В другом конце прохода уже пели братья Бёксле. Посмотреть на них собралась небольшая группа, всего человек десять. Поток остальных устремлялся мимо, в магазин или обратно. Было ветрено, чем-то этот ветер напомнил мне концерт битлов в 1970 году на крыше здания «Эппл».

— Все в порядке? — спросил я Яна Видара, положил футляр, вынул гитару, достал ремень и перекинул через плечо.

— Ага, — ответил он. — Будем включать? Который час, Эйвинн?

— Десять минут двенадцатого.

— Еще десять минут. Подождем немного. Еще пять минут. Окей?

Он подошел к усилителю и отпил колы из стоявшей рядом бутылки. Голову он повязал скрученной банданой. На нем была белая рубашка навыпуск и черные брюки.

Братья Бёксле все пели.

Я бросил взгляд на список пьес, наклеенный сзади на усилитель.

Smoke on the Water

Paranoid

Black Magic Woman

So Lonely.

— Можно мне камертон? — спросил я Яна Видара.

Он протянул мне коробку, и я подключил питание. Гитара была настроена, но я немного подкрутил колки. На парковку то и дело подъезжали автомобили и делали круг, высматривая свободное место. Как только открывалась дверь, из нее вылезали сидевшие сзади дети и, потоптавшись на асфальте, тащили родителей в нашу сторону. Все глядели на нас, проходя мимо, никто не останавливался.

Ян Хенрик подключил бас-гитару к усилителю, резко дернул струну. Над асфальтом разнеслось «БУМ».

БУМ БУМ БУМ

Оба брата Бёксли дружно обернулись в нашу сторону, не переставая петь. Ян Хенрик шагнул к усилителю и прибавил громкости. Сыграл несколько нот.

БУМ. БУМ.

Эйвинн попробовал ударные. Ян Видар взял аккорд на гитаре. Вышло офигенно громко. Вся площадь глядела на нас.

— Эй вы, там! Прекратите это! — крикнул один из братьев Бёксле.

Ян Видар посмотрел на них с вызовом, затем повернулся и снова глотнул колы. Усилитель бас-гитары работал, усилитель Видара тоже. А как там у меня? Я прикрутил звук, взял аккорд, медленно стал прибавлять звук, усилитель словно погнался за звуком, все больше усиливая громкость, а я тем временем не спускал глаз с обоих певцов, стоявших, расставив ноги, в другом конце прохода и продолжавших играть на гитарах, с улыбкой распевая свои безмятежные песенки про чаек, рыбачьи лодки и закаты. В тот момент, когда они посмотрели на меня таким взглядом, который иначе как свирепым не назовешь, я снова убавил звук. Усилитель работал, все в порядке.

— А теперь который час? — спросил я Яна Видара.

Его пальцы уже лежали на грифе.

— Двадцать минут.

— Придурки! Пора им уже сворачиваться.

Братья Бёксли воплощали в себе все то, что я отвергал: все респектабельное, уютное, мещанское. Я с нетерпением ждал момента, когда включу усилитель и смету их со сцены. До этого дня мой бунт сводился к тому, чтобы выступать в классе с особым мнением, а иногда спать на уроке, опустив голову на парту. Однажды я бросил на улице пакет из-под булочек, и, когда какой-то старичок попросил меня его поднять, я предложил ему сделать это самому, если для него это так важно. Когда я, отвернувшись, пошел дальше, сердце у меня колотилось так, что я едва мог дышать. В остальном я выражал себя через музыку, где одно то, что я слушал, — антикоммерческие, андерграундные, бескомпромиссные группы — делало меня бунтарем, не согласным с общепринятыми условиями и стремящимся их изменить.

И чем громче я играл, тем ближе казалась моя цель. Я купил к своей гитаре такой удлинитель, чтобы можно было играть внизу в прихожей перед зеркалом, включив на полную громкость усилитель наверху в моей комнате, и тогда происходило нечто удивительное: звук искажался, становился пронзительным, и от этого, как бы я ни играл, получалось шикарно, звуки моей гитары наполняли собой весь дом и между этими звуками и моими чувствами возникало некое единство, они сами словно становились мною, таким, каким я был на самом деле. Я написал об этом текст, вообще-то для песни, но поскольку мелодия так и не придумалась, я назвал его стихами и записал в дневник.

Души фидбэк коверкая,
Я сердце выворачиваю
И вижу, как мы сливаемся
Внутри моего одиночества,
Внутри моего одиночества,
Ты и я, Ты и я, любимая.

Я рвался на волю, на простор. И единственным, что, в моем представлении, имело к этому отношение, была музыка. Вот так я и очутился тем днем в начале осени 1984 года на площади перед торговым центром Хонеса с купленной к конфирмации, светлого дерева имитацией «Стратокастера» через плечо, и стоял там, положив палец на кнопку громкости, дожидаясь, когда братья Бёксли закончат петь, чтобы в ту же секунду врубить звук на полную мощность.

На площадь налетел резкий порыв ветра, по мостовой, шурша, пронеслись сухие листья, скрипя, завертелся щит с рекламой мороженого. Мне показалось, что на щеку мне брызнула капля, и я взглянул на молочно-белое небо.

— Дождь, что ли? — спросил я.

Ян Видар выставил раскрытую ладонь и пожал плечами.

— Вроде нет, — сказал он. — Один хрен, мы все равно будем играть. Хоть под ливнем.

— Согласен, — сказал я. — Психуешь?

Он с каменным лицом покачал головой.

Наконец братья закончили. Небольшая группа людей, собравшаяся перед ними, захлопала, братья стали кланяться.

Ян Видар обернулся к Эйвинну:

— Готов?

Эйвинн кивнул.

— Готов, Ян Хенрик?

Ян Хенрик кивнул.

— Карл Уве?

Я кивнул.

— Два, три, четыре, — отсчитал вслух Ян Видар, в общем-то самому себе, потому что первые такты рифа он играл один.

В следующую секунду воздух взорвался от звуков его гитары. Люди вокруг вздрогнули. Все обернулись на нас. Я мысленно отсчитывал такт, поставив пальцы на гриф. Моя рука тряслась.

РАЗ ДВА ТРИ — РАЗ ДВА ТРИ ЧЕТЫРЕ — РАЗ ДВА

ТРИ — РАЗ ДВА.

Тут мне надо было вступить.

Но звука не было!

Ян Видар уставился на меня застывшим взглядом. Я переждал один такт, включил громкость и вступил. Две гитары — это уже нечто оглушительное.

РАЗ ДВА ТРИ — РАЗ ДВА ТРИ ЧЕТЫРЕ — РАЗ ДВА

ТРИ — РАЗ ДВА.

Тут вступил хай-хэт.

Чика-чика, чика-чика, чика-чика, чика-чика.

Большой барабан.

Малый барабан.

Затем бас-гитара.

БАМ БАМ БАМ бамбамбамбамбамбамбамбамбамбамБА

БАМ БАМ БАМ бамбамбамбамбамбамбамбамбамбамБА

Только тут я снова взглянул на Яна Видара. Он гримасничал, пытаясь сказать что-то беззвучно.

«Слишком быстро! Слишком быстро!»

Эйвинн сбавил темп. Я попытался сделать то же самое, но сбивало то, что бас-гитара и гитара Яна Видара продолжали играть в прежнем темпе, а когда я бросил эти попытки и принял их темп, они вдруг заиграли медленнее, и только я один продолжал держать бешеный ритм. Посреди этого сумбура я заметил, как ветер ерошит волосы Яна Видара, а один из ребятишек, стоящих перед нами, зажимает ладонями уши. В следующую секунду пошла первая строфа, и мы более или менее выправились. И тут на площади появился мужчина в светлых брюках, сине-белой полосатой рубашке и желтой летней куртке. Это был директор магазина. Он направлялся к нам. Не дойдя метров двадцати, он начал махать руками, как будто хотел остановить идущее судно. Он махал и махал. Еще несколько секунд мы продолжали играть, но, когда он остановился прямо перед нами, продолжая махать, уже невозможно было сомневаться в том, кому он подает эти знаки, и мы перестали.

— Что за чертовщину вы тут устраиваете! — сказал он.

— С нами же договорились, чтобы мы тут играли, — сказал Ян Видар.

— Да вы совсем, что ли, обалдели! Тут же торговый центр! Сегодня суббота. Люди приходят за покупками и хотят отдохнуть! Нельзя же подымать такой адский грохот!

— Хотите, чтобы мы немного убавили звук? — спросил Ян Видар. — Без проблем!

— Убавьте, да как следует.

Вокруг нас собралась целая толпа. Человек пятнадцать-шестнадцать, если считать детей. Не так уж и плохо!

Ян Видар обернулся и убавил громкость усилителей. Взял на гитаре аккорд и посмотрел на директора магазина.

— Так пойдет? — спросил он.

— Еще! — потребовал директор.

Ян Видар еще немного убавил звук, взял новый аккорд.

— Так хватит? — спросил он. — Мы же не танцевальный оркестр.

— Ладно, — сказал директор. — Давайте так. Хотя нет, убавьте-ка еще.

Ян Видар снова повернулся к усилителю. Когда он дотронулся до регулятора громкости, я увидел, что он только сделал вид, что повернул его.

— Ну вот, — сказал он.

Мы с Яном Хенриком слегка прикрутили звук.

— Начинаем сначала, — сказал Ян Видар.

Мы начали сначала. Я отсчитывал про себя ритм.

РАЗ ДВА ТРИ — РАЗ ДВА ТРИ ЧЕТЫРЕ — РАЗ ДВА ТРИ — РАЗ ДВА.

Директор магазина направился обратно к входу в торговый центр. Мы играли, а я следил за ним глазами.

Когда мы дошли до места, на котором нас прервали, он остановился и обернулся. Посмотрел на нас. Отвернулся, сделал несколько шагов к центру, обернулся опять и вдруг устремился к нам и снова замахал руками, как в первый раз. Ян Видар не видел его, он играл с закрытыми глазами. А Ян Хенрик все видел и посмотрел вопросительно на меня.

— Стоп, стоп, стоп! — сказал директор, подойдя к нам. — Так не пойдет, — сказал он. — Извините. Давайте сворачивайтесь.