Сумраком.

Колени Тави подкосились, и она почти рухнула на доски веранды, в последний момент удержав равновесие. Дэнг терпеливо смотрел на нее сквозь очки, и глаза у него были добрые и спокойные. Он готов был слушать. Как будто река вдруг встала дыбом и всем своим сильным змеиным телом ударила о держащийся на честном слове шлюз.

— У нас была контрольная по математике, и полкласса не приготовилось, — медленно проговорила Тави. Дэнг с улыбкой кивнул. — И тогда я…

Поначалу слова выходили с трудом, но, начав, Тави уже не могла остановиться. Она говорила все сбивчивее и торопливее, путаясь в грамматике, размахивая руками, чтобы помочь себе найти слова. Говорила о математичке и задержанных гонорарах, об Андрее и брошенном институте, о маме и ее противном поклоннике, о роботе Елене, странной Сильвии и разрисованных бунгало, о необъяснимо страшных Семене с Ильей и глупой бедности и, главное, — о сером, снова и снова — о сером, о провалах в памяти, и снова и снова — о том, что произошло в парке. Говорила о чае, и кофе, и веселых братьях Чандра. И опять — о сером, которое всегда было рядом и которое монах назвал Сумраком… так точно и так понятно. Ей не хватало слов — даже на русском объяснить, что случилось в парке, было безумно трудно. Английские слова проскальзывали сквозь пальцы, прятались в закоулках памяти, но она все-таки пыталась — и видела, что Дэнг понимает. Понимает настолько хорошо, будто воспринимает не слова, а картинку, ощущения, которые она так мучительно пыталась передать.

С реки донесся залихватский свист рейсовой лодки, подходящей к причалу, и Тави вздрогнула, сбитая с мысли. Дэнг склонился над каналом, макнул в воду коротко зашипевший бычок и аккуратно спрятал его в целлофан от сигаретной пачки. Тави тут же вспомнила лоток из-под лапши и покраснела.

— Вот что со мной не так?! — воскликнула она. — Что ж я за человек такой…

— Так ты же не человек, — ответил монах и удивленно шевельнул бровями, увидев ее округлившиеся глаза. — Неужели ты до сих пор не знаешь, что ты — асур?

— Что?! — переспросила Тави тонким голосом. — Жадный демон-психопат?!

Монах осекся и вдруг расхохотался так, что был вынужден снять очки.

— Почему же психопат? — спросил он, протирая стекла и все еще посмеиваясь. Тави растерянно пожала плечами. — Асуры — это существа, чьи желания настолько сильны и необузданны, что они не отдают жизненную энергию, как все живые существа, а только получают.

— По-моему, у меня сейчас вообще нет энергии, — уныло заметила Тави.

— Это временно, — небрежно махнул рукой монах. — Асуры яростны и сильны, они ищут и не могут обрести спокойствие. Они живут среди людей, но их истинный дом — воды моря вокруг великой горы Сумеру… Сумрак. Их постоянно мучит жажда деятельности. Их желания так неодолимы, что вызванные ими страдания невыносимы. Но в этом же — сила асуров, и потому они способны к магии.

— К магии, — тупо повторила Тави.

— Хочешь найти какое-нибудь другое слово?

— Нет, все в порядке, — пробормотала Тави и тряхнула головой. Все-таки одно дело — воображать себя волшебницей, и совсем другое — слышать о магии от постороннего человека, на вид совершенно разумного. Здравый смысл подсказывал, что Дэнг — просто сумасшедший, свихнувшийся на том, что было под рукой, — на буддистской мифологии. Не спорить, и все дела. В конце концов, монах здорово помог ей, позволив выговориться. Теперь Тави просто обязана сделать для старичка то же самое. Сейчас Дэнг казался невообразимо старым.