Глава четвертая

Крик совы

Переклички стай совиных
Отзываются в долинах.
Слышен, далью повторенный,
Хохот филина бессонный.
Месяц осветил тропинку,
Блещет ящерицы спинка.
По-гадючьи, змей проворней,
Расползлись под нами корни,
А над нами, пальцы скрючив,
Виснет путаница сучьев [Перевод Б. Пастернака.].

Иоганн Вольфганг Гете

— Я совершенно уверена, что он давно дома, уютно расположился у камина и перебирает свои карты, — сказала Хульда в наступившей тишине.

Несмотря на решительный тон, она неуверенно переводила взгляд с одного собеседника на другого. Вечерний покой был безвозвратно утрачен.

— Действительно, он наверняка уже вернулся домой, — поддержала подругу Бедда. Она сказала это без обычной ехидной интонации, с которой почти всегда отзывалась о своем зяте. — Думаю, Хульда права. Мы его не слышали и не видели, а он тайком проскочил мимо нас, старый мошенник!

— Я могу прямо сейчас пойти и посмотреть, — предложил Карлман и встал. — Возьму фонарь и сбегаю к нему еще раз.

— Пожалуй, мы сходим все вместе, — решил Звентибольд, отцепив от вьющейся розы светильник, висевший у него над головой.

Гортензия и остальные последовали его примеру, и вскоре небольшая процессия покинула розовую беседку. За пределами ярких кругов, которые их фонари отбрасывали на землю, было совсем темно. Они миновали садовые ворота и вышли на Бузинную улицу. Слева и справа виднелись освещенные гостиные квенделей, где ужинали или уютно посиживали у камина. В конце улицы дома попадались все реже, а тропинка за ними и вовсе тонула в кромешной тьме.

— Может быть, он уже спит, — предположил Карлман.

Никто не ответил, и только сверчок застрекотал в высокой траве.

— Или зашел к соседу, — добавил молодой квендель.

— Он редко приходит так поздно, — ответил Звентибольд.

— А вдруг именно сегодня это взбрело ему в голову! — настаивал Карлман.

— Но это совсем на него не похоже, — возразил Звентибольд. — Кроме того, внутренний голос подсказывает мне, что это не так.

— Неужели? — прошептала Хульда и, вздрогнув, уставилась в окружающую черноту, где в нескольких шагах стоял притихший дом Бульриха.

Ветра не было. Луна еще не взошла, и на небе виднелись первые звезды.

— Тс-с! — неожиданно прошипел Звентибольд и резко остановился. Хульда с трудом подавила крик, а Бедда, шедшая следом за ней, с такой силой врезалась в подругу, что оба фонаря в их руках погасли.

— Святые грибницы! — выдохнула Гортензия. — Звентибольд, что случилось?

— Тс-с! — снова зашипел Звентибольд. — Тише, кажется, я что-то услышал.

Они прислушались, крепче сжимая разгоняющие тьму фонари.

— Это просто ручеек, — спокойно сказал Карлман, — который протекает у самой стены сада, за домом Бульриха. Слушайте!

Теперь все услышали нежное журчание между кустами бузины.

— Родник выходит тут из-под земли и сразу же исчезает, — пояснил Карлман. — Бульрих говорит, что этот ручей течет под землей куда-то далеко-далеко и, может, впадает потом в большую реку. А еще из-за этого у него всегда сыро в подвале…

— Чудесно! Еще одна история от Шаттенбарта! — раздраженно перебила его мать. — Подземная река! Ты, поди, сможешь отчалить от картофельных запасов Бульриха и, если повезет, когда-нибудь выплывешь к морю. Может, он уже и лодку строит?

— Ну, мама, неужели ты не можешь хоть раз отозваться о дяде без насмешки? — возмутился Карлман. — Чем плохи истории, которые рассказывает Бульрих? Это же так здорово — говорить о необычных вещах! Вот я готов слушать его часами! — Он с легкими угрызениями совести вспомнил, что в последний раз навещал дядю еще тогда, когда с холмов сходил снег. — Он часто рассказывает о таком, чего не знает, кажется, ни один квендель. И почему бы в Холмогорье не течь подземной реке?

— Пожалуй, сейчас не лучшее время для подобных обсуждений, — заметил Биттерлинг. — Давайте для начала поищем Бульриха на поверхности. Спуститься под землю мы еще успеем.

— Мне не нравятся разговоры о подземных реках, — с тревогой в голосе произнесла Хульда, — даже в шутку, а уж тем более в такой темнотище да перед пустым домом!

— Если он, конечно, пустует, — сказала Гортензия. — Сейчас войдем и посмотрим, а если разбудим при этом хозяина, тем лучше — значит, он мирно спит в своей постели.

Она пошла впереди, а остальные — за ней. Тропинка напоследок резко вильнула и вывела их к густым зарослям бузины перед домом Бульриха. Деревянные ворота открывались в небольшой палисадник, где пышно цвела камнеломка, наполняя воздух густым медовым ароматом. Справа от калитки блестела вода. Казалось, что родник бьет прямо из стены, но на самом деле вода вытекала из-под большого треснувшего камня, выступавшего над землей. Ручеек с легким плеском тек по узкому руслу, проложенному в песчаном грунте, ладони на три, не больше. Затем он снова исчезал между папоротниками и зверобоем, под вторым мшистым камнем, который в темноте напоминал приземистую фигуру. Карлман осветил это место фонарем.

— Бульрих называет ее прачкой, — шаловливо сообщил он. — Говорит, что это окаменевшая водяная женщина и что никельщик превратил ее в камень, потому что его рубашки не отстирывались. Но она ничего не могла с этим поделать, ведь у нее недоставало воды, чтобы выполоскать щелок!

— Карлман, хватит болтать глупости! — оборвала его мать. — Оставь эти сказки для встреч с Эппелином и прочими бездельниками! Разве ты не видишь, что Хульда боится?

Ее подруга уставилась на камень так, словно ждала, что «прачка» вот-вот выпрямится и направится к ним, разминая затекшие руки.

— Мозги паутиной перепутаются! — проворчала Бедда, увлекая за собой Хульду. — Надеюсь, ради самого Бульриха, что его нет дома, а то я найду что ему сказать насчет этой мнимой стирки и подземных рек в его погребе!

Все собрались перед закрытой калиткой в стене сада. Темный дом стоял перед ними в полной тишине, ничто не выдавало присутствия хозяина. Биттерлинг отпер калитку и пересек палисадник, затем так громко и решительно постучал в дверь, что даже Гортензия слегка вздрогнула.

— Бульрих! — закричал Звентибольд, снова и снова ударяя молотком по толстым дубовым доскам. — Бульрих, открой! Это я, твой кузен Звентибольд, а еще Бедда с Карлманом, Гортензия и Хульда! Мы хотим пригласить тебя на ужин. Ты, наверное, устал, собирая грибы, но ужин стоит того, чтобы выйти! Будут пироги, ягодная настойка и вино из бузины. Мы хотим устроить небольшой праздник и тебя приглашаем!

Его голос и речь так не вязались с ночными страхами, что Гортензия была уверена: еще мгновение — и дверь наконец-то откроется. Иначе и быть не могло, не в такую теплую летнюю ночь, когда весело стрекочут сверчки и воздух полон ароматом цветов!

Но мгновение прошло, а ничего не случилось.

— Бульрих! — снова закричал Звентибольд с наигранным весельем. — Кузен, не прикидывайся глухим, подсохший ты опенок! Мы все равно не уйдем!

Однако в доме ничего не шевельнулось — ни за входной дверью, ни за черными окнами, едва выделявшимися в темноте на фоне стены.

У Биттерлинга от стука заболели костяшки пальцев. С недоуменным выражением лица он повернулся к остальным.

— Его и в самом деле здесь нет, — сказал он. — А ведь уже так поздно! Не знаю, что и думать. Если бы у него были планы на ночь, то, уж конечно, он сообщил бы мне об этом сегодня днем!

— Разве можно быть хоть в чем-то уверенным, когда имеешь дело со старым шельмецом? — воскликнула Бедда.

— Вряд ли он спит так крепко, что не слышит нас, — добавила Гортензия. — И он не настолько глуп, чтобы ждать в темноте, пока мы уйдем.

— Давайте пройдемся вдоль дома, — предложил Карлман и поднял свой фонарь. — Посмотрю, не открыто ли где окно.

Он свернул за угол, остальные зашагали следом. Сад позади дома выходил на заросшую кустарником лужайку, которая заканчивалась глухой стеной. За ней, совсем близко, начинался Колокольчиковый лес. Карлман молча указал фонарем налево. Отблеск пробежался по стене дома, и все увидели, что окно зеленой гостиной стоит нараспашку.

— Клянусь перезрелым грибом-дождевиком! — проворчал про себя Звентибольд. — Что ж это такое? Довольно глупостей, поганок и дрожащей бороды! — Он подошел ближе и поставил фонарь на низкий карниз, а затем окинул комнату пытливым взглядом. — Стол до сих пор накрыт для завтрака, — с удивлением отметил он. — Можно подумать, утром Бульрих вышел из дома второпях!

— Или просто по-тролличьи насвинячил, — заявила Гортензия, заглядывая через плечо Звентибольда.

В мерцающем свете фонаря небольшой натюрморт на столе отбрасывал причудливые тени на белую скатерть. Рядом с чайником стояли грязные тарелка и чашка, а также большой горшок с медом, в котором наполовину утонула деревянная ложка. В хлебной корзинке одиноко сохла половинка булочки с маком. На другом конце стола высилась гора бумажных свитков, сложенных так неаккуратно, что филигранная конструкция могла рассыпаться от малейшего дуновения ветерка. Один из листов был расправлен — его концы придавливали пепельница и чернильница, не давая свернуться в рулон.