— Нет.

Слово эхом продолжало звучать в наступившей тишине. Четыре пары глаз уставились на меня.

— Тогда садись наконец за стол, и мы побеседуем о твоем будущем.

Я вздохнула. Неужели она решила играть до конца?

— Меня заманили сюда под предлогом ужина с родителями, которых я не видела четыре недели, поскольку уезжала на практику в Нью-Йорк. Завтра утром я снова улетаю, теперь в Сент-Джон, и при всем уважении к вам не вижу повода беседовать сегодня о моем будущем. Потому что с ним я уже давно твердо определилась.

— Рейчел… — прошипела мама еле слышно.

— Мне действительно очень жаль, что я зря потратила ваше время, — обратилась я к Гамильтонам. — Однако меня зачислили в Нью-Йоркский университет. Занятия начинаются в сентябре. И я уже купила в Нью-Йорке квартиру.

Мама шумно поперхнулась.

— Когда родители приглашали вас на «встречу», — я изобразила в воздухе кавычки, — они знали, что я приняла решение несколько месяцев назад. К сожалению, отменить его невозможно. Не могу утверждать, что я не рассматривала Университет Торонто как вариант, в конце концов это отличное учебное заведение. — Я перевела взгляд на декана Гамильтон. Она одарила меня улыбкой, которую я истолковала как настоятельную просьбу продолжать. Наверняка дама как минимум три раза в месяц участвует в подобных собеседованиях для богатых избалованных студентов, которые замаскированы под ужины, инсценированные их родителями.

— Приношу вам извинения за потерю времени. Надеюсь, вы все же прекрасно проведете вечер. Я слышала, здесь невероятно вкусно готовят рыбу.

Я небрежным кивком головы попрощалась с родителями и уже хотела развернуться, но тут мама вскочила с места — причем так энергично, что из высокой прически выбились пряди. В попытке игнорировать ее я заторопилась к выходу. И все же она меня нагнала. Даже мягкий ковер не смог приглушить агрессивного стука каблуков.

— Рейчел, — прошипела мама, когда мы удалились от столика на достаточное расстояние и гости не могли нас слышать, — немедленно извинись перед мистером и миссис Гамильтон. Это неподходящий способ…

Я неохотно повернулась и решительным голосом перебила ее:

— Как раз это я и сделала. Извинилась за неприятную сцену, которую организовали вы, хотя не обязана нести ответственность за чью-то дурость.

— И что значит — «купила в Нью-Йорке квартиру»? Об этом и речи не было…

— Занятия начинаются в сентябре. Мне нужно где-то жить.

Она открыла рот, чтобы продолжить тираду, но я не дала ей времени на ответ. Развернулась — только волосы взметнулись в воздух — и широким уверенным шагом устремилась прочь из ресторана. Не обратилась в позорное бегство, а гордо покинула поле брани. Потому что ощущала себя как никогда свободной.

Сегодня родители в очередной раз пытались навязать мне свою волю. С меня хватит. Сыта по горло. Больше не позволю им манипулировать собой, внушать чувство вины и в конце концов заставить пойти на уступки. Хватит воплощать в жизнь их мечты взамен своих!

Я вновь обрела чувство собственного достоинства и в последние месяцы сделала огромный шаг вперед.

Теперь обратной дороги нет.

2. Блейк

Слепящие прожекторы. Бурное ликование на трибунах. Восторженный рев тысяч глоток.

Я пропускаю все это сквозь себя. Ощущения такие, словно по телу проносится разряд в миллион вольт.

Нервы напряжены до предела. Я готов. Хочется танцевать на месте, чтобы дать выход переполняющей меня энергии; через несколько минут я выйду на поле и смогу выплеснуть ее.

Делаю шаг вперед. Комочки земли, попавшие под подошвы, утопают в коротко подстриженном дерне. Защитный нагрудник давит на плечи. Маска шлема ограничивает поле зрения, и приходится сосредотачиваться только на существенном. Я отфильтровываю шум и вспышки света, ворчание тренера, последние напутствия товарищей по команде, которые, проходя мимо, похлопывают меня по спине.

Трогаю пальцами шершавую кожу мяча — хорошо знакомое ощущение! Мяч выгибается мне навстречу, нашептывает: «Ты и я, сегодня мы совершим невероятное. Твоя последняя игра на этом поле будет незабываемой. Ты войдешь в историю».

Я ухмыляюсь, беру назубник, затем передаю мяч и иду на позицию. Ребята выстраиваются впереди. Я изучаю соперников, представляя, как они сейчас трясутся от страха. Мой крик опережает меня.

— Начали!

Ребята замирают в стартовой позиции.

— По местам!

В воздухе возникает долгожданное напряжение.

— Вперед!

Килограммы мышц устремляются навстречу друг другу, с оглушительным свистом рассекая воздух, — чистая музыка для меня. Я перестаю воспринимать реальность. Время пролетает словно в угаре. Я бегу, подпрыгиваю, ловлю и бросаю мяч, раскрываю весь свой потенциал. Табло показывает счет в нашу пользу, и отрыв продолжает расти. Соперники разочарованно пыхтят, снова и снова пытаясь перехватить меня. Однако я неуловим. Я чувствую ни с чем не соизмеримый подъем.

Я не заметил этого парня. Он устремляется из «мертвой зоны» прямо на меня. Я держу мяч в руке, готовый к броску. Накопленной энергии недостаточно, чтобы защититься. Столкновение отрывает меня от земли. Я пролетаю по воздуху несколько метров и тяжело падаю. Что-то рвется, трещит и ломается. Я ничего не слышу, кроме этих звуков. Они закладывают уши, перекрывая вопли моих ребят и ликующие крики болельщиков команды противника. Острая боль пронзает колено. И я понимаю: это конец.

С криком просыпаюсь и резко подскакиваю на постели. В тишине комнаты дыхание кажется слишком громким. Распахиваю глаза и пялюсь в темноту, освещаемую лишь звездным небом. Очень душно, хотя ночной ветерок колышет шторы. Вытираю вспотевший лоб, прислушиваюсь к своему хриплому дыханию, к бешеному стуку сердца.

Успокойся, чувак. Это всего лишь кошмар. Все тот же самый кошмар. Как и в любую другую ночь. Уже четыре года.

Бросаю взгляд на часы. 03:10.

Со вздохом подтягиваю к себе ноги, упираюсь локтями в колени и зарываюсь лицом в ладони.

— Вот дерьмо…

Хотя на мне лишь узкие трусы-боксеры, я весь вспотел. Отбрасываю одеяло. Взгляд падает на уже не столь рельефные мышцы живота и груди, и мне становится дурно.

Кажется, тело надо мной издевается. Чем больше я за последние годы прилагал усилий, чтобы угробить здоровье и физическую форму, тем больше тело давало мне понять, что оно желает оставаться прежним. Однако какой в этом смысл, если ноги, в которых я нуждаюсь более всего, не функционируют как прежде? Все в прошлом. Тело стало бесполезным, и я ежедневно его проклинаю.

В прострации хватаюсь за бутылку с водой, стоящую у кровати. Ох, лучше бы я этого не делал. На этикетке сверкает логотип команды, играть в которой мне не довелось. Большая желто-синяя буква М, символ моей несбывшейся мечты. Уставилась прямо в лицо, словно насмехается. Где-то в глубине шкафа пылится толстовка с тем же логотипом, а еще глубже, в выдвижном ящике, зарыто письмо из Мичиганского университета с предложением стипендии.

В глазах щиплет. Заставляю себя отпить глоток. Вода теплая и застоявшаяся, и я едва не выплевываю ее обратно.

Снова падаю на подушки и дожидаюсь, пока успокоится дыхание. Однако когда наконец слышу вместо ударов собственного сердца шум близлежащей улицы, когда делаю глубокий вдох и полностью стряхиваю с себя остатки ночного кошмара, не остается ничего, кроме пустоты. Пустоты в той части сердца, которую раньше заполняло самое важное. Прожекторы. Ликование болельщиков. Упругая кожа мяча. Мое тело. Мои успехи. Теперь вместо них лишь зияющая пустота.

Кто я без всего этого?

Когда три часа спустя будильник вырвал меня из сна — к счастью, остаток ночи прошел без кошмаров, — я чувствовал себя как побитый. Впрочем, тут ничего нового не было. После травмы я не мог припомнить ни одной ночи, которую бы проспал спокойно. В больнице, среди гудящей аппаратуры и снующих туда-сюда медсестер, это невозможно. А когда через несколько недель я наконец вновь очутился в своей постели, накатило чувство вины и стыда. К тому же в гипсе было нелегко найти удобную позу для сна. Всякий раз, закрывая глаза, я опять проигрывал в уме тот роковой момент. И я солгу, если буду утверждать, что со временем примирился с недостатком сна. Выражаясь точнее, я бродил по городу как зомби, и так продолжалось несколько лет.

Я с усилием принял вертикальное положение и спустил ноги с кровати. Взгляд упал на длинный шрам на левом колене. Красноватый шрам, вздымавшийся над шоколадной кожей.

Я со вздохом провел рукой по лицу. Найти бы силы поднять себя с кровати…

Впереди маячил очередной день, как две капли воды похожий на другие. Ад, которым я теперь называл свою жизнь, состоял в основном из последовательно повторявшихся событий: встать по сигналу будильника, отработать смену в единственном супермаркете Сент-Эндрюса, затем валяться на диване и смотреть всякую хрень по телику, поспать — или, по крайней мере, попытаться, — а назавтра все сначала. Сумеречное однообразие прерывали лишь крохотные вспышки света — младшие брат и сестра, встречи с друзьями и регулярные тренировки вместе с Джеком. Пусть я никогда не сознавался, насколько они для меня важны.