У Биттерлинга слегка закружилась голова от этого поддразнивания, а Бедда, устав сдерживать любопытство, воскликнула:

— Елки-иголки и звездчатка с бахромой! Что все это значит?

— Что надо, то и значит, — успокоила ее Гортензия. — Выпьем лучше по кружечке настойки после всех этих пирожных и тортов. А если хотите, найдется и что-нибудь покрепче. — Она поднялась и собрала на поднос пустые тарелки и чашки. — Карлман, помоги мне, пожалуйста. Поставь корзину, и давай отнесем все в кухню! — приказала она и вытолкала его из беседки в сторону дома.

— Что она имела в виду? — обратилась Хульда к Звентибольду, как только за Гортензией и Карлманом закрылась входная дверь. — Какое отношение вдруг имеет Бульрих Шаттенбарт к Празднику Масок в Баумельбурге? Я и не знала, что он этим интересуется, а уж тем более участвует в подготовке.

— Нет, конечно, — вмешалась Бедда. — Вряд ли его интересует что-то, кроме рисования карт. Хотя какой квендель не заметит болиголов у ельника на повороте и не найдет дорогу домой! Гортензия говорит, что он к тому же пробирается садами, как лис, вместо того чтобы ходить по главной улице. Если не знать, какой он в глубине души добродушный квендель, можно подумать, он что-то скрывает.

Биттерлинг громко втянул воздух.

— Елки-поганки! Ты преувеличиваешь, Бедда! — возмутился он. — Бульрих вовсе не скрытный! Разве что немного замкнутый…

— Не скажи, — возразила Бедда. — Любая мелочь важна, особенно если повод для беспокойства внушает близкий родственник. У Гортензии с ним не все гладко, это точно! Стоит завести с ним безобидную беседу через забор, как он впадает в такое беспокойство, будто у него в штанах муравьи.

Звентибольд живо представил себе такую безобидную беседу.

— По крайней мере, эти муравьи не помешали ему всерьез задуматься о благополучии Гортензии, — парировал он. — Ведь не кто иной, как Бульрих, открыл мне, что она уже давно тайком мечтала войти в наш совет устроителей.

— И не говори! — фыркнула Бедда. — Интересно, как он сумел догадаться о ее скрытых желаниях, если едва способен обменяться с ней парой слов, не шмыгнув в кусты? И как это именно Бульрих узнал о тайных желаниях Гортензии, а не мы, ее самые лучшие, самые преданные друзья?

— Да, в самом деле, немного странно, — согласилась с ней Хульда. — Почему Гортензия не посвятила нас в свои мысли? — Она задумалась. — И все же, если Бульрих действительно разгадал ее тайну, то это очень мило с его стороны!

Звентибольд приветливо ей улыбнулся. Однако его соседку из Звездчатки так просто было не угомонить.

— Когда он тебе об этом рассказал? — поинтересовалась Бедда.

— Сегодня, — ответил Звентибольд. — И я сразу же отправился в Зеленый Лог.

— Понятно, а где же вы разговаривали, если потом пришлось идти сюда?

— На стене у живой изгороди. Бульрих присел немного там отдохнуть.

— О, так вы встретились по чистой случайности? — уточнила Бедда. — Или он направлялся к тебе, чтобы посвятить в свои тонкие наблюдения?

— Не совсем, — честно ответил Звентибольд. — Скорее, все вышло само собой. Поначалу он и не собирался об этом говорить. Он скромный квендель, никогда не лезет вперед.

— Оу-у! — протянула Бедда. — Как все загадочно…

— Почему же? — запротестовал Звентибольд.

Допрос, хоть и дружеский, начинал его утомлять.

— Потому что я не верю, что Бульрих Шаттенбарт всерьез озабочен бедами и несчастьями Гортензии, — сказала Бедда. — До этого дня его все устраивало и он не вмешивался в ее дела.

— Мне кажется, ты могла бы отзываться о родственнике и поласковее, — укоризненно заметил Звентибольд. — Что подумает Карлман, когда услышит, что ты так говоришь о его дяде?

— Верно, — подтвердила Бедда, ничуть не смутившись, — он брат моего покойного мужа! Так что я знаю, о чем говорю! И скажу тебе, что эта история очень уж подозрительна, как склизкие сморчки в сосновом лесу. Есть тут что-то еще, это точно… Скорее бы он вернулся. А может быть, уже сидит в гостиной с трубкой и не зажигает лампы, прикидываясь, что его нет дома!

— Это вряд ли, — твердо произнес Карлман, неожиданно выныривая из кустов.

— А ты откуда взялся? — спросила его мать. — Я думала, ты в доме, с Гортензией.

— Она сразу же отправила меня на улицу, и я прокрался через сады к дому Бульриха. В его зеленой гостиной окно открыто. Я позвал его, но там тишина, а Бульрих вряд ли стал бы от меня прятаться.

— Он ни от кого никогда не прятался, — покачал головой Звентибольд.

— Я совсем не это имел в виду, — пробормотал Карлман и покраснел, — во всяком случае, его нет дома.

— Ну, похоже, он нашел много белых грибов! — Звентибольд старался сохранить легкомысленный тон, хотя мысленно задавался вопросом, взял ли Бульрих с собой фонарь. Кажется, не взял. А сумерки между тем сгустились настолько, что Гортензия, едва вернувшись из дома с подносом, уставленным бокалами и бутылками, попросила зажечь лампы, висевшие среди роз над их головами.

— Прекрасно! — похвалила она, когда Карлман и Звентибольд, выполнив ее просьбу, снова уселись за стол, а розовая беседка засияла теплым светом. — Не желаете ли глоток чего-нибудь? — Гортензия указала на два хрустальных графина, янтарное и рубиновое содержимое которых соблазнительно мерцало в свете свечей. — Здесь у нас медовуха, а тут настойка, на ягодах из моего сада, разумеется.

Звентибольд, как и она сама, выбрал крепкую медовуху. Гортензия принялась разливать, и Бедда позволила сыну выпить немного настойки. Биттерлинг поднял бокал и торжествующе оглядел полные ожидания лица собравшихся.

— Дорогая Гортензия, — начал он, — позвольте мне прежде всего поблагодарить вас за щедрое гостеприимство!

Пусть воспоминания о нем останутся с нами надолго. От имени устроителей Праздника Масок я сердечно приветствую вас в нашем совете! Не сомневаюсь, что с вашим врожденным вкусом и благородством вы достойно представите свой великий род. Да здравствует маскарад и все квендели в Холмогорье и за его пределами!

— Что он имеет в виду, говоря «за его пределами»? — прошептала Бедда, прикрываясь рукой.

— Неважно, — прошептала в ответ Хульда. — Просто это хорошо звучит!

— И за его пределами! — величественно повторил Звентибольд. — Пусть ее идеи будут плодотворны, как урожай ягод в саду, а слова весомы, как содержимое погребов по осени!

Гортензия бросила на него острый взгляд, но Биттерлинг притворился, что ничего не заметил.

— Эх, белый гриб, шляпка зонтиком, давайте выпьем! — воскликнул он, поднимая бокал.

Розовую беседку наполнил веселый звон. Все выпили друг за друга, и Гортензия благосклонно улыбнулась.

— Спасибо, Звентибольд, для меня это большая честь, — сказала она. — Пусть наши праздники будут веселыми, а маски добрыми! За Баумельбург и Зеленый Лог! Ура счастливому союзу!

— Прекрасно сказано, — искренне растрогалась Хульда, вытирая слезинку из уголка глаза.

Они подняли бокалы во второй раз и вскоре наполнили их снова. Карлман, однако, получил выговор от матери, когда протянул опустевший бокал Гортензии.

— Да брось, — рассмеялся Звентибольд, — настойка еще никому не вредила, коли есть где преклонить голову. Пусть мальчик выпьет еще глоток!

И тогда Бедда милостиво разрешила выпить второй бокал.

— Какой добрый кузен, — не удержалась она от замечания в адрес Биттерлинга, потом повернулась в кресле и окинула оценивающим взглядом забор.

В окружавшей беседку темноте светились окна соседних домов. То тут, то там в кустах мелькали огоньки, зажженные в других садах дружескими компаниями, собравшимися насладиться теплом летней ночи.

Не успела Бедда договорить, как Гортензия вдруг резко поставила бокал и спросила:

— Во имя пустотелых трюфелей! Куда же запропастился Бульрих?

Взглянув на Звентибольда, Гортензия поняла, что тревожится не она одна.