— Лезь туда! — приказал он.

— Зачем? — у меня градом полились слезы.

После того что произошло в гараже, я была уверена, что хуже быть не может. Но глядя на жуткую черную дыру, я чувствовала, что будет гораздо хуже.

— Лена там, — сказал он. — Вы здесь переночуете, а утром я отвезу вас домой.

Я не представляла, почему Лена неожиданно оказалась в подвале гаража Виктора, и замешкалась, но он снова схватил меня за руку и сильно толкнул вперед. Мне пришлось подчиниться. По небольшой лестнице я спустилась в подвал. Виктор следовал за мной. Он включил свет и закрыл люк за собой. Подвал оказался очень маленьким: холодные бетонные стены, низкий потолок. Виктор был высоким и не мог выпрямиться в полный рост. Он опустился на колени и открыл еще один люк. За ним обнаружилась новая лестница. Она вела в небольшую комнатку.

— Спускайся! — рявкнул Виктор.

Дрожа от страха, я шагнула к люку и спустилась. Зачем он привел меня сюда? Лену я не видела. Я не сомневалась, что Виктор снова изнасилует меня и убьет, но больше он меня не тронул. Спустившись вслед за мной, он открыл еще один люк, на сей раз в стене.

— Сюда!

Я смотрела на люк. Этот был меньше других, но оказался очень толстым, почти тридцать сантиметров толщиной. В тусклом свете я видела, что он деревянный, в железной раме, с тяжелыми болтами. Виктор ловко с ними управлялся. Казалось, он ведет меня в какое-то подземелье. Все происходящее выглядело каким-то безумием. Я перестала что-либо понимать. Следующая комната была расположена чуть ниже. Виктор нажал на выключатель, и под потолком загорелась лампочка. Мы находились в каморке два на три метра, высота потолка составляла около двух с половиной метров. Стены были выкрашены в белый цвет, пол покрыт досками. У стены стояла железная кровать с матрасом. Лены я не увидела, но поняла, что спрашивать, почему ее нет, бессмысленно. Виктор велел мне войти, и я подчинилась. Даже мне было сложно пролезть внутрь, а ведь я была довольно маленькой. Я села на кровать и заплакала. Виктор запер за мной люк.

Целый час я плакала, пытаясь понять, что произошло. Я догадывалась, что Виктор и Алексей насилуют Лену. Потом они ее убьют, а обо мне Виктор забудет, и я умру в этом ужасном месте от голода. Завтра мои одноклассники придут в школу и будут жить нормальной счастливой жизнью, а я буду сидеть в этой странной подземной тюрьме, медленно умирая от голода. Я подумала о родителях. Наверное, они уже в панике. Завтра милиция начнет нас искать, но никто не видел, как мы садились в машину Виктора, и нас никогда не найдут. Несколько раз я закрывала глаза, пытаясь забыть об ужасной реальности и представляя, как обнимаю маму. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы она меня обняла и утешила. Мне хотелось сказать ей, что теперь я всегда буду ее слушаться.

Через какое-то время я начала осматриваться. В комнате было чисто. Похоже, ее оборудовали совсем недавно. Кто-то провел электричество, у потолка я увидела вентиляционные отверстия, услышала, как работает вентилятор, но в комнате было сыро и холодно. Матрас и постельное белье были старыми, но выглядели довольно чистыми. Слева от кровати стоял небольшой деревянный стол с двумя полками внизу. Рядом я увидела стул с пластиковым сиденьем и металлическими ножками. В углу на стене висели две деревянные полки, под ними стояло ведро с крышкой. Похоже, это примитивный туалет. Кто и зачем все это сделал? Может быть, это какое-то домашнее бомбоубежище? Странно, что кто-то построил нечто подобное под грязным гаражом.

Не знаю, сколько часов я так просидела, когда раздался лязг замков. Прошла целая вечность, прежде чем Виктор просунул голову в люк.

— Не спишь? — с ухмылкой спросил он.

Я снова спросила про Лену и со слезами стала просить отпустить нас домой. Но умолять его о милосердии и сочувствии было тщетно. Виктор протиснулся сквозь узкую дверь и уселся за стол. С Леной все нормально, сказал он. Она спит у него дома. Виктор говорил, а я думала, что не должна верить ни одному его слову. Он сумел притвориться добрым и заботливым человеком, а ведь у него вовсе нет сердца. На первый взгляд Виктор казался совершенно обычным приветливым человеком — таких много в толпе, они не выделяются. Но он был безумен. Даже когда он улыбался, глаза его оставались холодными. Говоря, Виктор проглатывал окончания слов, словно ему не нравилось говорить.

Рассказав мне про Лену, он замолчал и уставился на меня, словно ожидая, что я успокоюсь. Из одного кармана он вытащил бутылку виски, из другого стакан. Налил полный стакан и протянул мне.

— Пей!

Я была зла и подавлена, но мысль о том, что он может сделать, если я не подчинюсь, приводила меня в ужас. Демонстрируя покорность, я сделала глоток. Гадкая жидкость обожгла мне горло. Я закашлялась, и Виктор протянул мне бутылку воды. Я схватила бутылку и принялась жадно пить, стараясь избавиться от мерзкого вкуса. Через мгновение у меня закружилась голова, в глазах потемнело, и я потеряла сознание.

Слез не осталось

Карстэн Графф

Мой самолет приземлился в Москве. Впереди была трехчасовая поездка на электричке в Рязань, где мне предстояло встретиться с Катей у нее дома. Дэвид, как и обещал, встретил меня в аэропорту. Вместе мы добрались до Рязани, взяли такси, и теперь он сидел рядом с водителем. С того момента, как я оказался в России, я не видел ни одного улыбающегося человека. Дэвид вполне соответствовал русскому складу: чтобы понять, нравитесь вы ему или нет, нужно было очень хорошо его знать. Поскольку Катя не говорила по-английски, Дэвид предложил быть моим переводчиком.

— О чем ты собираешься говорить с Катей? — спросил он.

— Пока не знаю.

— Ты шутишь?! — изумился Дэвид. — Ты проделал такой путь и не подготовился к интервью?!

Дэвид интеллектуал. Всю жизнь он пишет очень сложные книги и статьи. Он один из самых умных людей, которых я знаю, но совершенно неспособен к эмпатии и импровизации.

— Когда встречаешься с человеком, пережившим ужасную утрату, пытку или насилие, никогда не знаешь, о чем пойдет разговор, — объяснил я. — Судя по статьям, Катя — человек спокойный и открытый, но вживую она может оказаться совершенно другой. Когда человек испытал такую боль, может случиться все что угодно. Кроме того, нельзя забывать, что ее насильник был примерно нашим ровесником. Ее реакцию на нас предсказать невозможно. Сначала нужно понять, поладим ли мы, а уж потом будет видно, о чем и как говорить.

Мы вышли из такси у Катиного дома. Мне показалось, что я вхожу в тюрьму. Тяжелая металлическая дверь подъезда открылась и захлопнулась за нами со страшным грохотом. Лестница оказалась обшарпанной, в бетонных стенах зияли дыры, а внутри виднелась арматура. Когда я сказал, что дом очень ветхий, Дэвид ответил, что это лучший район города и квартиры здесь весьма неплохие. В сравнении с другими жилыми домами в России здесь было еще довольно «прилично». Через минуту Дэвид уже стучал в дверь Катиной квартиры. Я напрягся. Мне не раз доводилось сталкиваться с неприязненной реакцией. В Кате могла сработать эмоциональная бомба замедленного действия. Дэвид не способен на сочувствие, а я не говорю по-русски. Если ситуация выйдет из-под контроля, справиться будет трудно.

Но как только Катя открыла дверь, я понял, что тревоги были напрасны. Ее теплая улыбка была совершенно искренней. Я сразу почувствовал, что эта женщина не испытывает проблем с доверием. Наши взгляды встретились, и я осознал, что с ней можно говорить обо всем. Между нами сразу возникла некая химия. Катя с улыбкой протянула мне руку и пригласила войти. Она проводила нас на кухню, и я смог осмотреться в ее квартире. Здесь было просторно, тепло и уютно — полная противоположность тому, что я ощущал в подъезде. Катя сказала, что ее муж Денис забрал детей, чтобы мы могли спокойно поговорить наедине. Дэвид выступил нашим переводчиком. Катя хотела узнать о моей работе и о книгах. Когда разговор стал совсем непринужденным, я решил не ходить вокруг да около и напрямую спросил ее о времени, проведенном в заточении у Виктора. С поразительной прямотой Катя вкратце изложила свою историю. То, что она говорила о своем прошлом так спокойно, оказалось приятным сюрпризом. Примерно через полчаса мы с Катей уже шутили и смеялись, а Дэвид совершенно бесстрастно переводил наши реплики.

— Вы очень легко говорите о прошлом, — сказал я. — Неужели вам не хочется плакать, вспоминая все это?

— У меня бывают хорошие и плохие дни, как у всех нас, — ответила Катя. — Но я счастливый человек, не страдающий перепадами настроения. Когда я вырвалась из заточения, все удивлялись, что я редко плачу. Наверное, это трудно понять, но в подвале я очень много плакала, так что к моменту спасения у меня, видимо, просто не осталось слез. Возвращаться к свободе было очень тяжело. Меня многое трогает, но плачу я очень редко.

— Что вы почувствовали после освобождения? — спросил я.

— Я была разбита физически и эмоционально. Иногда мне казалось, что исцелиться невозможно. Каждую ночь я с криками просыпалась от кошмаров. У меня началась депрессия, меня преследовали страшные образы и воспоминания. Они возвращались снова и снова. Боль была мучительной, но я знала, что никто не сможет понять, что я пережила. Ни родным, ни друзьям не прочувствовать, каково это — быть животным в клетке. Никому не понять, каково это — годами быть жертвой безумного насильника. Никто не пережил того, что пережила я в подвале у Виктора. И поэтому я решила, что должна нести свою боль в одиночку. Со временем горечь и страх начали ослабевать.