Великий город Антедейл отвергает безосновательные требования Зерита Алдриса.
И я не мог ни в чем упрекнуть противников.
— Глупо, — заметила Эссани.
Я не знал, глупо или отважно.
— Они и часа не продержатся, — согласился Арит.
Вот тут сомневаться не приходилось.
— Мои люди готовы выступить, — сказала Эссани. — Удар в любом случае лучше наносить ночью. Мы сможем вызвать свет и огонь, а у них повелителей мало.
Еще одно преимущество, позволяющее нам перебить этих бедолаг у ворот. А мы их, конечно, перережем.
Арит кивнул:
— К завтраку двинемся обратно. — Он вставил смешок. — Вознесенные, как порадуется моя жена, что я успею к нашей годовщине! Знаешь, она…
— Можешь и не успеть, — перебил я.
В руках у меня была карта Антедейла, я рассматривал чернильные линии, повторяющие изгибы улочек.
— Прошу прощения?
— Не разжигай надежды жены. — Я сложил карту и повернулся к заместителям. — Сегодня мы не выступим.
— Прошу прощения, но почему? — удивилась Эссани. Она смотрела так, будто я объявил, что ухожу в отставку — разводить редких птичек. — Чего ждать? Мы бы победили.
Отвечая, я держал в уме верность Эссани Зериту и мою клятву ему.
— Мы бы победили, — сказал я, — но, наголову разгромив их, мы не укрепим репутации Зерита. Он превратился бы во вторую Сесри. Того ли нам надо?
Эссани озадаченно переглянулась с Аритом.
— Полагаю, сейчас королю нужнее всего проявить силу, — сказала Эссани. — Показав, что с нами не стоит валять дурака, мы дадим урок другим мятежникам. Эту стратегию, при всем почтении к вам, генерал, избрал король.
Это уж точно.
— Мы не можем ослушаться его приказов, — подтвердил Арит.
Конечно, мы не могли.
— И не ослушаемся. — Я встал, потянулся. — Не сомневайтесь, мы одержим для него весьма зрелищную победу. Но не этой ночью. Возвращайтесь к войскам и скажите, чтобы располагались на ночлег как пожелают. Новые приказы поступят к утру.
Оглушительное молчание. Я сунул руки в карманы, смерил подчиненных взглядом. Оба не двинулись с места.
— Ну? Хотите что-то сказать?
Судя по лицам — Эссани неодобрительно кривилась, лицо Арита выражало полное недоумение, — они многое могли бы сказать. Но оба прошли хорошую выучку, были опытными солдатами, а обученные опытные солдаты не спорят с начальством. И они, поклонившись и отсалютовав, оставили меня одного в палатке, после чего я, развалившись на стуле, уставился в полотняный потолок.
Зерит хорошо меня знал. Я был осторожен по природе, а здесь шла рискованная игра. Он оказался бы мной недоволен.
Но у меня не шла из головы Тисаана и все, чего она сумела добиться одним только блестящим представлением. И еще вспомнился старый друг Райан и его брат, чья жизнь была теперь в моих руках. И все эти выстроившиеся перед воротами бедняги, каждый из которых запросто мог бы оказаться на другой стороне. Неужели я должен приговорить их всех к смерти только за то, что отказали Зериту в короне?
Нет, будь я проклят.
Письмо от Зерита пришло той же ночью. Я еще не дописал своего, в котором сообщал ему свои планы, а он уже прислал стратаграммой листок. Чем подтвердил мои подозрения, что Эссани с Аритом верны ему — как видно, настолько, чтобы доносить, опережая меня.
Письмо было кратким.
Капитан Фарлион,
ради нас всех надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
З.
Я ответил:
Мой славный король,
знаю.
генерал Фарлион
Глава 16
Эф
Мы впятером выехали на заре. Прощались в тихий предрассветный час. Мы с отцом обменялись сдержанными поклонами, мать целомудренно поцеловала меня в щеку, обдав запахом лаванды, нестойким, как ее привязанность. Одна только Оршейд — всегда только Оршейд — проломила лед между мной и родными. Издали она выглядела такой чистой и безупречной — как произведение искусства. Я всю жизнь со страхом ждала дня, когда она станет такой же, как они, — дня, когда она станет больше тиирной, чем сестрой мне. В то утро она выглядела так элегантно, что мне подумалось: «Вот и пришел этот день». Но тут ее безупречное лицо дрогнуло, и она как безумная стиснула меня в объятиях. Я ухватилась за нее, сминая ее тонкие шелка своим кожаным доспехом, и крепко поцеловала в щеку.
— Береги себя, сестра, — шепнула я.
— Береги себя, — выдохнула она. — Мне будет так плохо без тебя, если…
Отец откашлялся, явно намекая: не пристала такая чувствительность на глазах у невольных союзников, перед кем следует представать во всем достоинстве. Поэтому я сдержанно отстранилась, будто у меня вовсе не щипало в глазах. И не позволила себе оглянуться.
Подъезжая к отряду, я чувствовала на себе пристальный взгляд Кадуана — не знаю, любопытный или осуждающий. С Кадуаном я ничего не могла знать наверняка.
Если он с кем-то прощался, я того не видела. В разношерстном собрании немногих Каменных, подтянувшихся нас проводить, ни в ком не осталось жизни даже помахать на прощанье.
Мы ехали молча, только хрустел подлесок под копытами лошадей. Когда дорога стала более каменистой, а заросли гуще, я поняла, что близится граница земель сидни, и оглянулась на Удел. Над горизонтом теперь виднелся лишь самый краешек, и встающее солнце заливало черное стекло кровавыми потеками. Скоро они скроются из виду.
Последний раз я так далеко отъезжала от дома ребенком. И не думала, что уеду снова. Тем более вот так — с вишраи.
В напарники мне, разумеется, выбрали Сиобан. В этом можно было не сомневаться. Ишка взял с собой вишрийского военачальника по имени Ашраи. Тот был широкоплеч, грузен, среди других вишраи выглядел неотесанным со своей длинной темной бородой и заплетенными в косы волосами до пояса. Левую щеку его уродовал шрам, который морщился каждый раз, как Ашраи бросал недоверчиво-пренебрежительный взгляд на меня или на Сиобан.
Он нам не доверял и не считал нужным это скрывать. Справедливо. Мы ему тоже не доверяли. К тому же мне откровенность Ашраи больше пришлась по душе, чем лощеная вежливость Ишки. Тот напоминал гладь слишком уж тихого пруда — ровное отражение неба скрывает опасные глубины.
Несколько часов мы ехали молча, почти без остановок. Таким шагом до первой нашей цели — Дома Тростника — оставались недели пути. При мысли о нем у меня поджимался живот. И вишраи, и сидни написали королю этого Дома, и ни мы, ни они не дождались ответа. Впрочем, Тростниковые славились своей замкнутостью — выделялись среди малых Домов дурными отношениями с обоими нашими Домами. Возможно, они просто не хотели ввязываться в конфликт ни на какой стороне.
А все-таки… Эта мысль не шла у меня из головы. Ишка, к моей ребяческой обиде возглавивший отряд, придержал коня, поднял голову к тускнеющему небу, дважды потянул носом и без лишних слов объявил:
— Ночуем здесь.
Я готова была заспорить просто от неприязни к его тону.
Но все утомились, так что возражать не стали. Сиобан с Ашраи отошли подстрелить несколько кроликов — вместе, по невысказанному согласию не оставлять никого вооруженного без присмотра, — а остальные стали устраиваться.
Охотников долго ждать не пришлось. Издалека было слышно, как Ашраи быком ломился сквозь заросли.
— Непочтительность! — бросил он, держа за хвосты убитых белок.
— Смешно! — бормотала Сиобан.
Она принесла двух куропаток, при виде которых у меня потекли слюнки. Мы весь день не ели, а куропатки выглядели соблазнительнее добытых Ашраи грызунов. Ишка выпрямился. Он разводил костер, и отброшенная им со лба волна золотых волос взметнулась языком пламени.
— В чем дело? — спросил он.
Всякому было очевидно, что дело неладно.
Сиобан, взглянув на меня, с досадой покачала головой.
— Она, — пробурчал Ашаи, — не почитает наших обычаев.
— Более почтительно было бы оставить их в луже? — огрызнулась Сиобан.
Ашраи фыркнул.
Взгляд Ишки стал жестким, он чуть заметно изменился в лице. Я перехватила его взгляд — на мертвых птиц в руках Сиобан.
— Мы не убиваем птиц, — холодно сообщил он. — И тем более не едим.
Я волей-неволей признала, что в этом есть смысл.
— Я готова есть грызунов из… почтения к обычаям вишраи. Но хотелось бы узнавать о них заранее, а не нарываться без предупреждения. — Сиобан обожгла Ашраи взглядом. — Ударивший мне в спину редко уходит живым.
— Он тебя ударил? — Брови у меня взлетели на лоб.
Сиобан подошла ближе, и в свете костра стала видна кровавая полоса у нее на плече.
Моя дипломатическая выдержка рухнула под наплывом ярости.
Клинок сам собой вскочил в руку. Два шага, и я всем телом прижалась к грузной туше Ашраи, а мой клинок уперся ему в подбородок.
— Не смей поднимать на нее руку! — прорычала я.
Резцы у меня успели заостриться.
Едва угроза сорвалась с языка, я ощутила спиной тепло другого тела — и холод стали у горла.
— А я прошу того же от тебя.
У меня волосы встали дыбом, так близко прозвучал голос Ишки. Гладкий, спокойный, но холодный, как прижатая к коже сталь.
Две секунды никто не дышал. Потом все разом опустили готовое ужалить оружие. И настороженно уставились друг на друга: ну-ка, посмей ударить первым! Я сцепилась взглядом с Ишкой. Между нами гудел костер, в волнах жара его гладкое лицо шло рябью.