Я хватаю газету и пытаюсь наспех прочесть её, но мама уже почти в дверях, поэтому я решаюсь на смертный грех.

— Простите меня, Пришельцы!..

Придерживая газету, я вырываю из неё страницу и засовываю в карман раньше, чем из-за угла появляется мамина голова.

— Что ты здесь делаешь? Решил гнездо свить? — спрашивает мама, массируя себе шейные позвонки.

— Я ничего не рвал!

Преступник из меня, конечно, совсем никудышный.

И мама это знает не хуже меня. Она капает головой и помогает мне убрать устроенный мной беспорядок, после чего мы оставляем библиотеку почти такой же, какой она была до нашего появления.

Дома я дожидаюсь, пока родители не уснут, прежде чем решаюсь достать статью из кармана.

...

Ровно год назад этот день навсегда изменил жизнь семьи И, а Равен Брукс оставил в нём кусочек своей души. День, начавшийся как день семейного отдыха в новооткрытом парке развлечений «Золотое яблоко», стал днём немыслимой трагедии, когда техническая неисправность и, как следствие, авария на самом популярном аттракционе «Гнилой огрызок» оборвала жизнь семилетней Люси И.

Лицо улыбающейся девочки смотрело на меня со страницы, глаза блестели из-под тёмной чёлки. С тяжёлым сердцем я прочитал подпись:

Люси И была первоклассницей равенбрукской начальной школы.

Она была первоклассницей, повторил я мысленно. Была, потому что теперь её больше нет. Это — то, о чём Аарон хотел, чтобы я догадался? И как бы я мог додуматься, что настолько страшное происшествие произошло в том самом месте, где мы стояли лишь этим вечером?

Я читал дальше:

...

— Это был сущий кошмар. В том смысле, что парк развлечений должен быть безопасен, — говорит Трина Белл, бывшая работница конвейера с фабрики «Золотое яблоко», расположенной рядом с парком.

— Вот что я вам скажу: никто из моих детей больше никогда не сядет ни на один из подобных аттракционов. Это история чётко дала понять, что нельзя быть уверенным в их безопасности, — заявил Билл Марксон, подметая тротуар перед зоомагазином «Щенку и котёнку». — Знаете, что я думаю? Я думаю, что они не захотели откладывать открытие ради проверки безопасности и не сделали положенных тестов.

Однако не все в Равен Брукс обвиняют корпорацию «Золотое яблоко» или строителей, которые его возводили. Глэдис Ивинг старается сохранить счастливые воспоминания, несмотря на накрывшую их тень стремительного заката популярности кондитерской фабрики.

— Никогда не забуду, как мы с младшим сыном катались на колесе обозрения в день открытия парка. Не помню, чтобы он когда-нибудь был так счастлив. Людям должно быть стыдно, что они сожгли это место.

Я ещё трижды перечитал слова Глэдис Ивинг, чтобы убедиться, что правильно их понял.

— Они сожгли его? — выдохнул я.

...

На неделе, основным событием которой стали соболезнования семье и размышления о возможном повторении трагедии, разгневанные родители и горожане собрались у закрытого парка развлечений «Золотое яблоко» для общего траура. Но то, что было задумано как траурное собрание, обратилось в бунт, когда несколько взбешённых граждан направили свой гнев на парк. На этот момент вина за гибель юной Люси И возлагалась на корпорацию «Золотое яблоко» и менед…

Я перевернул страницу, но на противоположной стороне рассказывалось лишь о зоопарке соседнего городка и распродаже биологически чистых цыплят в экомагазине (видимо, когда там ещё продавалось мясо). Вернувшись к странице со статьёй, я прочёл, что продолжение нужно искать на странице ВЗ.

Положив смятую газету на колени, я откидываюсь на спинку кровати, запрокидываю голову и смотрю в потолок. Так вот что это было — то, о чём Аарон хотел рассказать, но не знал как. И не мне его судить. Как можно заговорить о таком кошмаре посреди обычной болтовни?

Но, как ни ужасна история этого места, не она меня беспокоит. Главное, что я не могу понять — почему Аарон привёл меня туда. Несомненно, он хотел, чтобы я знал, что там произошло.

Но зачем?

Засыпая, в сотый раз прокручиваю в мозгу мысли об Аароне и его семье.

Дрожащие руки госпожи Питерсон, выдыхающей в окно сигаретный дым. Взгляд, которым обменялись они с Аароном, когда его отец говорил о вытягивании костей. То, как побледнело лицо Мии перед тем, как отец подхватил и начал щекотать её под рёбрами.

Всю ночь мне снились маленькие хрупкие скелетики, зарывшиеся в покрытую пеплом землю и крутящиеся на тёмном колесе обозрения, медленно задыхающемся в объятиях лиан.

ГЛАВА 5

Я уже не сомневаюсь, что Равен Брукс — странное место. Всё, начиная с лама-фермы и вплоть до не-вполне-продуктового-магазина (я уж не говорю про то, что касается скрытой в лесных зарослях трагедии «Золотого яблока»), — весь этот город выглядит спятившим.

— Он эклектичен, — говорит папа, когда мы встречаем на улице женщину, «выгуливающую» свою собаку в слинге, как младенца.

— Здесь во всей округе нет ни одного торгового центра! — жалуюсь я.

— На центральной площади не меньше пяти магазинов, где торгуют одеждой.

— Это, наверное, сплошняком «натуральные ткани» — хлопок и холстина. — В эколавке я видел целый стеллаж соломенных шляп и колючих сандалий из конопляного волокна.

— Нельзя судить, если не проверил сам, — отвечает папа, имея в виду магазины на площади, но, похоже, он сам сомневается.

— В первый день в школе я заявлюсь туда древней страшилой вроде Деви Крокетта. Почему бы вам просто не подвязать мне штаны куском верёвки? Получится не хуже. Вместо пакетиков с желейными конфетами мама накупила мне батончиков мюсли с гранолой. Пап, я не буду это есть. Не, ну правда: так нельзя делать.

— Ну-ну, — хмыкает папа.

Он и сочувствует, и иронизирует. Припарковавшись на площади, он поворачивается ко мне, не позволяя выскользнуть из машины.

— Что происходит, Нарф?

Я бы предпочёл улизнуть, но папа положил палец на кнопку блокировки дверей.

— Я хочу сказать, что я пока никого здесь не знаю, — выдавливаю я. — Что, если…

Это всегда очень трудно — найти слова, чтобы объяснить папе, что я понимаю, почему нам приходится опять начинать сначала, что это не его вина, раз ему трудно удержаться на работе. Просто каждый раз, когда мы переезжаем, мне всё труднее не выделяться.

— Помнишь, когда мы переехали в Реддинг? — спрашиваю я папу.

Он кивает, приготовившись слушать.

— Помнишь, я в первый день надел рубашку «Орлы Реддинга»?

— Ту разлетающуюся, да? — Папа улыбается. Он всегда готов пошутить.

Но в школе кто-то из ребят сказал, что я, наверное, покупаю одежду в аэропорту. Этого я папе никогда не рассказывал.

— Ладно, забудь, — говорю я и теперь. — Но чур — больше никаких шуточек. Больше не умничаем с одеждой.

Папа наклоняет голову набок, но я выскакиваю из машины, не оставляя ему шанса продолжить эту беседу.

Площадь похожа на большой квадрат. Посредине стоит гигантский фонтан: три огромных пляшущих яблока с длинными тощими ручками и ножками должны выглядеть игриво, но сделаны так, что смотрятся почти порочно. Это ужасно неприятно, но, кажется, не беспокоит никого, кроме меня. Малышня бросает в воду монетки и балансирует на окружающем фонтан низком кирпичном бордюре.

По периметру площади вокруг фонтана выстроились магазины. По углам расположены рестораны разного уровня — от самого простого до изысканного. Магазины, похоже, тоже сгруппированы по темам: на одной стороне — товары для детей, дальше — для подростков, потом — для взрослых, и на четвёртой стороне — магазины с кучей всяческих безделушек, которые мама называет «бесполезными пылесборниками».

— О! У них есть Веллингтон Хаммель! — В папиных глазах пляшут отблески от фонтана, и он, уподобившись другим равенбрукским отцам, устремляется внутрь одного из магазинов с дорогими предметами интерьера и массажными креслами.

Через двадцать минут он уже был почти уверен, что ему непременно нужна антистрессовая фигурка «Гном», когда к нему подошёл незнакомый мне человек.

— Мы тебя так нервируем, что тебе уже нужен «Гном»? — спросил тот.

Обернувшись, папа засмеялся и хлопнул мужчину по плечу:

— Если и так, ты платишь мне слишком мало, чтобы я мог позволить себе хоть что-нибудь здесь купить!

Они смеются уже вдвоём, и тут я замечаю мальчика, стоящего за спиной у мужчины, так хорошо осведомлённого о том, сколько именно недоплачивают моему папе в «Равен Брукс баннер». Ему, кажется, так же неловко, как мне.

Папа и его знакомый вдруг вспомнили о нашем существовании.

— О! А это, должно быть, Энзо? — говорит мой папа, протягивая руку мальчику, который в ответ вежливо её пожимает. — Познакомься — это Ники.

— Папа! — Я съёживаюсь.

— Ах, извините — Ник. Познакомься — это Ник. Нарф, это Мигель Эспозито, мой институтский друг, о котором я рассказывал вам с мамой. Это он рассказал мне, что тут есть вакансия.

— Нам повезло, что твой папа был как раз свободен, — говорит Мигель, и я решаю, что он классный, потому что так ловко обходит вопрос о папиной безработности.

— Слушай, Нарф, мне кажется, вы с Энзо сверстники. Восьмой класс, верно? — спрашивает папа у Энзо, и тот кивает в ответ.