Клаус свирепо тряс карлика за шиворот; губы аптекаря шевелились, видимо, изрыгая проклятия, но в чем дело, Герберт понять не мог. В руке карлика мелькнул кинжал и полетел на камни, выбитый тяжелой лапой озверевшего вконец Клауса. Нищий, подпрыгнув, схватил аптекаря за грудки; под разорванным воротником Клауса мелькнуло что-то блестящее, и Герберт заметил на груди Клауса большой, очень тяжелый с виду медальон. Карлик тоже увидел его. Физиономию перекосило от удивления; карлик ухватился за странное украшение и начал изо всех сил тянуть к себе. Клаус отпихивался. Его шея побагровела, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

Внезапно цепочка лопнула, и они разлетелись в разные стороны. Клаус с размаху уселся на землю. Карлик тоже упал, но быстро вскочил и зашипел, хватаясь за разбитый локоть; в костлявой руке он крепко сжимал медальон. Аптекарь заворочался, и под его весом заскрипел битый камень — в галлюцинацию вернулся звук. Герберт напрягся, ожидая боли, но, видимо, он уже перешел какой-то предел — ничего страшного не случилось, лишь слегка саднило в затылке.

— Вы не имеете права! Это портрет моей жены! — запальчиво крикнул Клаус.

— Это портрет Беглой Реме, причем моей работы! — завизжал карлик. — Я сделал его для капитана Брида, а не для вас!

Герберт хотел попросить, чтобы они не кричали, но смог только хрипло замычать.

— Реме, — простонал Клаус.

— Реме, — эхом откликнулся карлик. Его физиономия неожиданно застыла, как будто нищего потрясла какая-то мысль; подкинув медальон на ладони, карлик усмехнулся так зловеще, что, будь он реален, Герберт бы до смерти испугался. — Ну конечно, Реме! — сказал карлик и кособоко поклонился изумленному аптекарю. — Благодарю, господин Нуссер! — проскрипел он, и в голосе снова послышались издевательские нотки. — А теперь вынужден вас покинуть, у меня срочное дельце.

Захихикав, карлик устремился к трещине в стене. Казалось, он побежал бы, если б не сильная хромота. У входа в подземелье нищий задержался, сказал что-то своим жутковатым помощникам и просочился в щель. Черные мартышки-мумии втянулись следом. Клаус, с трудом поднявшись, бросился было за ними, но, заглянув в расселину, безнадежно махнул рукой.

— О-хо-хо, мой мальчик, — вздохнул Клаус. — Реме… Ах черт! — он заглянул в провал и покачал головой. — Нет, не найти уже… Увел медальон, чертов жулик!

Герберт сочувственно помычал.

— Плохо дело, сынок, — снова завздыхал Клаус.

— Дорогой медальон? — выдавил Герберт, понимая, что от него ждут хоть слова.

— Да если бы только медальон… Хотя чего мне стоило забрать его из музея — ты бы знал! Ночь, замки… Но так хотелось хотя бы портрет… Видно, не судьба. Но дело не в этом.

Пряча глаза, аптекарь принялся пересказывать события последних дней. Несколько раз Герберт порывался остановить его: Клаус рассказывал что-то ужасно неприятное, от чего хотелось спрятать глаза и заскрипеть зубами, или сжать кулак и ударить; но Клаус не обращал внимания на попытки и продолжал нести свое, размахивая руками и то и дело тяжко отдуваясь. Наконец он замолк, вытер вспотевший лоб и выжидающе посмотрел на Герберта. Тот молчал, не зная, что отвечать. Клаус разочарованно вздохнул и присел на камень, видимо, решив подождать, когда Герберт слегка придет в себя.

Голоса и шорох осыпающихся камней заставил Клауса подпрыгнуть.

— …наверняка у Ти-Жака. Главное — найти этого типа, — говорил мужчина. — Жаль, что Гай удрал, — я подозреваю, что он знает подземелья, как свои пять пальцев. Но ничего, выкрутимся.

— А он отдаст? — отозвался девичий голос, и Клаус налился кровью, узнав свою дочь.

— Куда он денется, — говорил тем временем мужской голос, в котором аптекарь уже различил интонации Карререса. — Жаль, конечно, что ты не знаешь пути — куда было бы проще.

— Никак не рассмотреть, — виновато ответила Элли.

— Наверное, потому, что цепочка прервалась… осторожней, здесь битый кирпич под травой.

— А почему не желтый? — закапризничала Элли.

— Уж какой есть, — отозвался Карререс с улыбкой в голосе.

Они силуэтами мелькнули на краю ямы появились и начали осторожно спускаться. Элли то и дело спотыкалась; маленькая, но увесистая клетка тянула в сторону, и ей приходилось балансировать свободной рукой. Клаус заметался, не зная, что предпринять, рванулся было прятаться, но в конце концов, сооббразив, что его давно заметили, сложил руки на груди и застыл суровой статуей. Герберт встал рядом: видимо, от него требовалось как-то отреагировать на появление бывшей невесты и соперника. Глядя, как Карререс придерживает Элли за плечи, Герберт почувствовал смутную тоску.

— Как хорошо, что ты здесь! — воскликнула Элли, едва спустившись, и Клаус снисходительно улыбнулся, подкручивая усы. — Привет, Берти, — слегка смущенно кивнула она и снова повернулась к отцу. — Пап, мне надо столько всего тебе рассказать…

Герберт не дал ей договорить.

— Вы мне не нравитесь, — проскрипел он, пристально глядя на Карререса. — Вы отвратительный тип, в самом деле, — он неуверенно переступил с ноги на ногу, и в его голосе прорезалась горечь. — А меня вчера невеста с другом разыграли… представляете — переоделись в зомби и разыграли. Вот, — он ткнул пальцем в Элли, — вот она. Моя невеста. Какого дьявола она делает здесь с вами? Продолжаешь шутить, принцесса? Что у тебя с ухом?

— Игуана укусила, — мрачно ответила Элли, пощупав превратившуюся в малиновый вареник ушную раковину.

— Игуана? — переспросил Герберт, не спуская глас с Карререса. — Игуана?! Что он с тобой сделал, Элли? Вы спали с моей невестой! — он картинным жестом ткнул пальцем в доктора.

— Не валяйте дурака, — поморщился Карререс.

— Не отпирайтесь! И уберите от нее свои грязные руки!

— Да я не отпираюсь, — пожал плечами Карререс.

— Берти, перестань, — пробормотала Элли, сгорая от стыда. Голос Герберта звучал, как граммофонная запись речи героя, сошедшего со страниц сентиментального романа.

— Как вы могли! — чуть ли по слогам произнес Герберт, не обращая на нее внимания, и подался вперед. — Я вам морду побью!

Карререс приподнял брови и пристально всмотрелся в Герберта. Лицо инженера казалось сонным и серьезным, будто он старательно играл унылую роль. Карререс поскучнел и сбросил сумку с плеча. Вздохнув, он легким толчком отстранил Элли, шагнул вперед.

— Перестаньте, — мягко сказал он, — вы устали и расстроены, но…

Пригнув голову, Герберт сжал кулаки и с носорожьей яростью бросился на доктора.

Он не успел ударить — Карререс ушел в сторону, и кулак, нацеленный в челюсть, просвистел мимо. Потеряв равновесие, Герберт покатился по земле и застыл, глядя в небо. Элли пробрал холодок: лицо Герберта оставалось непроницаемо серьезным, на нем не было и тени эмоций. Она отбежала в сторону, поставила клетку с игуаной на землю и вернулась к Каррересу. Герберт пошевелился. Что-то звякнуло о камни и затихло, прихлопнутое ободранной ладонью. Инженер встал, пошатываясь, — брюки на коленях порваны, глаза остекленели. Сосредоточенно вытягивая губы трубочкой, он перехватил поудобнее кинжал Ти-Жака и качнулся к Каррересу. Элли вскрикнула.

— Не советую, — тихо сказал Карререс. Он сделал неуловимое движение, и в руке блеснул стилет.

— Вы с ума сошли! — заорала Элли. Она попыталась встать между Каррересом и Гербертом, но доктор крепко ухватил ее за локоть. — Герберт, перестань! Он же убьет тебя! — Герберт не отвечал, лишь беззвучно шевелил губами. — Дурак! — выплюнула Элли. — Он же бессмертный…

Она дернула всем телом, вырываясь из рук Карререса, и потянулась к Герберту, будто надеясь отобрать у него кинжал.

— Элли, иди вниз и жди там, — ровным голосом сказал Карререс, не спуская глаз с Герберта. — Живо! — он схватил ее за плечо и отбросил за спину.

— Но…

— Ты не бессмертная, — ответил Карререс не глядя и скользнул навстречу Герберту. — Уходи. Господин Нуссер, вам лучше остаться здесь, — добавил он, заметив, как Клаус бочком подбирается к пролому вслед за Элли.

— Не пора ли вызвать полицию? — меланхолично проговорил в пространство Клаус, но на всякий случай остановился.

— Валяйте, — согласился Карререс. — Заодно расскажем им о нашем договоре.

Клаус увял, и Карререс снова сосредоточился на Герберте. Тот вился вокруг, делая выпады кинжалом, — еще слишком далеко, чтобы быть опасным, но постепенно сужая спираль. Карререс медленно поворачивался к нему, выжидая момент. Глаза Герберта было пусты; сосредоточенный взгляд, казалось, обращен внутрь, как будто инженер решал сложную математическую задачу. Не меняясь в лице, он со странной ловкостью прыгнул на доктора. Зазвенела сталь, и, услышав ее, по-заячьи вскрикнул Клаус.

…это было как в Гаване, в Порт-о-Пренсе, Нуэво, в десятках и сотнях городов, в темных кабаках, провонявших рыбой и смолой, где опилки на полу пропитаны разлитым ромом и табачной слюной, где слова значили все и ничего, где кто-то с пустым и серьезным взглядом вскрикивал «дьявол!» и вскакивал, вытягивая из ножен кинжал. Как могло бы случиться с капитаном Бридом, повернись все немного по-другому. Герберт был неестественно ловок сейчас, ловок и силен, будто что-то подпитывало его извне, Карререс мог убить его, но не мог остановить, и ему приходилось парировать удары, отступать и возвращаться, и вновь парировать, пока неумелое тело Герберта не сделало наконец ошибку, — и тогда Карререс скользнул к нему за спину, одной рукой заламывая локоть, а другой — прижимая лезвие к часто бьющейся жиле на напряженной шее.

Казалось, к Герберту вернулся здравый смысл, — будто разом вывернули на запрокинутую до хруста в позвонках голову ведро холодной воды. Вместе с отрезвлением пришел и страх. Колени инженера затряслись; он тихо всхлипнул, закатил глаза и обмяк.

— Оставь Элли в покое, — сказал Карререс, все еще прижимая лезвие к шее Герберта. Тот дернулся, и из-под стилета потекла тонкая струйка крови. — Она не твоя больше.

Герберт медленно прикрыл и снова открыл глаза, давая понять, что согласен. Карререс опустил стилет и выпустил инженера. Посмотрел на Клауса, застывшего в стороне — усы обвисли, лоб усеян бисеринками пота. Перехватив взгляд доктора, аптекарь вытащил из кармана платок и принялся утирать мокрое лицо. Он прятал глаза, пытаясь принять респектабельный и возмущенный вид, но заговаривать не решался. Подхватив сумку и клетку с игуаной, Карререс шагнул к пролому. В руках уже не было оружия, и доктор снова казался мирным и безобидным, хотя и резковатым человеком.

— Отдайте хотя бы ящерицу! — взмолился Герберт.

Клаус прижал руку к сердцу и, кажется, перестал дышать. Помедлив, Карререс с усмешкой протянул клетку. Герберт схватил ее обеими руками, прижался лицом к проволочной сетке и всхлипнул. Карререс постоял, глядя на него, и принялся рыться в кармане. Наконец он вытащил увесистую монету.

— Возьмите, — сказал он, протягивая монету Клаусу. Аптекарь полиловел и выпрямился во весь рост. — Да о чем вы думаете?! Это монета, которая никогда не врет. Мне некогда объясняться с вами, но если вы зададите правильные вопросы ей…

— Почему это я должен вам верить? Вы надули меня, доктор! Вы ведете себя просто неприлично и непорядочно, вы…

— Похитил вашу дочь, нарушил договор, посягнул на вашу честь, этсетера, — пожал плечами Карререс. — Вы же знаете, как проверить монету. Ну?

Гневно сопя, Клаус перевел взгляд с Карререса на клетку в руках Герберта и обратно. Наконец он сгреб монету и сунул в карман.

— Я проверю, — угрожающе сказал он.

— Конечно, — ответил Карререс и нырнул в трещину в стене, ведущую в катакомбы.

— Умница, Герберт, — выдохнул Клаус, когда Карререс скрылся из виду. — Теперь пойдем. Ты ведь поможешь мне?

— Как? — спросил Герберт.

— Ты же хочешь вернуть Элли, правда? — Герберт истово закивал. — Вот и пойдем.

Клаус подхватил Герберта под руку, подтащил к пролому и присел, вслушиваясь. Когда шаги Карререса затихли, он приложил палец к губам, и, поманив Герберта за собой, полез в подземелье, но вдруг передумал.

— Погоди, — сказал аптекарь, вытащил оставленную Каррересом монету и хмуро оглядел ее со всех сторон. Ни года, ни надписей. Скорее не монета даже, а золотой диск с выдавленным орнаментом, который показался Клаусу смутно знакомым. Он перевернул монету. Вторая сторона была чистой и гладкой, будто бы даже отполированной.

— Ну ладно, — пробормотал Клаус. — Элли вернется? Орел… орнамент — да, пусто — значит пусто…

Он подкинул монету. Глухо звякнув, золотой диск покатился по земле, замер. Клаус выпучил глаза и перестал дышать.

— Мошенник! — заорал он в пролом и отпрянул, оглушенный эхом.

— Камешки, — сказал Герберт каким-то булькающим голосом.

Клаус тяжело наклонился над монетой, твердо стоящей на ребре между двумя обломками кирпича.

— Камешки, — горько повторил он. — Пойдем.

— Элли? — позвал Карререс.

По подземному коридору прокатилось влажное эхо. Доктор быстро пошел по тоннелю, стараясь ставить ногу беззвучно, чтобы не заглушить ответ. Тело еще не успокоилось после схватки; колотилось сердце, руки сжимались в кулаки, и воздух, казалось, пах кровью. Впрочем, запах вскоре исчез; Карререс сбавил шаг и снова окликнул Элли.

— Я здесь, — отозвался слабый голос, и Карререс свернул на звук.

Элли сидела на берегу канала, едва заметная в полутьме, — свет с улицы с трудом пробивался в этот тоннель. Она мерно раскачивалась, обхватив себя руками. Подойдя ближе, Карререс увидел, что Элли сидит в опасной близости от воды. Все еще взбудораженный дракой, он легко подхватил Элли подмышки, успев ощутить, как она дрожит, поставил на ноги на безопасном расстоянии от кромки набережной и со смехом взъерошил ей волосы. Элли медленно отстранилась, огляделась и замерла, увидев, что доктор один.

— Ты убил его, — ровным, мертвым голосом сказала Элли.

— С ума сошла, — лениво откликнулся Карререс. Элли всмотрелась в его лицо и кивнула.

— Прости, — проговорила она. — Но когда ты заставил меня уйти, я подумала…

— Да я боялся, что ты подвернешься под лезвие. С тебя сталось бы полезть нас разнимать. Вот был бы номер, если бы ты случайно напоролась на нож!

Элли потупилась.

— Я так боялась, что ты его убьешь, — сказала она.

— Тебе было бы очень жаль его? — быстро спросил Карререс.

— Все-таки мы когда-то дружили, — равнодушно ответила Элли. — Пока он не начал строить из себя жениха. Но… дело не только в этом… — она подняла глаза, заглянула в лицо Каррересу.

— Понятно, — с усмешкой кивнул он. — Но теперь ты убедилась, что я не хладнокровный убийца?

— Да, — ответила Элли все тем же ровным тоном, и Карререс удивленно взглянул на нее.

— Боюсь, ему теперь нездоровится, — нахмурился он. — Нет, я не ранил его. Но у него и так были расшатаны нервы, а теперь и вовсе нелады с психикой. Надо же было вам с Гаем заявиться именно к нему! Ты проела дырки в его реальности, уж извини. А последние приключения — добили окончательно…

— Бедный, — произнесла Элли.

— Ничего не поделаешь, — пожал плечами Карререс. — Но, думаю, он оправится сам, и довольно быстро. На редкость нормальный человек — неудивительно, что тебе с ним было скучно.

Элли кивнула. Только сейчас Карререс заметил ее неестественную сдержанность. Тревожно задрав брови, он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Что случилось, Элли? — спросил он. — С ним все будет в порядке…

— Дело не в Герберте, — все тем же пугающе-спокойным голосом ответила Элли. — Совсем не в нем. Мама… — проговорила она и беспомощно разрыдалась.

Глава 32

Рассерженная и напуганная, Элли протиснулась в коридор, который когда-то пересекал тюремный подвал, и пошла вперед, стараясь не вслушиваться в топот и вскрики наверху. Она залезала сюда лишь пару раз, в детстве, но никогда не заходила далеко. Элли ожидала, что подземные переходы покажутся ей маленькими и тесными — но вскоре обнаружила, что может идти, не пригибаясь и не протискиваясь боком сквозь завалы, будто вода за эти годы вместо того, чтобы занести полости, лишь расчистила их.

Воздух был сырым и затхлым, но вони канализации, которой так опасалась Элли, почти не чувствовалось. Элли вспомнила, как Гай с Гербертом пугали ее пиратами-мертвецами, живущими в подземелье. На секунду она задумалась, как могла проникнуть в детские фантазии эта невозможная правда; потом пришло в голову, что как раз из-за того, что пираты-призраки все-таки существуют, Герберт сейчас дерется с Каррересом, — и, может быть, сам скоро будет мертв. Она попыталась вызвать чувство вины за то, как обошлась с Гербертом, но, как ни пыталась, не находила в себе ни капли раскаяния — и из-за этого чувствовала себя виноватой.

Коридор закончился несколькими высокими ступеньками, поросшими рыжеватым мхом. Поколебавшись, Элли начала спускаться. Пропитанный водой известняк крошился под ногами, впереди что-то поблескивало — присмотревшись, Элли поняла, что это черная вода, плещущая у подножия лестницы. Судя по запаху, канал был относительно чистым — от него несло водорослями и тиной, даже немного гнилью, но ничем больше. Стены покрывала мохнатая слизь, которая, казалось, чуть отсвечивала в полумраке — бледный свет едва пробивался сквозь трещины в потолке, забитые комьями земли и корнями.

Лестница разделилась надвое, уводя к узким набережным, тянущимся с обеих сторон канала. Элли медленно пошла по левому берегу, стараясь держаться подальше от воды — от нее исходила смутная угроза. Казалось, под смоляной поверхностью канала ходят какие-то сумрачные тени чернее черной воды, безмозглые, но исполненные слепой, голодной ярости. Пройдя несколько метров, Элли остановилась. В подступающей со всех сторон темноте злость на Карререса и Герберта прошла, уступив место страху. Элли оглянулась. Трещина в стене, через которую она попала в подземелье, показалась ей далеким фонарем, подвешенным кем-то, чтобы не дать ей найти настоящий выход. Он то и дело мигал, будто вокруг лампы метались гигантские мотыльки.

Послышался тихий всплеск, и Элли испуганно обернулась на звук, готовая увидеть плывущую к ней черную тварь. Но из глубины туннеля неспешно приближалось пятнышко золотистого света. Элли отступила к стене и вжалась в неглубокую нишу: кто бы ни надвигался оттуда, связываться с этим существом не хотелось. Плеск становился все громче, и вскоре Элли разглядела маленькую лодку с горящей керосиновой лампой на носу.

Суденышком правила закутанная в шаль женщина; ее подсвеченное снизу лицо с глубокими складками у рта казалось жутковатой скорбной маской. Когда лодка уткнулась носом в ступени, женщина встала, и, подозрительно оглядевшись по сторонам, вышла на берег. Она было наклонилась, будто собираясь вытащить что-то из лодки, но замерла, тревожно глядя на далекий выход: видимо, мельтешение теней у пролома насторожило ее. Элли затаила дыхание, чтобы не выдать себя. Помявшись, женщина оставила лодку и стала крадучись пробираться к пролому.

Выдохнув, Элли вытянула шею, разглядывая лодку. Чуть освещенный лампой, на дне стоял какой-то стеклянный сосуд; огонь отбрасывал на его бока маслянистые блики, просвечивал насквозь, и было видно, как в мутноватой жидкости что-то вяло шевелится — белесый, полупрозрачный призрак, разбухший в густой жидкости, лишенный формы. Он его медлительного копошения к горлу подкатывала тошнота; банка казалась отвратительно-притягательной, и Элли не могла отвести от нее глаз. Фантом чуть повернулся, показывая прозрачные и как будто покрытые слизью плавники. Сердце Элли заколотилось; от радостного возбуждения захватило дух. Она едва дождалась, пока женщина отойдет достаточно далеко. Как только шаги зазвучали глуше, Элли, пригибаясь, бросилась к лодке.