— Встречаю тетушку, да вот поезд что-то запаздывает, — нахально заявил Клаус и озабоченно взглянул на часы.

— Ваша тетушка на этом поезде никак не может приехать, — продребезжал старик, и у Клауса екнуло сердце: значит, все-таки есть какой-то поезд, по недоразумению не известный кассирше и не упомянутый в расписании. — Шли бы вы отсюда, молодой человек! — сварливо продолжал хромой. — Не самое подходящее место для прогулок выбрали, а?

— Тетушка… — снова начал было Клаус, но старик перебил:

— Это особенный поезд, понимаете? — аптекарь пожал плечами. — Идите, идите, — старик толкнул его сухой костистой ладонью, обдав запахом табака, и Клаус попятился.

В дверях вокзала он оглянулся и увидел, как обходчик с обезьяньей ловкостью спускается на рельсы. Вот за краем перрона исчез ежик седых волос; раздался надсадный кашель — по звуку Клаус определил, что старик уходит. Покосившись на кассу — барышня не поднимала глаз, — Клаус на цыпочках выбрался обратно на перрон. К стене вокзала примыкала узкая полоска травы, пестревшей одичавшими фиалками и вьюнком. Клаус, пригибаясь, перешагнул через заборчик. Еще раз огляделся — никто не видит — и уселся прямо на землю, согнувшись в три погибели, чтобы спрятаться за низенькой оградой. Отгазона пахло мокрой зеленью и креозотом. Сидеть было холодно и сыро, но Клаус твердо решил: чего бы он ни ждал — дождется, и даже возможная простуда его не остановит.

Уже сгущались сумерки, на перроне загорелись желтые фонари, и в траве ритмично запиликали сверчки, когда с юга донесся оглушительный гудок. На станцию с грохотом и воем ворвался поезд. Клаус смотрел на могучий паровоз, едва дыша от удивления. Черный и лоснящийся, тот ничуть не походил на выкрашенные в зелень современные жестянки. Поезд шипел и рычал, гремел всеми тремя вагонами, плевался паром, одуряюще пах раскаленным железом и дымом. На круглой морде паровоза явственно читалось самодовольство.

Клаус замер в своем укрытии. От напряжения его била дрожь; аптекарь не знал, кто приехал этим странным поездом, но чувствовал, что человек, который сейчас выйдет из вагона, — тот самый, о ком предупреждали монеты. Паровоз заскрипел, изверг новый клуб дыма и искр, и поезд, громыхнув в последний раз, остановился.

Прямо напротив убежища Клауса распахнулась дверь. Из вагона, полного меди, зеленого плюша и деревянных панелей, полился золотистый свет. Кондуктор в сверкающей форме спустил лесенку узорчатого чугуна и отступил, согнувшись в поклоне. Черный силуэт с твердыми и резкими очертаниями загородил светлый проем. На мгновение Клаусу показалось, что высокую фигуру окружает огненный ореол. Аптекарь нервно моргнул и поправил очки: всего лишь иллюзия, созданная сумерками, тусклым светом фонарей и нервным напряжением. Обычный человек, всего лишь чуть выше среднего роста; шляпа, длинный плащ, небольшой чемоданчик в руке. Лица не было видно, но Клаус готов был поспорить, что пассажир небрит, глаза у него — усталые, а лицо — сухое и жесткое. Клаус еще больше скорчился, почти распластался на газоне: в один ужасный момент показалось, что приезжий смотрит прямо на него — Клаус почти видел оранжевые искры в затененных шляпой глазах. Обман зрения, напомнил себе аптекарь и снова осторожно выглянул из-за ограды.

Раздалось шипение, и силуэт расплылся, окутанный вырвавшимся из-под днища вагона паром. Паровоз рявкнул. Приезжий ступил на перрон. Вдоль состава, ударяя кувалдой по колесам и прислушиваясь к звону, захромал старикашка с вишневым лицом. Его провожал растерянный взгляд дежурного по станции, с физиономии которого не сходило испуганное изумление.

Когда дряхлый обходчик поравнялся с приезжим, тот жестом остановил его и вытащил бумажник. Клаус изо всех сил прищурился, пытаясь разглядеть в сумерках хоть что-нибудь. В руке пассажира тускло блеснул металлический кружок. Явно монета — но таких больших Клаус не видел даже в музеях. По тому, как дрогнула рука старика, было ясно, что монета очень тяжелая. Неужели золото? Старик казался ошарашенным; его физиономия стала еще больше похожа на пересушенную ягоду. Он попробовал монету на зуб и растерянно оглянулся. Пассажир уже быстро шагал ко входу в вокзал. Старик вдруг зло ухмыльнулся, торопливо сунул монету в карман и вновь пошел звонко стучать кувалдой, после каждого удара склоняя голову набок и прислушиваясь с видимым удовольствием.

Больше из странного поезда никто не вышел, и скоро паровоз, свистнув так, что звук отдался в самых ребрах Клауса, тронулся дальше.

Глава 2

В аптеке Клауса Нуссера пахло травами и йодом. Стены были обшиты потемневшими деревянными панелями, и из такого же тяжелого, почти черного дерева были сделаны шкафы и прилавок. По левую руку — лекарства, по правую — всякая оптика от контактных линз до толстых луп в причудливых медных оправах. За прилавком Элли, закутанная в пеструю индейскую шаль, ждала покупателей.

С утра шел дождь, стекло витрины сплошь заливало водой, и вершины шкафов терялись в полумраке. Элли сама толком не знала, что можно найти на дальних полках: фантазия Клауса была безгранична, и в ячейках из темного дерева могло обнаружиться все, что угодно, от аспирина до яйца дронта. Да, Элли определенно видела однажды на одной из самых верхних полок крупное яйцо, хотела посмотреть поближе, да отвлеклась на покупателя, а потом оно больше не попадалось ей на глаза…

Элли поплотнее запахнула шаль и поежилась от сырости. Сейчас бы клубок ниток и спицы, усмехнулась она. Целое облако сверкающих спиц, и управляться с ними ловко-ловко, вывязывая какую-нибудь глупость, пока снаружи льет, как из ведра.

На улице все шелестела вода, не успевала уходить в сточные решетки, забитые палой листвой, и неслась шумным потоком по мостовой. К полудню начало казаться, что аптеку вот-вот затопит: дрогнет прилавок, поплывет, оторвавшись от пола, стул, и вода вынесет Элли прочь из полутемной комнаты. Девушка прикрыла глаза. Прилавок тихо двинулся по заросшей тростником реке с мохнатыми берегами; за ним, величественно покачиваясь, следовали шкафы. Запахло стоячей водой и лилиями.

Коротко брякнул колокольчик, и в аптеку ввалился промокший насквозь, перепачканный илом мужчина — невысокий, но крепкий, с круглым лицом, на котором под искренним добродушием читалась решимость, граничащая с одержимостью. На голове красовалась каска с мощным налобным фонарем, пояс был увешан аккумуляторами. Покупатель прищурился, рассматривая полки с очками, потянулся включить фонарь, но опомнился и смущенно обратился к Элли:

— Мне говорили, что у вас можно купить все, что относится к оптике, — сказал он. Элли с улыбкой кивнула, и он приободрился. — Мне нужны стереоочки…

— Стереоочки? — переспросила Элли, наморщив лоб.

— Да, знаете, какие дают в кинотеатрах, — он пошевелил пальцами, — одно стеклышко красное, другое зеленое…

— Ах, да, — сообразила Элли. — Просто их так редко покупают…

Ей пришлось долго рыться в ящиках. Наконец она выложила на прилавок две пары очков с круглыми целлулоидными линзами, превращающими надевшего их в гигантского разноглазого сверчка.

— Вот эта модель покрепче, — подсказала Элли, — тот же целлулоид, но оправа — пластиковая.

— Отлично, отлично! А то картон все время размокает, — обрадовался посетитель. — Знаете, — он пожевал губами, — давайте я возьму сразу парочку.

— Вы так часто ими пользуетесь? — полюбопытствовала Элли.

— Да, — кивнул покупатель. — Вы даже не представляете, сколько всего видно сквозь…

Звякнул дверной колокольчик, и он замолчал, подозрительно покосившись на вошедшего.

— В общем, попробуйте как-нибудь, — заговорщицки шепнул он Элли. Та серьезно кивнула и принялась заворачивать очки в бумагу, краем глаза посматривая на нового покупателя. Тот, стоя у двери, тщательно отряхивал от дождевых капель шляпу и довольно рассматривал набитые всячиной шкафы за ее спиной.

— Какие эксцентричные у вас бывают клиенты, — с улыбкой заметил он, когда крепыш в каске вышел.

— Разве? Ах да, наверное, — растерянно ответила Элли. Покупатель стереоочков показался ей совершенно нормальным, больше того — довольно симпатичным. Она хмуро разглядывала посетителя — если кто из них двоих и был странным, так это он. Элли не могла сказать, что с ним не так: слишком жесткое лицо? Слишком пристальные и понимающие глаза? Она напряженно уставилась на прилавок и бессмысленно смахнула невидимую пылинку. Хотелось, чтобы покупатель взял, что ему нужно, и поскорее ушел. Элли чувствовала, как ее рассматривают — насмешливо и изучающее.

— Слушаю вас, — сухо сказала она наконец, не поднимая головы. В ответ он молча протянул визитную карточку. «Доктор А. Карререс», — прочитала Элли.

— У меня большой заказ, — объяснил доктор Карререс, — и, думается, время от времени я буду его повторять.

— Тогда вам лучше поговорить с моим отцом, — сказала Элли, и, не дожидаясь ответа, юркнула в дверь, ведущую на лестницу. Скрывшись с глаз доктора, она остановилась и задумчиво покусала губу. За закрытой дверью напряжение ослабло, но лишь немного. «Мне не нравятся его глаза», — твердо сказала Элли и передернула плечами. «Зато улыбается он хорошо» — возразила она сама себе.

Несчастная ящерица страшно не хотела вылезать из-под горячей лампы в прохладную сырость комнаты. Она упиралась изо всех сил, но Клаус не стал церемониться. Теперь он ласково почесывал ее у основания гребня, глядя в заплаканное окно. Игуане было все равно — она хотела обратно в террариум.

Из окна Клаусу был виден вход в аптеку и часть улицы. Над мостовой плыли, плавно покачиваясь, блестящие купола зонтов. Изредка в ровный поток вторгалась мокрая шляпа, рука, придерживающая над головой портфель или газету, слипшаяся от воды шевелюра, а то и ярко-желтая каска — ее владелец свернул в аптеку, и Клаус какое-то время настороженно прислушивался к голосам внизу: все ли в порядке у Элли? Строй разноцветных зонтов вновь слился в яркую мозаику — успокаивающее, почти гипнотическое зрелище. Клаус пощекотал игуане брюшко, и она недовольно зашевелилась. Снова разрыв; на этот раз — фетровая шляпа, вся в брильянтовых каплях. Клаус вздрогнул: совсем недавно он видел где-то эти широкие поля, эту жесткую фигуру в длинном плаще… Человек вошел в аптеку; Клаус, чувствуя слабость в коленях, стиснул игуану. Ящерица судорожно задрыгалась, и аптекарь сердито одернул себя: с такими нервами скоро самому придется прибегнуть к своим порошком и настойкам.

Какое-то время Клаус еще смотрел в окно, глубоко дыша, одной рукой придерживая игуану, а другой — изо всех сил вцепившись в подоконник. Потом рассеянно сунул ящерицу в террариум и, стараясь не скрипеть ступеньками, спустился на первый этаж. Заглянул в щель двери, ведущей в лавку. Да, это тот самый человек, что приехал неделю назад странным поездом. Ждет, когда Элли перестанет возиться с чудаком в каске, — вот растяпа, побыстрее, уйдет же! Клаус потоптался под дверью, совсем уже собрался выйти, но внезапно его охватила детская робость. Ну что он скажет? Какое дело этому зловещему типу, раскатывающему на особенных поездах вне расписания, до провинциального аптекаря? И с чего Клаус взял, что он — тот самый? Невозможно ведь, да просто смешно! Человек зашел за леденцами от кашля, а Клаус навыдумывал черт знает что!

Помрачнев, аптекарь на цыпочках вернулся в кабинет. Уселся в кресло, схватил первую попавшуюся книгу, раскрыл посередине. Стыд, обида и злость на себя клокотали в нем. Упустил!

Хлопнула дверь, и до Клауса донеслись легкие шаги Элли. Он бездумно уставился на страницу и замер, изображая, будто так и сидел все время, а не крался по лестнице, как мальчишка. Когда в кабинет вошла раскрасневшаяся Элли, он даже не поднял головы, делая вид, что полностью поглощен книгой.

— Па, там какой-то ужасный доктор хочет сделать большой заказ.

Сердце дернулось, остановилось и забилось вновь — с такой силой, что Клаус испугался, как бы Элли не увидела эти толчки.

— Что значит — «ужасный доктор»? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе не было ничего, кроме равнодушного недоумения.

— Ну, такой… — Элли помахала руками и протянула отцу визитку. — Не нравится он мне, — призналась она. — Злой какой-то.

— Шляпа, кожаный плащ и глаза, как у филина на охоте?

— Ага, — хихикнула Элли. — Ты его в окно видел?

Клаус покачал головой.

— Доктор А. Карререс… Интересно, что значит это «А», — задумчиво пробормотал он, рассматривая визитку. — Пригласи его сюда.

— Я, к сожалению, плохо разбираюсь в пресмыкающихся. Моя область — мозг, — рассеянно проговорил Карререс. Приподняв бровь, он смотрел на дверь, в которую вышла Элли. Клаусу не нравился этот взгляд — слишком пристальный, слишком заинтересованный… да что этот доктор себе позволяет! «Отберет!» — мелькнула невесть откуда взявшаяся паническая мысль. Аптекарь дернулся, будто стремясь встать между Каррересом и Элли, но сумел взять себя в руки. Пытаясь отвлечь странного доктора, он с деланным оживлением понес первое, что пришло в голову:

— Знаете, я слышал об опытах, когда мозг пересаживали в тело холоднокровных животных — и он продолжал функционировать… — доктор, сунув руки в карманы, повернулся к аптекарю. Клаус поспешно добавил: — Интерес у меня, конечно, чисто теоретический.

Теперь Карререс рассматривал аптекаря с холодным любопытством, прищурившись и чуть откинувшись назад, как разглядывают забавное, но неприятное насекомое. Клаус уставился на рисунок геккона-призрака; брюхо несчастной ящерицы было выпотрошено, разноцветные кишочки разложены напоказ и тщательно пронумерованы. Аптекарь сочувственно вздохнул и схватился за листок с заказом доктора. Деловито откашлялся, просматривая список. Странный набор… нейрохирургия? Больше похоже на знахарство. Половина названий незнакома… хотя о некоторых ему приходилось слышать от жены. Сушеный лист тигровой бромелии… Порошок рабочей клешни манящего краба… да что ж это такое?!

— Послушайте, — жалобно проговорил наконец Клаус, — у меня все-таки аптека, а не лавка волшебных снадобий.

— Разве? — иронически спросил доктор. — А мне казалось, что вас интересуют не только патентованные пилюли…

Клаус нахмурился. Доктор нависал над столом, и аптекарь чувствовал себя все более неуютно. Разбросанные бумаги выдавали Клауса с головой — все его стремления, страхи, мечты, все фантастические догадки, в которые он сам не мог поверить.

— Вот, например… Позвольте-ка, — доктор Карререс двумя пальцами вытянул из-под пачки квитанций старинную рукопись, покрытую порыжелыми пятнами и испещренную пометками Клауса. Покачал бумаги в воздухе, криво улыбаясь самому себе. «Надо же, на вид ему никак не больше сорока», — вдруг поразился Клаус. Он набрал воздуха, будто перед прыжком в прорубь, и, не поднимая глаз, тихо сказал:

— У вас отвратительный почерк, доктор Анхельо.

Доктор усмехнулся и небрежно бросил рукопись на стол; теперь он смотрел на аптекаря с мрачным весельем.

— Я думаю, нам надо побеседовать начистоту, господин Нуссер, — наконец проговорил он.

Клаус кивнул и сглотнул отдающую медью слюну.

«Черный-черный галеон…» Сточные решетки, не справившись с напором, отрыгивали мутные фонтаны. Вода неслась по улице бурным потоком, и корабль с черными парусами неумолимо приближался к аптеке. Уже было видно, как на палубе суетятся матросы, похожие на крохотных иссохших мартышек. Галеон величественно разворачивался, треща парусами. Длинный хищный бушприт вламывался в витрину, расплескивая осколки стекла, и доктор Карререс, заранее разочарованный, с равнодушно-брезгливой миной перегибался через фальшборт к Элли. Холод карих глаз пронизывал насквозь. Элли отшатывалась и просыпалась, судорожно вздернув голову и зябко поводя плечами. Голоса наверху все бубнили, но Элли, как ни прислушивалась, не могла различить ни слова. Иногда она улавливала интонации — растерянный напор отца, снисходительный тон Карререса. Голоса сливались, веки тяжелели, голова клонилась к прилавку, и Элли, убаюканная шелестом дождя, опять проваливалась в вязкое забытье, на дне которого ждал черный галеон. Доктор Карререс все так же глядел с палубы, и в его руке сверкал скальпель.

Хлопнула дверь. Элли вздрогнула, выпрямляясь. Украдкой взглянула на свое отражение в темной витрине: растрепавшиеся волосы, на щеке — отпечаток грубо связанной шали, и глаза наверняка заспанные. Неудивительно, что доктор смотрел на нее без удовольствия. Элли тряхнула головой, прогоняя остатки дремоты, и испуганно хихикнула: приснится же!

Настоящий доктор Карререс совсем не походил на ужасную фигуру из сна: он весело, почти дружески улыбался Элли, и, казалось, вот-вот заговорщицки подмигнет. Что-то еще было в этой улыбке — Элли вдруг поняла, что Карререс смотрит на нее с сочувствием. Она растерянно перевела взгляд на отца. Клаус сохранял серьезный и важный вид, но Элли прекрасно видела, что его распирает от восторга. Точно так же отец выглядел, когда добивался от монет «правильного» — а попросту нужного ему — ответа. Сговорились, поняла Элли. Почему-то она была уверена, что речь шла вовсе не о заказе. Ей вдруг стало страшно — будто за окном мелькнула тень черного корабля, и теперь надо выбирать: подняться на борт или быть раздавленной.

Элли бросила в террариум несколько кусочков мяса, поставила блюдце с разболтанным яйцом и, сложив руки на груди, повернулась к отцу. Клаус, горбясь и немузыкально напевая, расхаживал по кабинету. Он то сгребал в кулак усы, то звенел мелочью в кармане, то кидался к столу и принимался раскладывать бумаги ровными стопками, — но тут же бросал и вновь начинал бродить из угла в угол.

— Па, что ты затеял? — спросила наконец Элли.

Клаус перестал дудеть, его глаза забегали.

— Затеял? С чего ты взяла, что я что-то затеял?

— Ты носишься, как… как… — Элли прищелкнула пальцами, подбирая сравнение, но Клаус поспешно перебил ее:

— Я радуюсь, — с достоинством объяснил он. — Мы получили большой заказ. Этот доктор подвернулся очень кстати. Очень выгодно. Можно даже сказать, что мы разбогатеем, — Клаус выудил из кармана монету и подбросил ее на ладони.

Элли нахмурилась и отвернулась к окну. Мысли метались, как летучие рыбы под килем. Выгода? Элли покачала головой. Отец всегда был равнодушен к деньгам; невозможно, чтобы даже самый крупный заказ заставил его так торжествовать. Здесь что-то другое… Элли представила себе доктора Карререса, и ее передернуло. Кошмарный тип.

— Не нравится мне этот доктор, — пробормотала она.

— Ну, ну, — откликнулся отец, — тебя же никто не заставляет с ним видеться.

— Да, — Элли снова погладила игуану. Никто не заставляет. Ничто не заставляет: вряд ли он будет часто появляться в лавке. Его дела с отцом, похоже, улажены, крупные заказы Клаус всегда отправляет по почте… Вряд ли она вообще когда-нибудь увидит доктора. Глаза вдруг защипало, и Элли прикусила губу. Представила, как Карререс вскрывает посылку. Внимательный взгляд сквозь очки — почему-то Элли была уверена, что дома он носит очки. Спокойный интерес, легкое нетерпение — поскорее бы приступить к работе. Точные движения рук, сосредоточенное, умное лицо…