— Что?! — просипел Ти-Жак, и его и без того морщинистое лицо стало похоже на скомканную тряпку.

— Сила на моей стороне, и ты это знаешь, — объяснил Карререс. — Не пойму только, чем я тебе насолил.

— Чем? Чем?! — завопил Ти-Жак. — Ты угробил источник! Ты совал нос куда не надо! А теперь хочешь вернуться туда и окончательно все разрушить. Думаешь, я не знаю? Самеди! Ты хочешь забрать его силу себе, а я так и останусь проклят! Ты нарочно так устроил, чтобы не остаться без добычи, а теперь испугался, что я все исправлю и кто-то опять будет находить, и становиться бессмертным, и не попадет тебе в лапы, у тебя же каждая душа на счету, а? а? Что скажешь? Я все знаю!

— Да, за двести с лишком лет у твоей фантазии было время разгуляться, — хмыкнул Карререс. — Интересно, ты сам до всего этого додумался? — Ти-Жак засопел. — Ничего, — сказал Карререс и похлопал Элли по плечу, подталкивая вперед. — Посмотри же внимательней на эту барышню.

— Ну, дочка Реме, — вяло пробормотал Ти-Жак, скользнув по Элли равнодушным взглядом.

— И скоро — новая хранительница Бимини. Повел бы я ее с собой, если бы ты был прав?

— Откуда я знаю, что ты задумал? — огрызнулся Ти-Жак и посмотрел на Элли повнимательней. — Девчонка в тебя влюблена по уши, — фыркнул он. — Сделает все, что тебе нужно.

Элли тихо, но возмущенно зашипела, пряча глаза, и Карререс довольно кивнул.

— Если бы все было так просто, — улыбнулся он. — Так что, Ти-Жак? «Безымянный» доставит нас на Бимини?

Ти-Жак помолчал, глядя в стену со странной смесью мечтательности и недоверия.

— Так что, дорогу ты знаешь, Барон? — задумчиво спросил он. Карререс промолчал, но боцман, похоже, и не ждал ответа. — И вода поднялась, так что, пожалуй, мы сможем вывести «Безымянный»… Зря я, что ли, на него мотор ставил…

— А кстати, как сюда попал бриг?

— Я слышал эту историю, — вмешался Гай, который давно уже вышел на палубу и с детским любопытством следил за перепалкой. — Вроде как взрыв был так силен, что грунт над катакомбами частично провалился, частично осел… Но корабль! Этим байкам двести лет, но кто в здравом уме в них поверил бы?

— Пруд, — пробормотал Карререс. — Я помню, удивлялся — у «Безымянного» большая осадка, как умудрились затолкать его в пруд? Я даже заподозрил, что у него срезали киль — с тогдашнего губернатора сталось бы… Но все оказалось, конечно, проще. Не просто пруд — провал в затопленные катакомбы. После взрыва вода ушла, и бриг оказался внизу. Ти-Жак?

— Что? Ни черта я на такую удачу не рассчитывал, если ты об этом, Барон. И удача ли? Я бы слинял из Клоксвилля, да «Безымянный» меня держал. Капитан-то был со мной.

— Только молчал. Как рыба.

— Шутник ты, доктор, — вздохнул Ти-Жак. — Сам-то на что рассчитываешь? Наверняка держишь козырь в кармане? Ну так на всякий козырь, сам знаешь… Уж я бы что-нибудь придумал. Нашел бы негра помозговитее… Это все «Безымянный», док, — я же старпом, мне нельзя корабль бросать, раз капитана нет, и уж тем более — с капитаном в банке.

Карререс фыркнул.

— «Безымянный» тебя держал? Или возможность жить в темноте, как слепой крот? Ведь там, снаружи, краски, а, Ти-Жак? Не видеть — больно, видеть — страшно…

— Отвали, док, — огрызнулся боцман. Карререс рассмеялся.

— Не важно. Но что ты будешь делать, когда мы выйдем в открытое море?

Ти-Жак с ухмылкой полез за пазуху и вытащил небольшой предмет, чуть блеснувший в свете фонарей.

— Солнечные очки! — торжественно объявил он. — Я спер их из аптеки, когда ты, принцесса, дрыхла за прилавком, — подмигнул он Элли.

— Что-то не похоже на простые темные очки, — с сомнением ответила она, ощутив под руками резиновую ленту и выпуклые стекла. Отошла поближе к фонарю, чтобы рассмотреть. — Это стереоочки!

Ти-Жак смущенно охнул и принялся рыться в карманах.

— Перепутал, — сказал он. — Эти обронил один тип.

— Какой тип? — спросила Элли, смутно припоминая эксцентрика в каске.

— Да бегает тут один сумасшедший. Все ищет невидимую рыбу. Мы стараемся не попадаться ему на глаза — уж больно шумный.

Элли понимающе кивнула, пытаясь вспомнить, зачем тот покупал очки с разноцветными стеклами. Все заслоняла фигура явившегося следом Анхельо, но что-то всплывало в памяти, что-то, показавшееся тогда важным и чудным. Растянув резиновую ленту, чтоб не драла волосы, Элли приладила стекла к глазам и свесилась с фальшборта, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Показалось, что в воде замелькали светящиеся точки. Элли моргнула, и пятнышки холодного зеленоватого пламени пропали.

— Темно, — пожаловалась она, снимая очки. — Можно, я их у себя оставлю?

— Мне они ни к чему, принцесса, — ответил Ти-Жак. Помявшись, он ткнул пальцем в Гая: — А этот мертвяк — тоже с нами? Это не мой. То есть… не совсем мой.

— С нами, если захочет, — ответил Карререс.

— Как ты вообще здесь оказался? — спросила Элли, дернув Гая за рукав.

— Выследил этого типа, который меня убил, — кивнул Гай на Ти-Жака. — Мне не спалось, да и вообще непонятно было — с чего это я сижу в чужом доме и пытаюсь подремать в кресле, зачем? Домой тоже не тянуло. Я и подумал: дай-ка прогуляюсь, утро такое свежее, тихое, никого, только дворники, и те еле шевелятся. А он, представляешь, воровал бензин на автозаправке, — ухмыльнулся Гай и замялся. — Он здесь, похоже, за главного… Я не стал сразу соваться, дождался, пока уйдет. Остальные-то вроде нормальные ребята, только какие-то молчаливые и вроде как немного не в себе. — Гай нагнулся к Элли и хрипло прошептал ей на ухо: — Они, кажется, вообще не живые.

Элли неуверенно улыбнулась и оглянулась на Карререса.

— Как ты себя чувствуешь, Гай? — спросил доктор.

— Спасибо, нормально, — удивленно ответил тот. — Знобит немного — сыро…

Не слушая, Карререс подошел вплотную, посветил фонариком прямо в глаза. Гай растерянно замигал, глядя на доктора огромными, во всю радужку зрачками. Карререс пожал плечами и опустил фонарь.

— Чувствуешь вялость? Сонливость?

— Нет, с чего бы? — Гай повернулся к Элли и скорчил недоуменную физиономию. Та слабо улыбнулась в ответ и вопросительно взглянула на Карререса.

— В конце концов, я не специалист по психофизиологии зомби, — раздраженно проворчал тот.

— Безвольных, лишенных чувств и желаний, — пробормотала Элли.

— Да, напортачила ты, принцесса…

— Я?!

— Я только подтолкнул, — ответил Карререс.

— Ну и ладно. Я только рада, — тихо сказала Элли, глядя на Гая. Тот уже носился по палубе, снова ощупывая и чуть ли не обнюхивая такелаж и изредка перебрасываясь парой фраз с матросами.

— Только согласится ли он теперь быть нашим проводником? Нам еще надо как-то выбраться на побережье.

Элли фыркнула и закатила глаза.

— Гай! — крикнула она. — Пойдешь с нами?

— А куда?

— На Бимини, — ответил Карререс. Гай радостно встрепенулся, но тут же какая-то мысль заставила смотрителя озабоченно нахмуриться.

— А музей? — спросил он.

— Ты же умер, — напомнила Элли.

Карререс с Ти-Жаком ушли на капитанский мостик. Доктор поставил банку на доски так, чтобы рыбья голова указывала на нос брига, и выпрямился, сосредоточенно разглядывая крышку.

— Я рассчитывал, что рыба, как компас, будет указывать на Бимини, — задумчиво сказал он, чуть подтолкнул банку носком ботинка, и, задрав брови, с любопытством вгляделся в стекло. Рыбина апатично закачалась в глицериновых волнах. Ти-Жак сморщился так, будто надкусил незрелый лайм.

— Док, ты меня за идиота держишь? Думаешь, я так не пробовал?

Нагнувшись, он развернул банку. Рыба невозмутимо колыхнулась и уставилась белесыми глазами в сторону кормы. Ти-Жак постучал пальцами по стеклу. Плавники шевельнулись и снова застыли.

— Да, — согласился Карререс, — чего-то не хватает.

— Чего-то не хватает?! Может, мозгов? Эта рыба дохлая!

Ти-Жак бросил на Карререса бешеный взгляд и присел на корточки над банкой, вертя ее и потряхивая.

— Бедняга Брид, — меланхолично произнес Карререс. — Ему всю жизнь не везло. Подумай сам, Ти-Жак, что у него было? Лишь надежда и портрет любимой женщины. А потом он и того лишился…

Ти-Жак гулко сглотнул и запустил руку за воротник. Тускло блеснула потертая медная цепочка и поблекла в густых золотистых бликах, пляшущих на медальоне.

— Портрет можно и вернуть, — проговорил Ти-Жак и, косясь на Карререса, положил медальон на крышку.

Карререс чуть повернул золотой диск; раздался негромкий металлический стук, когда орнамент медальона совпал с едва заметными выбоинками на крышке банки. Жидкость в банке вспенилась, и Ти-Жак отпрянул, тихо взвизгнув.

— Ну же! — азартно воскликнул Карререс, склонившись над банкой.

Пена осела, превратившись в серебристые пузырьки. Сквозь них хорошо было видно, как рыба ударила хвостом и резко развернулась к носу корабля. Карререс выпрямился и расслабленно привалился к штурвалу, глядя, как очнувшийся Ти-Жак вертит банку. Рыба упорно поворачивалась к носу, и Ти-Жак, наконец поверив, уселся рядом на доски и длинно вздохнул.

— И разворачиваться не надо, а? — с сумасшедшим весельем сказал он и вдруг насторожился. — Кого еще черти несут? — раздраженно спросил он и, вытащив на всякий случай пистолет, заковылял за Каррересом, который уже почти бежал к трапу.

Глава 34

— Элли! — завопил кто-то внизу и сипло раскашлялся.

Элли встрепенулась и испуганно взглянула на Карререса.

— Это папа, — прошептала она.

— Элли! — рявкнул Клаус, прочистив горло. Свет фонарика бил в глаза, так что нельзя было рассмотреть даже силуэта, но Элли знала, что усы у Клауса встопорщены, а лицо покраснело от праведного гнева. — Элли Бриджит Нуссер, немедленно слезай с этой лохани!

— Ты не говорила, что твое второе имя — Бриджит, — заметил Карререс, взглянув на Элли с легкой растерянностью.

— Как-то речи не заходило, — слабо улыбнулась она. — Анхельо… мне надо спуститься к нему, — Карререс покачал головой, и Элли умоляюще сложила руки:

— Я должна попрощаться… и все объяснить. Должна, понимаешь? Я не могу сбежать от него так. Он же ничего не знает… и про маму тоже… он же будет думать, что его все бросили… Пожалуйста, Анхельо!

— Да я тебе разве запрещаю? Только имей в виду: это может оказаться опасным.

— Это же папа!

— Ты понимаешь, что твои планы ему совсем не понравятся?

— Да. Но я все ему объясню. Он поймет, вот увидишь!

Карререс с сомнением поглядел вниз, где нервно метался луч фонарика, будто бы Клаус подпрыгивал от нетерпения.

— Ты рискуешь. Очень рискуешь.

— Я ненадолго, — ответила Элли уже на бегу. — Иду, иду, папа, не шуми! — весело крикнула она, на мгновение свесившись вниз.

— Элли! — окликнул Карререс, и девушка замерла, оглянувшись. — У нас мало времени. Вода падает. Я буду ждать ровно час. Потом «Безымянный» поднимет якорь — все равно, будешь ты к тому времени на борту или нет. Иначе мы рискуем застрять здесь навсегда.

— Я вернусь через полчаса, — ответила Элли. Она улыбалась, но глаза ее были серьезны. Помявшись, Элли вдруг подбежала к Каррересу, сняла с себя медальон и надела на шею доктора. Привстав на цыпочки, торопливо поцеловала в щеку, и, вывернувшись из скользнувшей по талии руки, бросилась к трапу.

— Не хочешь присмотреть за ней, Барон? — спросил Ти-Жак. — Чую, папаша что-то задумал…

— Он не справится с ней силой, — сказал Карререс. — А все остальное Элли должна решить сама, без оглядки на меня.

— Элли Бриджит, — хихикнул Ти-Жак. — Ну и дела, Барон! Думаешь, Реме знала заранее?

— Вряд ли, — ответил Карререс со странной, смущенной улыбкой в голосе. — Случайность. К тому же это могла быть идея Клауса.

— Не ты ли, Барон, говорил, что случайностей не бывает? — поддел его Ти-Жак.

Карререс грустно улыбнулся и покачал головой, когда боцман тихо засмеялся.

— Но раз уж случайностей не бывает — то не пора ли вернуть «Безымянному» имя? — спросил он. Несколько секунд Ти-Жак озадаченно глядел на Карререса, а потом, сообразив, хлопнул себя по лбу.

— У меня где-то припрятана пара банок краски, — сказал он.

— Папа, я должна тебе кучу всего рассказать, но у меня мало времени, так что слушай внимательно, — затараторила Элли, не переводя дыхания, но Клаус приложил палец к губам.

— Давай отойдем, — сказал он и потянул ее к корме «Безымянного». — Не хочу, чтобы доктор нас слышал — мало ли.

— Он все знает, — ответила Элли, — и у меня всего полчаса…

— Здесь недалеко, — прервал ее Клаус, увлекая за собой. Они прошагали к корме «Безымянного» и пошли вдоль канала. Через минуту ходьбы Клаус потянул Элли за руку и ловко нырнул в щель, которая вывела их в узкий сухой коридор, уводящий наверх.

— Па, у меня только полчаса, — напомнила Элли, и Класс покладисто кивнул.

— Почти пришли, — сказал он и погасил фонарик.

Элли ожидала оказаться в полной темноте, но увидела впереди свет, льющийся откуда-то из-за поворота. За углом оказалась перекошенная, навсегда застрявшая в проеме дверь, обитая медными листами; она была приоткрыта на пару ладоней. Клаус, втянув брюхо, протиснулся в комнату и помахал рукой Элли. Та проскользнула следом в большую, ярко освещенную комнату и огляделась.

На вбитых в низкий, будто продавленный потолок крючьях висели два здоровенных фонаря-прожектора, — Элли вспомнила, что отец купил их, когда всерьез увлекся раскопками. Вместо одной из стен сохранилась лишь осыпь кирпичей и расколотых каменных блоков. Из-под потолка пробивался бледный дневной свет, и Элли показалось даже, что она различает на самой вершине несколько чахлых кустиков и побеги полыни. Ей стало нехорошо, когда она представила, как отец протискивается сквозь эту дыру, в любую секунду готовую осыпаться. Но, похоже, именно так Клаус впервые попал в лабораторию Карререса, — а Элли не сомневалась, что находится именно в ней. Похоже, в поисках брига они сделали изрядный крюк. Столько идти, чтобы вернуться под развалины тюрьмы… Дурной знак. Элли поежилась.

Треть помещения засыпало битым камнем, но оставшаяся часть лаборатории сохранилась на редкость хорошо. Вдоль оставшихся целыми стен были развешаны полки, уставленные приборами и химической посудой. Часть их обвалилась, исчезла в глубоких трещинах, рассекавших местами пол, но многое выглядело как новенькое, — протри от пыли и пользуйся. В проеме между полками тенью стоял Герберт. В первый момент Элли показалось, что это просто темный мертвый предмет, лишь очертаниями схожий с человеком. Она вздрогнула, увидев, как он моргнул, и подумала, что сейчас Герберт похож на зомби гораздо сильнее, чем Гай. Под глазом инженера красовался синяк, на шее краснела царапина, оставленная стилетом Карререса. Но больше всего пугало бледное, ставшее каким-то рыхлым лицо, пустое, похожее на кусок сырого теста. Девушка заворожено кивнула Герберту, не решаясь сказать что-нибудь вслух. Инженер смотрел исподлобья, и Элли даже не была уверена, что он ее узнает. Сглотнув, она отвернулась и вновь принялась рассматривать лабораторию.

Большой стол, на который падал основной свет переносных прожекторов, был застелен ослепительно-белой простыней. Рядом на маленьком столике с колесиками стоял туго набитый саквояж Клауса. Элли стало не по себе.

— Папа, давай я тебе все быстренько расскажу и пойду? — тихо сказала она. — А еще лучше — расскажу по дороге. Спасибо, что показал мне лабораторию Анхельо, но мне надо торопиться. И мне так много надо сказать тебе…

Клаус вскинул руку, останавливая ее:

— Я все знаю, Элли, — сказал он грустно. — Я все знаю. Он воспользовался твоими странностями, потакал твоим фантазиям, болезненным выдумкам, доставшимся в наследство от твоей несчастной мамы…

— Я все знаю про маму! Она вовсе не была странная! Просто она очень устала и убежала, а ей нельзя было это делать!

— Конечно, нельзя, — согласился Клаус. — Нельзя было оставлять нас с тобой одних…

— Да нет же, не от нас!

— Вот видишь, ты же умничка, сама все понимаешь, — бормотал Клаус, не слушая ее. — Я знал, что ты просто упрямишься. Зато сама принесла, а я волновался, что нам придется сначала домой идти, а тут видишь, как удобно…

— О чем ты, пап?

Клаус не ответил. Закряхтев, он наклонился и вытащил из-под стола маленькую клетку. Яркий свет заиграл на изумрудной чешуе, и Элли вскрикнула, как загнанный зверек.

— Сама принесла… — повторила она, как в трансе.

Клаус распахнул саквояж, превратив его в подобие стола с инструментами. Игуана зашипела и выгнулась, пытаясь ухватить Клауса за руку, но аптекарь ловко сжал пальцами ее шею.

— Помоги мне, Герберт, — торопливо приказал он, хватая второй рукой наполненный шприц.

Инженер бесшумно отделился от стены, и они в четыре руки завозились над разъяренной ящерицей. В конце концов Клаус ухитрился воткнуть иглу в складки кожи. Некоторое время ящерица пыталась вывернуться, но быстро обмякла, — только нервно подергивались лапы. Но и эти движения вскоре прекратились. Шагнув в сторону, Герберт снова застыл, как истукан. Клаус уложил игуану кверху брюхом в длинную фарфоровую лохань и взял скальпель.

Элли отвернулась, глотая слезы и стараясь не слушать напряженное сопение Клауса. Кто-то отчаянно завизжал в ее голове, заплакал, как перепуганный ребенок, и затих.

— Папа… — позвала Элли, не оборачиваясь.

— Ложись на стол, дочка. Ложись и ни о чем не думай. Не надо сомневаться и жалеть. Я тебя люблю, Элли, и Герберт тоже. А он?

— Я совсем запуталась, — сказала Элли неживым, надломленным голосом. — И я так устала, пап. Так устала…

— Тише, тише, Элли, бедная моя малышка, — баюкал ее Клаус. — Я знаю, как тебе лучше. Все будет хорошо, вот увидишь. Тебе никогда больше не придется так мучаться. Ты будешь счастлива, обещаю.

— Да, да, — пробормотала Элли, закрывая глаза. Звякнула склянка, запахло чем-то приторным, от чего Элли тут же начало подташнивать. — Это наркоз? — равнодушно спросила она.

— Да, деточка.

Элли открыла глаза, и свет фонарей ослепил ее. Лицо отца казалось черным и блестящим, как непроницаемая маска из гладкой резины.

— Мне ведь не будет больно?

— Ну что ты, конечно, нет, моя принцессочка, — ответил отец, приближаясь.

— Принцесса чего? Знаешь же, я не люблю, когда ты так, — машинально взбрыкнула Элли. Клаус виновато хихикнул, и к горлу снова подкатила тошнота. — Принцесса… чего? — повторила Элли.

«Бимини, — стучало в висках. — Би-ми-ни, Би-ми-ни». Элли смотрела на игуану со вспоротым брюхом, но не видела ее. Где-то за стеной журчала падающая вода, и в этом звуке, то звонком, то приглушенном, слышался ритм. «Ляг, Элли», — как сквозь вату, донесся голос отца и был заглушен рокотом маленьких барабанов. Голова кружилась все сильнее, и перед глазами трепетал блестящий зеленый пух. Элли поплыла сквозь туман, — но он не был холодным и пугающим, он был теплым, и сквозь него пробивалось солнце; из-за облака выглянул старик с суровым лицом и растрепанной гривой седых волос. «Край забвенья, — сказал он. — Ключ забвенья». «Она умерла, — сказал в голове Анхельо. — Реме умерла». Я не Реме, меня зовут Элли, Элли Бриджит Нуссер, подумала Элли, и я ухожу на настоящий Бимини, Анхельо, я не хочу без тебя, но ты сказал, что так надо, прощай. Теперь я знаю путь. Туман сгустился в блестящий кольчатый узор и обернулся игуаньими потрохами. Глянцевое от свежей крови сердце ящерицы дрогнуло и принялось сокращаться, вплетая в узор ритма тихий глухой стук.