18

Никки быстро сделала несколько знаков: «Пойду посмотрю, приехала ли она», — и ушла, прежде чем Питер успел что-нибудь спросить. Сев кончился, на ранчо наступила передышка, и потому Никки совсем не удивилась, когда Питер вызвался поехать с ней в город. Она даже обрадовалась. Меньше всего ей хотелось оставаться наедине со своими мыслями.

Но вскоре она обнаружила, что Питер увязался с ней лишь затем, чтобы выведать, отчего она все время такая мрачная. Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы уходить от его настойчивых расспросов. Питер изводил ее все тридцать минут, что они ехали от ранчо до города, и теперь Никки была готова придушить его. Во всяком случае, дальше она этого терпеть не станет. На обратном пути просто возьмет и сунет вожжи ему в руки — тогда не поболтает!

Никки уже четвертый день подряд приезжала встречать дилижанс и каждый раз удивлялась, зачем она сюда притащилась. Ведь Лиана должна приехать лишь завтра. Но тут дверь отворилась, и на землю ступила красивая девушка с миндалевидными глазами. Никки удивленно шагнула вперед.

Да, наверно, это и есть Лиана. В ее тонких чертах удивительно гармонично и изысканно отразилась китайская кровь ее предков. Кожа цвета слоновой кости, густые, вьющиеся черные волосы под кокетливой шляпкой. Высокая, тоненькая, грациозная, гибкая, как ивовый прутик. Она с любопытством озиралась вокруг.

— Лиана?

— Да? — она удивленно обернулась к Никки. Потом ее лицо озарилось сияющей улыбкой: — А вы Николь, моя кузина, да?

— Да, только меня зовут Никки.

— Никки… Хорошее имя, — робко улыбнулась Лиана. — Только не сердитесь, если я ошибусь. Я так привыкла называть вас Николь…

Даже Никки не могла устоять перед откровенным обожанием, с которым смотрела на нее кузина. Она тоже улыбнулась ей от всего сердца и ощутила в душе непривычную теплоту: первый раз в жизни она сразу доверилась незнакомому человеку.

И тут на них налетел другой пассажир, сошедший с дилижанса.

— Проклятые полукровки, — проворчал он достаточно громко.

Никки обернулась к нему, ее фиалковые глаза вспыхнули:

— Вы что-то сказали, мистер?

— Да ничего, мэм. Просто слишком много всякой дряни шляется нынче по улицам, — он смерил Лиану пренебрежительным взглядом. — Проходу от них не стало.

— Да, дряни нынче много, и по большей, части белой, — яростно отпарировала Никки. — Между прочим, в наших местах принято, чтобы джентльмен извинялся, если толкнет даму.

— Извиняюсь. Только что-то не вижу дам — никого, кроме тебя да твоей цветной подружки. — Он ехидно поклонился и зашагал прочь. Никки смотрела ему вслед, стиснув кулаки. Лиана мягко взяла ее за руку.

— Не надо, Никки. Это пустяки.

Лиана уже давно привыкла к тому, что люди норовят сказать какую-нибудь гадость насчет ее китайского происхождения.

— Слава Богу, наконец-то я добралась. А мама не приехала?

— Нет, она дома, с папой. Мы тебя на самом деле сегодня не ждали.

— Ну, значит, я ее удивлю, — весело сказала Лиана, направляясь к повозке. — Не могу дождаться, когда увижу дядю Сайреса и Питера.

— Ну, Питера ты увидишь прямо сейчас. Он приехал со мной. Он поначалу, наверно, будет не очень приветливым, но ты не обижайся — ему трудно привыкать к новым людям.

«То есть не доверяет им», — подумала Лиана. Уж кто-кто, а она-то понимала, сколько унижений и обид пришлось вынести Питеру. Она всегда чувствовала, что они с Питером как бы товарищи по несчастью: их обоих всю жизнь преследовали за то, что они отличаются от окружающих, хотя они были не виноваты в этом.

— Питер, вот она. Лиана, это Питер.

Лиана робко улыбнулась ему и, прежде чем Питер угрюмо насупился, успела заметить, что у него широкие плечи, красиво очерченные губы и теплые карие глаза. Питер сдернул шляпу, небрежно кивнул и отправился за ее сумкой.

— Мама никогда не говорила, что он такой красивый, — шепнула Лиана, зачарованно глядя ему вслед.

— Он? Красивый? — Никки изумленно приподняла брови и обернулась, проводив Питера взглядом. — Я даже как-то не задумывалась. Для меня он всегда был просто братом.

Но теперь она увидела Питера новыми глазами. И не могла не спросить себя — а что Питер подумал о Лиане?

Может показаться странным, но Питер как раз о ней и думал. Он ожидал увидеть долговязую девчонку, а перед ним появилась прекрасная девушка, и это ошеломило его. И когда эта девушка как-то испуганно улыбнулась ему, у него что-то перевернулось внутри. Ведь тетя Эмили наверняка говорила своей дочери, что он глухой. Почему же он не увидел в ней ни враждебности, ни презрения, как в других? Ведь она-то — красивая, глаз не оторвешь.

По дороге домой Никки с Лианой болтали, как сороки, с каждой минутой все больше убеждаясь, что им хорошо вместе. Питер правил повозкой и, казалось, совершенно не обращал на них внимания. А Лиана то и дело косилась на тяжелый профиль Питера. Он и в самом деле не очень приветлив, но зато в отличие от большинства чужих не смотрел на нее так, как будто она какое-то противное насекомое.

Прошло несколько дней. Дружба между Никки и Лианой все росла, к великой радости обеих девушек. Они и не думали, что станут так близки. Никки ухватилась за эту дружбу, стараясь отвлечься от мыслей о предательстве Леви.

Она десятки раз доставала из кармана его письмо, пытаясь разобрать, что там написано. Но ее хватало лишь на то, чтобы разобрать отдельные буквы — смысл оставался ей непонятен. Она не раз подумывала о том, чтобы попросить тетю Эмили прочесть его, но не решалась — а вдруг там что-нибудь о поцелуе? Никки не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что Леви уехал из-за ее легкомысленного поведения.

В тот день она окучивала бобы.

— Никки! Никки!

Через поле мчалась Лиана. Никки выпрямилась и улыбнулась — но тут заметила, что вид у Лианы ужасно испуганный. Что случилось?! Никки выронила тяпку и бросилась навстречу Лиане, перепрыгивая через грядки. Они встретились на краю поля. Обе тяжело дышали.

— В чем дело? — испуганно спросила Никки.

— У твоего папы приступ! Мама говорит, беги скорей…

Лиана не успела договорить, как Никки бросилась домой. Она мчалась со всех ног, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем она вбежала в дом. Она ворвалась в комнату отца, задыхаясь и дрожа от страха.

Эмили лихорадочно махала веером, пытаясь помочь задыхающемуся Сайресу, но это почти не помогало. Каждый вздох давался ему с великим трудом, его руки судорожно стискивали простыни. Вдыхая живительный воздух, он не мог его выдохнуть. Из приоткрытого рта вылетали жуткие хрипы. Посиневшие губы и ногти показывали, что он вот-вот проиграет эту отчаянную битву со смертью. Никки ужаснулась.

— А, Никки! Слава Богу. Посмотри, не кипит ли чайник. Мне нужен большой таз и пара простыней.

Голос Эмили оставался ровным, но Никки почувствовала, в каком она напряжении.

Никки бросилась на кухню, сдернула со стены таз, в котором месили тесто. Потом в спальню. Одеяла и подушки полетели на пол — она сорвала с постели простыни и снова помчалась на кухню.

Сердце у нее колотилось как бешеное. Никки схватилась за ручку свистящего чайника и вскрикнула — ручка была раскаленная. Не обращая внимания на боль, Никки схватила посудное полотенце, прихватила им ручку и понесла чайник в комнату. На этот раз ей удалось донести его до стола у отцовской кровати, прежде чем чайник снова начал жечь руку.

Тут в комнату ворвалась Лиана, а за ней — Питер.

— Нашла, мам! А что мне теперь делать?

Эмили насыпала в кружку бурого порошка и скомандовала:

— Никки, налей сюда кипятку и скажи Питеру, чтобы он поднял твоего папу. Надо устроить навес для ингаляции. Твоего папу надо посадить, а то он вообще не сможет дышать.

Питер держал Сайреса, а Никки с Эмили устраивали навес из простыней. Эмили достала из своей сумки с лекарствами бутылочку камфары, плеснула ее в таз и налила туда кипятку. Она накрыла больного простынями и сунула туда таз, чтобы Сайрес дышал паром. Через пять минут она сняла простыни и велела Лиане снова махать веером. Потом снова накрыла его простынями. Пять минут пар, пять минут веер, снова и снова.

Через полчаса был готов настой в кружке, и Никки поднесла питье к губам отца. Он выпил. Потом его снова накрыли простынями. И так шло до тех пор, пока наконец удушье не начало отступать.

Сайрес по-прежнему дышал с трудом, но ему уже не приходилось бороться за каждый вздох.

— Я уж думал, на этот раз не выберусь, — проговорил Сайрес сиплым голосом.

Эмили взяла его за руку и нахмурилась. Ногти все еще были синими, а не розовыми, как им полагается.

— Ты еще не совсем выкарабкался, друг мой. Этот настой обычно действует куда сильнее.

Она взяла пустую кружку и задумчиво заглянула в нее, словно дело было в кружке.

Сайрес только улыбнулся и посмотрел в окно на закатное небо.

Лиана встала и пошла к двери.

— Я пойду варить ужин.

Никки не думала, что уже так поздно. Она вскочила на ноги.

— Надо накормить скотину.

Питер покачал головой, показывая, что ей лучше остаться с отцом. Сам Питер встал, чтобы уйти, потом обернулся и посмотрел на Сайреса долгим взглядом.

Сайрес с трудом поднял руку. У него хватило сил сказать лишь: «Что, сынок?» — но этого было довольно.

Питер рванулся к нему, упал на колени рядом с кроватью. Лицо Питера было искажено такой мукой, что больно было смотреть. Он дважды коснулся лба большим пальцем правой руки — это означало «отец». Потом он бережно взял в свои мозолистые ладони истаявшую руку Сайреса и прижался к ней щекой, безмолвно глядя в глаза отцу. Его тяжелый подбородок дрожал, в карих глазах стояли слезы, и он тихо проговорил — в первый раз с тех пор, как утратил слух:

— Я… люблю… тебя… па-па…

Он произнес это неуверенно, слов почти нельзя было разобрать — но для Сайреса они прозвучали прекрасной музыкой. Он собрал последние силы и заключил Питера в объятия.

Потом Питер встал и вышел из комнаты, не оборачиваясь.

— Господи, я и не знал, что он все же может говорить, — слабый голос Сайреса дрожал от волнения. — Я хотел бы, чтобы он действительно был моим сыном.

— Твоя сестра недаром поручила его тебе, — откликнулась Эмили, растирая руку Сайреса. — Она знала, что делает.

— Правда, папа, — добавила Никки, — мы трое всегда были как одна семья, с тех пор как я себя помню. Для меня Питер всегда был братом.

— Да, — улыбнулся Сайрес, — и вдвоем вы непобедимы. — Он протянул руку и коснулся щеки Никки. — Знаешь, Никки, лучшей дочери, чем ты, и желать нельзя.

— Ах, папочка!

Сайрес подумал, что надо теперь же рассказать ей о золоте, иначе будет поздно, но решил подождать, пока Эмили не уйдет спать. Он не хотел, чтобы кто-то, кроме Никки, знал его тайну.

Успокаивающий травяной настой вскоре подействовал, и Сайрес крепко уснул, как Эмили и надеялась. А ночью снова поднялся ветер и воздух опять наполнился цветочной пыльцой и пылью, губительной для больных легких.

Никки дремала на стуле подле отцовской постели, как вдруг ее разбудили хрипы и судорожный кашель. Она тут же поняла, в чем дело, и схватила за плечо Питера, который дремал напротив нее.

— Беги за тетей Эмили! Быстро!

Не успела она сделать последний знак, как Питер уже исчез за дверью. А Никки охватила паника. Она бешено замахала веером, гоня воздух в легкие Сайреса. Он вдруг открыл глаза.

— Никки, — прохрипел он, — я… не успел… Леви… надо…

— Молчи, пап, молчи. Береги дыхание.

— Скажи… Леви… северо-восточный угол… в комнате Питера…

— Папа, пожалуйста, не трать дыхание! Сайрес, собрав последние силы, сел и судорожно стиснул руки Никки.

— Нет! Это… важно! Скажи… Леви…

Это отчаянное усилие наконец заставило Никки понять, что отец старается сказать ей что-то очень важное, что-то, что для него важнее собственной жизни.

— Ты о чем, папа?

— Нет… времени… ты… скажи… Леви…

— Папа, он не вернется! — отчаянно выпалила она.

— Обещай!

— Ладно, ладно, я скажу ему. Только, пожалуйста, молчи теперь.

Никки почти обезумела от страха. Какая разница, что там нужно сказать Леви! Жизнь отца важнее!

Сайрес опустился на подушки, видимо, удовлетворенный ее ответом.

— Он… вернется… Он… дал… мне… слово…

И он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании.

Он так и не открыл их. Всю эту долгую-долгую ночь Эмили, Никки и Питер отчаянно боролись за его жизнь. Эмили перепробовала все известные ей средства, чтобы помочь ему, но он словно ускользал от них, уходил все дальше, дальше, дальше… Наконец, в тот миг, когда солнце показалось над горизонтом, он испустил последний мучительный вздох и застыл. Наступила тишина. И все трое не испытали в ту минуту ни горя, ни утраты — лишь великое облегчение оттого, что Сайрес наконец-то отмучился.

19

— Прах есть и в прах обратишься, — бубнил местный священник.

Никки было тяжело стоять и слушать этот бесцветный монотонный голос…

Влажная земля из могильной ямы лежала рядом с маленьким холмиком с надписью «Джон Чендлер». А сегодня и Сайрес Чендлер должен был упокоиться в каменистой земле бок о бок со своим сыном, умершим во младенчестве. Где-то рядом тихо журчал Ивовый ручей — он почти пересох от засухи. И пахло не разнотравьем, как всегда бывало в эту пору, а пылью и полынью.

Никки вяло прикидывала, долго ли еще священник собирается держать на солнцепеке кучку людей, одетых в траур. Никки было ужасно жарко в чужом платье, по груди у нее струился пот. У тети Эмили нашлось запасное черное платье, и оно пришлось Никки как раз впору. Никки знала, что ей положено плакать, но у нее не осталось ни слез, ни боли — лишь ощущение ужасающей пустоты. Тетя Эмили ткнула ее в бок. Никки очнулась и обнаружила, что священник наконец-то закончил. Она наклонилась, взяла горсть земли и бросила ее вниз, на сосновый гроб.

Друзья и соседи проходили мимо нее, выражая соболезнования.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь… Слава Богу, он избавился от страданий… Мне будет не хватать его… — Люди произносили пустые, ненужные слова, потому что им было совершенно нечего сказать. Народу вроде было немного, но казалось, что им не будет конца. И вот перед ней молча остановился последний из провожающих.

Никки посмотрела в льдисто-голубые глаза Германа Лоувелла, и у нее мороз пробежал по коже. Она впервые осознала, что теперь лишь они с Питером стоят на пути у Лоувелла. Ему нужен Ивовый ручей. Он мял в руках шляпу, на скулах перекатывались желваки. Вот сейчас возьмет и потребует, чтобы они с Питером собрались и уехали!

Наконец он нарушил молчание. И его слова поразили Никки.

— Мы с Сайресом не всегда ладили, но он был чертовски хороший человек. Его смерть — утрата для всех нас.

Никки лишь ошарашенно посмотрела ему вслед.

Слава Богу, наконец-то этот день подошел к концу. Поминки кончились, со стола убрали. Со священником, гробовщиком и могильщиком расплатились, соболезнующие гости разъехались по домам. Все домашние сидели за столом на кухне и неловко молчали, не зная, что теперь делать.

— Тетя Эмили… — Никки смущенно теребила оборку на платье. Она ужасно стеснялась просить об этом, но ночевать одной в опустевшем доме… — Вам с Лианой, наверно, тесно вдвоем в той комнате. Папина комната… то есть… в общем, может, вам там будет удобнее?

— Да что ты, нам и так… — начала было тетя Эмили, но заметила разочарование, появившееся в глазах племянницы, и тут же переменила тон: — Хотя ты права, так в самом деле будет лучше. Лиана ужасно храпит.

— Ну, мама!

— Извини, милочка, но это правда. — Эмили снова обернулась к Никки с Питером и сделала печальное лицо: — Представляете, однажды мы взяли жильца, так он тут же съехал: не выдержал шума.

Судя по тому, как блеснули глаза Лианы, это была старая семейная шутка.

— Да нет, на самом деле он сбежал, как только попробовал мамину стряпню. Она в первый же день пожарила на завтрак гренки. К ужину он уже не вернулся.

— Нет-нет! Он сам сказал, что съезжает из-за того, что ты храпишь. Уверял, что ему через три стены и то слышно.

Питер внимательно следил за беседой, но слово «храпит» ему было незнакомо.

«Что делает Лиана?» — спросил он у Никки.

Никки несколькими жестами объяснила ему, что Лиана во сне производит такие громкие звуки, что их слышно даже сквозь стену.

Питер немного поразмыслил и замахал руками в ответ.

— Он говорит, — переводила Никки, — что жилец, должно быть, съехал из-за гренок. Он говорит, что он спит в соседней комнате и не слышит никакого шума.

При этом лицо у Питера было совершенно бесстрастное.

Женщины уставились на него — на лице у всех трех было одно и то же ошарашенное выражение. Потом несмело хихикнули. Потом разразились хохотом. И вот уже все четверо покатывались со смеху, стряхивая с себя тоску и уныние. Не то чтобы шутка Питера была такой уж смешной — они просто нашли повод для смеха и враз ожили и повеселели.

Никки отодвинула свой стул и потянулась.

— Тетя Эмили, я пойду переоденусь да помогу вам перенести вещи.

Тяжко было убирать в старый сундук вещи Сайреса. Но Лиана и Эмили помогли ей. К тому времени как Питер управился с работой по хозяйству, они уже переселили Эмили на новое место, и жизнь снова пошла своим чередом, уже без Сайреса.

Поздно вечером Никки легла в постель. Наконец-то она уснет спокойно — впервые за эти дни. Глаза у Никки уже слипались, как вдруг у нее промелькнула странная мысль: в ужасных событиях последних дней был и свой плюс: она почти ни разу не вспомнила Леви Кентрелла.

Когда Лиана прибежала на поле, Никки снова окучивала бобы. Она похолодела, бросила тяпку и побежала ей навстречу.

— Что случилось?

— Приехал мистер Лоувелл, хочет с тобой поговорить. Мама сейчас поит его кофе и занимает болтовней, но, по-моему, он явился не с дружеским визитом.

Никки стало нехорошо. Вот оно. Она знала, что так случится, только не знала когда. И тут ей вспомнились слова Сайреса: «Вдвоем вы непобедимы».

— Слушай, — сказала она Лиане, — Питер чистит канаву на той стороне ручья. Сбегай-ка позови его. Я тебе покажу знаки, чтобы ты могла объяснить ему, в чем дело.

— Я знала, что ты захочешь позвать его, так что я уже упражнялась по дороге. По-моему, я знаю почти все нужные знаки.

— Ты знаешь язык знаков? — У Никки глаза на лоб полезли от удивления.

— Нет, я только учусь. Но я очень внимательно слежу, как вы разговариваете, а потом, Питер мне помогает.

— Питер? Помогает?

Ничего себе! Еще и трех недель не прошло, как Лиана здесь, а Питер уже взялся учить ее языку знаков? Неслыханное дело.

— Как-нибудь потом расскажешь мне, как это тебе удалось. Ну, покажи, что ты собираешься ему сказать.

Лиана медленно показала все нужные слова, и Никки кивнула — все правильно. Не хватало только знака для Германа Лоувелла, и Никки показала: приложила пятерню к лицу, а потом сложила пальцы щепотью. Лиана удивилась, но знак повторила.

— А что это значит?

— Это значит «волк». Мы всегда думали, что Лоувелл похож на волка: такой же хитрый и безжалостный. Скажи Питеру, пусть бежит дамой со всех ног.

Но сама Никки не торопилась. Ничего, подождет. Тетя Эмили спокойно может поддерживать беседу часами, а Никки нужно поразмыслить. Первый раз в жизни она решила обдумать свои действия, прежде чем броситься навстречу опасности.