— До этого лета я даже не знал о существовании Равен Брукс. Как ты мог заметить, мой папа не очень-то любит рассказывать о себе. Честно говоря, я даже не могу представить его ребёнком.

Энзо со мной не спорит.

— Какая теперь разница? — спрашиваю я.

— Слушай, я не виноват, что ты носишь на голове дерьмо, — произносит Рубен.

— Никто ни на чём не носит экскременты! — орёт миссис Райленд.

Энзо наклоняется поближе:

— Я миллион раз просматривал старые архивы, когда искал истории обо всех этих странностях: о погоде, Защитниках леса, твоих бабушке и дедушке.

— И что дальше?

— Репортёра, который написал все эти истории, звали Норман Дарби. Внезапно он просто перестал писать заметки.

— Потому что умер, да?

Я киваю на класс, в котором царит хаос — напоминание о том, как всё это началось. С разговора о преждевременной смерти мистера Дарби.

— А что, если это не был несчастный случай? — спрашивает Энзо, широко раскрыв глаза.

— Ты думаешь, его раздавил печатный станок? — уточняю я, надеясь, что Энзо шутит.

— Ты обо мне слишком плохо думаешь, — отвечает Энзо, оглядываясь на Сета и Рубена. — Но тебе не кажется странным, что в газете, где каждую минуту что-то печатают, не было ни одной статьи о смерти бывшего сотрудника?

Энзо переводит дух, давая мне возможность осознать сказанное.

— Возможно, Норман узнал что-то, чего не должен был знать, — продолжает он.

Как будто я сам об этом не подумал.

* * *

Вечером я понимаю, что мне надо сделать. Я должен поговорить с Мией.

Она мой ближайший союзник и, похоже, теперь из-за всего происходящего нужна мне больше, чем я думал.

Я стучу в дверь её спальни: скорее это предупреждение, что я захожу, а не просьба. Мия сидит на кровати, положив ногу на ногу, а вокруг неё разбросаны листы бумаги.

У меня нет времени спрашивать, для чего они ей. Я должен докопаться до сути.

— Мия, ты должна забыть про свою обиду, — говорю я.

Мия резко поворачивается ко мне, её глаза сверкают. Но её лицо выглядит спокойным и равнодушным. До этой минуты я никогда не замечал, что Мия и папа похожи. Прямо с порога комнаты я вижу фирменный свирепый взгляд Питерсонов: приподнятые брови и чуть вытянутые вперёд губы. Что в это время происходит у них в голове — понять очень сложно. Я не знаю, естественное ли это выражение лица или Мия практиковала его перед зеркалом в ванной. Вероятно, она ждала этого мгновения с тех самых пор, как я вернулся домой из больницы.

Мия вздыхает и переводит взгляд на лежащие перед ней бумаги.

— Тебе больше не с кем поговорить, — спокойно произносит она.

Я прищуриваюсь и пытаюсь разглядеть, чем таким важным занята Мия, но вижу лишь надписи фиолетовой гелевой ручкой на разбросанных вокруг листах.

— Ты хочешь, чтобы я перестала обижаться, потому что тебе хочется поговорить, а больше не с кем, — продолжает Мия. — За ужином ты постоянно дёргался. У тебя есть какая-то тайна, ты хочешь рассказать мне и хочешь, чтобы мне было не всё равно, но мне это не интересно.

— Я не дёргался, — оправдываюсь я.

— Мне не интересна твоя тайна, — серьёзно повторяет Мия.

— Теперь ты точно врёшь, — отвечаю я. — Тебя всегда интересовали тайны.

Мия пожимает плечами:

— Но не в этот раз.

Эта новая безразличная Мия приводит меня в замешательство. Где же моя надоедливая младшая сестрёнка, которую я так хорошо знаю и терпеть не могу?

— Мия, хватит! Ты слишком остро реагируешь.

— Я вообще никак не реагирую.

Она своего добилась.

— Я просто хотел тебя защитить.

— Хорошая попытка, — отвечает Мия, и, честно говоря, мне немного обидно.

— Но это правда!

— Нет, ты просто слишком жадный. Ты хотел почувствовать себя важным и первым узнать правду. Ты не думал ни обо мне, ни о других. Хотя я боюсь тайн так же, как и ты, — произносит Мия.

Мне приходится замолчать и попытаться осознать всю тяжесть сказанного. Мне обидно, потому что Мия права.

— Ты мне не доверял, — продолжает она, окончательно добивая меня. — Хотя во всём мире больше нет никого, кто оказался в такой же ситуации. А ты решил мне ничего не рассказывать.

Мне хочется, чтобы Мия ошибалась. Тогда я мог бы в гневе вернуться в свою комнату, поклясться хранить все семейные тайны при себе, чтобы они больше никому не могли причинить зла, и раз и навсегда положить всему этому конец.

Но это означает оттолкнуть Мию, единственного человека, который мог бы меня понять.

— Ладно, — говорю я. Это всё, на что я способен в данный момент, потому что настолько потрясён, что не уверен, сработают ли какие-нибудь другие слова.

Но похоже, этого достаточно, потому что Мия ещё пару минут сердито смотрит на меня, а потом пламя в её глазах гаснет, и она откладывает в сторону бумаги и ручку, чтобы я мог сесть рядом с ней на кровать и всё ей рассказать.

Через несколько минут я рассказываю Мие обо всём: о погоне, человеке, птице и гнезде. Папиной реакции в больнице. О том, что нашёл (а точнее, не нашёл) Энзо в архивах «Баннер». Я замечаю под глазами Мии тёмные круги. Раньше их не было. Кажется, я был так поглощён своими проблемами, что даже не замечал, спит она или нет.

Мы уже собираемся поговорить о бабушке с дедушкой, когда дверь распахивается, комнату заливает свет из коридора и входит мама с электрической зубной щёткой в руках.

— Вижу, вы помирились, — говорит она.

— Мам! — раздражённо перебивает Мия.

— Прости, — отвечает мама, поднимая руки. — В следующий раз буду стучаться. Но я как раз чистила зубы и услышала голоса, а сейчас уже слишком поздно, и вам пора ложиться спать.

Я жду, что Мия начнёт спорить, но то, что происходит дальше, совершенно обескураживает меня. Она кивает с серьёзным видом тридцатилетней, которой утром надо идти на работу. Мия просто сдаётся.

Прежде чем я успеваю понять, что произошло, мама выгоняет меня из комнаты и укладывает в постель. Я не знаю, подоткнула ли она одеяло, чтобы я лучше спал или чтобы помешать мне встать. Но прежде чем я успеваю подумать о том, что скрывает мама, я засыпаю и оказываюсь в стране сновидений.

И тут кто-то тянет меня за ногу.

— Ай! — вскрикиваю я.

— Тихо! — шепчет силуэт.

Я открываю глаза и узнаю Мию. На часах половина четвёртого утра. Она вообще спала? Что происходит? Я всё ещё раздумываю, не снится ли мне всё это, когда Мия на цыпочках выходит из моей комнаты и жестом просит следовать за ней.

Как я могу отказаться?

Когда мы подходим к первой лестнице, я уже знаю, куда мы идём. С тех пор как я вернулся из больницы, мама делала всё возможное, чтобы я не «переутомился» (её слова), спускаясь в подвал. Моё сердце начинает биться быстрее, когда я понимаю, что наконец увижу, что происходит внизу. Я скрещиваю пальцы и надеюсь, что мама не выглянет из комнаты и не увидит, как я направляюсь туда, куда она всё это время не давала мне зайти.

Когда Мия открывает дверь в подвал, у меня замирает сердце. Это больше не моё личное убежище.

* * *

Бетонный квадрат пола больше не усеян карандашами и альбомами. Они аккуратно сложены в тёмном углу. Всего за несколько дней подвал стал тёмно-серым.

Кажется, я слишком поглощён этим тоскливым видом, потому что не замечаю, что Мии больше нет рядом.

Я поворачиваюсь к лестнице, ожидая, что она помчится наверх, захлопнет за мной дверь и запрёт её, чтобы отомстить мне. Но Мии вообще не видно: я вижу только тусклый свет из коридора, проникающий под дверь.

— Мия? — шепчу я.

В ответ тишина.

— Мия! — повторяю я, на этот раз громче. — Мия!

— Не отставай! — раздаётся сердитый голос, и Мия появляется из темноты. Теперь она ведёт себя как старшая сестра, берёт меня за руку и тянет в самый тёмный угол комнаты.

Мы проходим в дверь.

— Погоди-ка. Погоди!

Я возвращаюсь на знакомое место, потом снова прохожу в дверь и повторяю это действие ещё раз.

— Да, здесь есть дверь, — подтверждает Мия, которой об этом давно известно.

— Почему ты мне не говорила? — взвизгиваю я.

Конец ознакомительного фрагмента