— Эсмарис, я и теперь не прочь тебе показать, — шептала я. — И надеюсь, тебе доведется это увидеть. Надеюсь, ты увидишь, как похищенные у тебя знания уничтожат твой мир.

И только тогда он улыбнулся.

И в моих ладонях вдруг оказалось лицо Зерита с темными прожилками на нижних веках.

— Тисаана, нам никогда не называют цены, — сказал он. — Цены за то, что карабкаешься с самого дна. Ты готова платить?

Миг…

Пропал Зерит. Пропал Эсмарис. Поместье развалилось, сменившись знакомыми объятиями. Запах пепла и сирени наполнил легкие, кожу щекотало тепло — теплые губы касались плечей, груди, горла, губ.

— Не так уж плохо сгореть вместе, — шептал мне в ухо Макс. — Ты бы не прочь? Я знаю, что не прочь.

Он высказал правду, которую я боялась признать. Насколько я готова была все отдать ради него. Насколько боялась его потерять.

А я уже его отпустила.

Один вздох, и он пропал.

Я была одна.

…Не одна! Ты не бываешь одна!..

Я обернулась к одетой тенью фигуре. Решайе, каким я увидела его в поместье Микова, — тень человеческой тени. Он отвернул от меня лицо в темноту.

Я приблизилась:

«На что ты смотришь?»

И тут я почувствовала. Шарящую руку. Непреодолимое ощущение чужого взгляда.

…Не я смотрю… — тихо отозвался Решайе. — …Нас видят…

Я потянулась в темноту…

— Тисаана, дыши.

В лоб ударил ледяной холод. Все тело свело судорогой, я слепо потянулась… к чему, не знаю, а наткнулась на край миски, в которую и выплеснула в корчах содержимое желудка.

Потом я заморгала на тусклый свет фонаря. Надо мной склонялась Нура.

— Что ты здесь делаешь? — непослушным языком выговорила я.

Так плохо мне не бывало с… боги, да никогда не бывало.

— Нельзя тебе вот так оставаться одной. Вот… — Она сунула мне в руку склянку. — Выпей.

— Как ты?..

— Ты сотворила немыслимое. Даже я такого не видела. — Она жестко взглянула на меня. — Не забывай, я все прошла вместе с тобой. Знаю, чего это стоило. Извини уж, что я не позволила нашему самому ценному достоянию помереть наедине с собой, лишь бы не выдать слабости. Пей же! Ради самой себя, пропади ты пропадом.

Я проглотила содержимое склянки — и тотчас об этом пожалела.

— Смотри, чтобы не вытошнило, — предупредила Нура.

— Постараюсь, — буркнула я.

И приподняла голову, вернее, попыталась. Нура изменилась, распустила волосы. И вместо обычного жакета с высоким воротом надела камзол, оставлявший открытым больше тела, чем я видела до тех пор.

Тело покрывали страшные, уродливые шрамы от ожогов.

Мне нелегко давалось удержать веки открытыми, и все равно я вытаращила глаза.

— У тебя свои шрамы, у меня свои. — Нура невесело подмигнула мне. — Пожалуй, мы обе знаем, каково платить по счетам.

«Я не такая, как ты!»

Вслух я этого не сказала, потому что накатила волна боли. Решайе страшно взвыл. Прошлое смешалось с будущим — моим и многих других разом. Меня завалили осколки сотен воспоминаний.

Все это утонуло в белизне, белизне, белизне.

И в боли.

Очнулась я на полу. Дрожала. Вся в поту. Лоб холодила мокрая тряпка.

— Дуреха! — бормотала Нура. — Неужто оно того стоило? Неужто стоит так дорого платить за то, чтобы показать себя?

Странное дело, какую ясность приносит страшная боль.

«Думаешь, окажись ты на моем месте, — спрашивал меня Зерит, — тебя стали бы уважать без принуждения? Тебя, заморскую рабыню?»

Может, Эсмарис не ошибался. Мало жить по-человечески и умереть человеком. Надо было еще врезать память о себе в их шепотки.

Сегодня во мне видели не рабыню, не женщину — богиню.

— Ну и стоило оно того? — повторила Нура, пока я корчилась над миской.

Мои губы свела мерзкая усмешка.

— Да, — выдавила я. — Да, стоило.

Сознание снова померкло, в бреду действительность смешалась с серыми пятнами тьмы. И может быть, мне приснилось, что какое-то время спустя мои веки поднялись, повинуясь чужой воле. Приснилось, что, перевернувшись, я опять увидела Нуру с бокалом вина в руке.

— Ты…

Голос у меня скрипел.

Взгляд Нуры скользнул ко мне, похолодел. Она отставила бокал:

— Привет, Решайе.

Усмешка так и застыла у меня на губах.

— Не боишься остаться со мной наедине?

— Вздумай ты меня убить, уже убил бы.

— И все же я вижу твой страх. Знаю, как глубоко он засел.

Воспоминания — как осколки стекла. Нура со сведенным ненавистью лицом в пятидесятый раз падает наземь. Нура заливает своей кровью протянутую безжизненную руку в белой, белой, белой комнате.

Нура снова и снова повторяет попытку.

А теперь Нура медленно, холодно улыбается мне в лунном свете.

— Возможно, — сказала она. — Но ненависти во мне больше, чем страха. Я ненавижу тебя сильнее.

— Ненависть… — Я покатала это слово на языке. Моя ладонь прижалась к груди. — Она тоже тебя ненавидит. Ненавидит почти так же, как я.

— Я иного и не ожидала.

Она медленно встала, приблизилась ко мне.

— Почему она? — после долгого молчания зашептала Нура. — Почему ты выбрал ее, отвергнув так много других?

У меня вырвался тихий смешок.

— Ты ей завидуешь.

— Нет.

— Да. И не потому, что ей достался твой бывший любовник, а потому, что в ней живу я. А где, по-твоему, мне жить? Ты рассчитывала запереть меня во дворце из льда и стали вместе с другими своими страхами?

Я села, хотя каждый мускул кричал от боли. И склонилась к ней близко-близко, почти нос к носу:

— На самом деле ты не хотела меня, потому что я вижу тебя насквозь.

У Нуры окаменело лицо. А глаза в темноте блестели каплями металла.

— Решайе, между нами еще не все кончено. Мы открываемся заразе ненависти, позволяя ей дать нам силу, или лишить рассудка, или то и другое сразу. Нет, не ошибись — я и правда тебя ненавижу. Ненавижу, как никогда ничего не ненавидела.

Она отстранилась, отошла к окну, устремила взгляд на горы.

— Но мы с тобой знаем, что близится другое. И наши дороги по-прежнему переплетаются.

По коже у меня прошел озноб. На миг почудилось, что я вижу: склоняющуюся тень, силуэт, обративший ко мне лицо сквозь многие слои магии.

Сознание утекало, возвращая меня в мир сновидений.

И последнее, что я услышала, был голос Нуры.

— Настоящая война, — пробормотала она, — только начинается.

Глава 15

Макс

На подступах к Антедейлу нас застало известие об атаке на Корвиус. Сообщение представляло собой не более и не менее как военный рапорт, где все сводилось к сухому и краткому перечислению событий. Как будто в таком деловом докладе могло уместиться невероятное свершение Тисааны и ее блистательная — дурацкая — блистательная отвага.

Я чуть не расхохотался, читая простые слова:

Тисаана Витежиц обрушила утесы и накрыла город иллюзией крыльев. Демонстрации силы оказалось достаточно, чтобы побудить казарцев к отступлению.

Кто бы сомневался.

Ее голос в воспоминании ласкал слух. «Мы найдем способ», — шепнула она тогда. И нашла. Применила оружие, которым лучше всего владела, одержала бескровную победу искусным представлением.

Блестяще!

Но гордость моя продержалась не дольше секунды. Доклад заканчивался подсчетом боевых потерь и ущерба имуществу. Я пролистал это — дальше шла чистая страница. О Тисаане, о ее состоянии — ни слова. У меня скрутило живот.

Слишком хорошо я представлял, во что обходится магия Решайе. А такая, как тут описывалась? Такая вполне могла ее убить.

Я перечитал рапорт. Отложил его. Достал чистый пергамент и перо. Я колебался — что написать? О чем спросить? И в лучшие времена я с трудом излагал мысли на письме, а теперь слов подступило столько, что не умещались в чернильные штрихи. В конце концов я написал:

Тисаана,

напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.

Макс

Посидел, уставившись на страницу, и втиснул между строками еще одно слово:

Тисаана,

напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.

Люблю.

Макс

Лавры по части изящной словесности мне не светили. Я не умел выразить свои чувства. Но все же я сложил письмо, вывел на нем стратаграмму и отослал.

Город Антедейл был надежно укреплен, над высокой окружной стеной виднелись золотые шпили. Над воротами скалился волк — родовой герб Гридота. До отвращения жуткая морда видна была за милю, а отполировали ее так любовно, что изображение лоснилось в скудеющем предвечернем свете.

Как видно, Гридот был извещен, что мы собрались вырвать титул у него из рук. Подступив к городу, мы увидели изготовившееся войско, ряды солдат у ворот.

Замечательно.

Мы остановились на таком расстоянии, чтобы не представлять непосредственной угрозы, показав притом, насколько мы сильнее. Превосходство было заметно с первого взгляда — при численном равенстве за моей спиной стояли сотни повелителей, а на защиту Антедейла собрались в основном добровольцы, ополченцы.

Меня это не утешило.

Я послал гонца с письмом начальнику стражи — требовал сдачи и присяги Гридота законному (тут я чуть не подавился) королю Зериту Алдрису. Через час письмо вернулось ко мне смятым и измазанным — хотелось надеяться, в грязи. Ответ состоял из одной строки: