Экскурсовод завел в зал группу из пятнадцати человек.

— Еще одной величественной фигурой, возникшей в конце девятнадцатого века, был Герберт Джордж Уэллс. Писатель, ученый, критик общественного устройства, историк и изобретатель, — невыразительно вещал экскурсовод.

Уэллс потрясенно слушал.

— Полгода назад археологические изыскания, предварявшие крупный проект по переустройству Лондона, открыли забытую лабораторию Уэллса, находившуюся в заложенном кирпичом подвале. И, конечно, все вы знаете, что было найдено там.

Уэллс приоткрыл дверь и постарался незаметно выглянуть, чтобы рассмотреть людей двадцатого века.

— Леди и джентльмены, — продолжил гид торжественно, — Калифорнийская академия наук и Музей науки Сан-Франциско горды тем, что в нашей экспозиции выставлена знаменитая уэллсовская машина времени!

Сан-Франциско! Как, к дьяволу, он мог оказаться в Сан-Франциско, когда его машине положено перемещаться только в четвертом измерении? Он лихорадочно размышлял — и вскоре нашел ответ. Ну, конечно! Если археологи «открыли» его лабораторию и машину времени, то, несомненно, его устройство просто отправили в мировое турне. Или, может, город Сан-Франциско просто купил машину, хоть ему и не верилось, чтобы британское правительство допустило подобную сделку… если, конечно, сферы влияния не претерпели значительных изменений. Ему вспомнилось, как в начале девятнадцатого века богатая монаршья семья Британии купила египетские археологические находки и перевезла их в Британию. Так почему бы Эйч Джи Уэллсу не попасть в Америку? Египет был слабым и бесправным. Может, Англия теперь находится в сходном положении? Нет, не может такого быть! Наверняка у машины времени просто мировое турне.

— Конечно, труды этого загадочного человека оказались бесплодными: свидетельств того, что это устройство работало, не существует.

Уэллс возмущенно выпрямился.

Маленькая девчушка из экскурсии его заметила.

— Мама, а что там делает этот смешной дядя?

Экскурсовод повернулся и успел увидеть, как Уэллс захлопывает дверцу машины времени.

— Эй, вы! Там находиться не разрешается!

Уэллс поспешно схватился за рычаг вращения и попытался перевести в западное положение, чтобы убраться из 1979 года обратно в свое время. Сдвинуть рычаг не удалось. У него оставался только один вариант. Он мог отправиться дальше в будущее — но, будь он проклят, если решится на это при нынешнем состоянии машины.

Гид уже барабанил в дверь.

— Сэр, к экспонату нет доступа!

С криком Уэллс отпер дверь и резко ее распахнул. Она ударила экскурсовода, сбивая с ног. Уэллс тут же выскочил из машины и перепрыгнул через ленту ограждения. Экскурсанты пропустили его — некоторые даже удивленно смеялись. Он выбежал из зала и быстро потерялся в лабиринте залов и коридоров. За спиной раздались свистки: охранники его преследовали.

Уэллсу еще никогда в жизни не было так страшно.

* * *

Он добежал до пожарной лестницы с табличкой «Запасной выход» и открыл ведущую туда дверь. Тут же сработал сигнал пожарной опасности, еще усилив сумятицу, воцарившуюся в охране: теперь им необходимо было эвакуировать всех, находящихся в здании.

Уэллс быстро спустился по короткому пролету и оказался в анфиладе подвальных помещений, заполненных старыми витринами, сломанными подставками и старинным хламом, который сочли недостойным выставочных залов. За углом в коридоре он увидел свет, но не услышал там голосов. Пройдя мимо перекрещивающихся коридоров, он увидел выходную дверь.

Уэллс вышел через нее, поднялся по нескольким ступенькам — и оказался на забетонированной дорожке. Он зашагал прочь от музея, слыша за спиной жуткий шум: охранники эвакуировали людей через парадный вход. Дорожка провела его к деревьям — и как только музей скрылся из виду, он испытал чувство облегчения.

Погодные условия оказались похожими на те, что досаждали Лондону. Небо было затянуто тучами, ветер нес клочья тумана, хотя температура была чуть выше, а влажность — меньше лондонской. Однако воздух пах странно: в нем не ощущалось характерной нотки сжигаемого угля.

Он спустился по изогнутой лестнице из грубо обработанного камня и обнаружил, что попал в японский сад. Успокаиваясь, он задержался, чтобы полюбоваться чудесными цветами и экзотическими красками пруда с карпами. Дотронувшись до карликового деревца, он улыбнулся и почувствовал себя увереннее. В «Ап-парк» — имении, где жила и работала его мать, — был похожий сад, только намного меньше размером и не такой причудливый. Там не было выгнутых мостиков и любопытных маленьких святилищ. Тем не менее ему вспомнилось, как он там читал и создавал любительскую газету, которая потом распространялась среди прислуги, под командованием его матери. Он смахнул грустную сентиментальную слезу. То были спокойные, ленивые дни, когда он приходил в себя после травмировавших его неудачных попыток пойти в ученье. И тех дней больше нет.

Уэллс вдруг расправил плечи и отвернулся от деревца-бонсай. Сад прекрасен — не больше и не меньше. Ему следует принять это как знак того, что 1979 год — это одновременно и старый мир, и новый мир, сочетающий все хорошее из прошлого с еще лучшим из будущего-настоящего, которого он пока не видел. Однако он признался себе, как ему приятно знать, что мир по-прежнему изобилует цветами, деревьями, травой и другими пасторальными проявлениями жизни. Он возобновил движение, следуя по дорожке, которая огибала главный пруд — и, надо полагать, вела из сада.

У него за спиной раздался пронзительный далекий вой. Он обернулся. Звук все нарастал — и пронесся мимо него, словно гром. Поморщившись, он прижал руки к ушам и упал на колени. Когда он поднял взгляд, то с изумлением увидел громадную металлическую машину с большими гладкими крыльями, конусообразными двигателями, овальными окнами и белой с синим раскраской. Она спускалась с небес, бросая вызов силе притяжения. Боже правый, что это? Разве Икар не упал в Эгейское море?

Эйч Джи вскочил и почти бегом двинулся через сад, следуя за громадным воздушным кораблем, пока тот не скрылся из виду, а его рев не стал глохнуть вдали. Уэллса распирал смех. Он торжествующе воздел сжатую в кулак руку. Человек пытался летать со времен греческой империи. И спустя тысячи лет ему это удалось! Громадная летающая машина стала доказательством того, что Герберт Джордж Уэллс утверждал всегда: наука и техника определенно несут удобство, комфорт и прогресс.

Он почувствовал странное покусывание в районе стоп и опустил взгляд. Оказалось, что он стоял по колено в воде — и карпы пытались есть его брюки! Кажется, стараясь не выпустить из виду летательный аппарат, он зашел в пруд! Смутившись, он вышел из воды и направился к выходу из сада.

Эйч Джи шел по дорожке мимо газонов и деревьев — и думал, что этот парк столь же прекрасен, как все то, что мог предложить Лондон восемьдесят шесть лет назад. Чуть дальше, за газоном дети играли с собакой, немолодые родители что-то читали, влюбленные загорали на подстилках. Картина была идиллически-мирной. Нет сомнений: он попал в рай, несмотря на испытанную им недавно панику в музее. На глаза снова навернулись слезы. Он был рад за человечество — и мечтал стать частью этого нового мира, который определенно был гораздо лучше Лондона 1893 года.

Он нахмурился. Ностальгия по настоящему ничуть не лучше ностальгии по прошлому! Ему нельзя и дальше просто мечтательно на все глазеть.

Скоро ему придется с кем-то вступить в разговор, сориентироваться, а потом собраться с мыслями, чтобы выследить Стивенсона. Идя вверх по склону, он слушал ровный гул, похожий на реку. Однако природа звуков была явно иной — и он приготовился к еще одному удивительному зрелищу.

Поднявшись, он увидел, что парк закончился и за ним лежит улица. Никакой брусчатки или булыжника. Но откуда этот шум? Он повернул голову — и ахнул. Примерно милей дальше оказалась громадная бетонная лента, изгибавшаяся вдоль горизонта. Это явно была дорога — современное шоссе: по бетону неслись похожие на муравьев машины, которые скрывались и выныривали, творя инженерный балет.

Герберт Уэллс ухмыльнулся. «Хитро!» — подумал он. Видимо, эти машины — потомки двигателя внутреннего сгорания Даймлера — Бенца, а управляют ими обычные люди. Поразительно! Никаких лошадей. И никакого навоза по всем улицам, который бы требовал уборки. Туда им и дорога!

Внезапно он заметил поезд заостренной формы — красно-бело-синий. Он показался из-за холма и стремительно поехал вдоль дороги. Будь Уэллс ближе, он бы прочел, что на боку локомотива написано: «Скоростная система Зоны залива». Поезд остановился у какой-то платформы, выпустил пассажиров — и умчался прочь с электрическим воем.

Эйч Джи был потрясен. Что за прекрасный, рациональный, гениальный механизм! Очевидно, это внук подземки, вот только он не изрыгает громадных облаков сернистого дыма. Чудесно.

Значит, это — Сан-Франциско. Великолепно. Должно быть, Лондон вообще невероятный.

* * *

Уэллс вышел из парка в отличном настроении. Он шагал по тротуару, то и дело останавливаясь, чтобы восхищенно потрогать хитроумные транспортные средства, припаркованные на улице. Вскоре он оказался на перекрестке, где какая-то молодая особа сидела на лавочке под вывеской «Остановка автобуса». Эйч Джи остановился в нескольких шагах от нее и стал разглядывать. Волосы у нее были длинные и темные: локоны падали на плечи. Лицо оказалось одновременно правильным и нежным, с высокими скулами, почему-то намекающими на королевскую кровь, и полными губами, обещающими наслаждение. На ней была просторная деревенская блузка и… брюки того же цвета! Кожа была смуглая и здоровая, а фигура, обрисованная непринужденным нарядом, была настолько идеальной, что Эйч Джи вообразил, будто попал в райский сад и взирает на изображение прогрессивной Евы.