— А твоя любовь к рисованию? Это тоже ложь?

— Нет. Нет, конечно… Но ведь рисование это не вся жизнь.

— Знаешь, мой отец… Валентин, я имею в виду… очень любил музыку и хорошо разбирался в ней. Это он научил меня играть. Бах, Шопен, Равель… У него был хороший вкус. Помню, я однажды спросил, почему все композиторы — люди, почему Сумеречные охотники не пишут музыку. Он ответил, что в душах людей, хоть мы их иногда и называем примитивными, есть искра творчества, а в душах нефилимов живет искра воинов, и обе эти искры не могут сосуществовать, подобно тому как пламя не может сосуществовать с водой.

— Так ты думаешь, что Сумеречный охотник во мне… изгнал из меня художника? — спросила Клэри. — Но моя мама писала… пишет красками. — Ей стало больно оттого, что она подумала о матери в прошедшем времени, пусть и на миг.

— Валентин говорил, что Небо наделило людей творческими способностями и художественным вкусом, и именно поэтому они заслуживают защиты от демонов. — Джейс помолчал. — А что касается тебя, Клэр, то ты умеешь и сражаться, и рисовать. Ты — исключение из правил, и поэтому я люблю тебя.

Клэри импульсивно наклонилась и поцеловала его. Губы Джейса показались ей прохладными, и она целовала бы его и дальше, но между ними пробежал резкий разряд, наподобие статического электричества. Почувствовав боль, девушка отпрянула.

Немного спустя она протянула руку к его мокрым волосам.

— Там, у решетки, я увидела, как светятся твои руки. Небесный огонь…

— Я не контролирую это, — сказал Джейс. — Но мне показалось, что здесь, в пещере, а может, и вообще в этом мире огонь стал… ближе к поверхности — Он посмотрел на свои ладони, от которых исходил слабый свет. — Думаю, нам обоим надо быть осторожными. Могу предположить, что здесь более высокая концентрация ангельской крови.

— Осторожными так осторожными, — кивнула Клэри. — Но контролировать огонь ты все-таки можешь. Вспомни советы Джордана…

— Джордана больше нет, — с горечью сказал Джейс, встал и стряхнул песок с одежды. — Пойдем. Давай вернемся к Алеку, а то он ошизеет, представляя, что Изабель и Саймон занимаются в этом лабиринте сексом.

— Наверняка они думают, что мы пошли заниматься сексом, — сказал Саймон. — Твой брат так просто шизеет.

Изабель хмыкнула:

— Секс в окружении толпы демонов. Возбуждает, да?

— Доложу тебе, что в моей жизни было такое время, когда сама мысль о том, что я однажды смогу заняться сексом, казалась неправдоподобной, но теперь… Короче, демоны меня не испугают.

Саймон подумал, что это мрачное местечко чем-то напоминает ему Лурейские пещеры в Вирджинии, которые еще называют Дьявольскими. Он ездил туда сто лет тому назад, когда еще был школьником, вместе с мамой и Ребеккой. Но там, конечно, было посветлее и… повеселее. Впрочем, глаза вампира позволяли ему видеть в темноте, и это было большим преимуществом.

Изабель что-то прошептала. Что именно, он не разобрал, но это явно не было комплиментом.

— Иззи, — сказал он, — почему ты на меня сердишься?

Она выдохнула что-то вроде «никтотебясюданезвал», но за точность он не ручался и на всякий случай спросил:

— Что?

— Никто. Тебя. Сюда. Не. Звал, — на сей раз отчетливо произнесла она, и ее голос эхом отразился от стен. — Если бы мы оставили тебя в Нью-Йорке, с тобой бы ничего не случилось…

— Ну и пусть случится, — возразил он. — Просто я хочу быть с тобой.

— Ты хочешь быть с Клэри, — сказала Изабель и остановилась.

Они стояли у противоположных стен тоннеля и смотрели друг на друга. Молча.

Изабель не выдержала первой.

— Ты хочешь быть с Клэри, — повторила она, сжав кулаки.

— Клэри — это другое, — мягко улыбнувшись, начал Саймон. — Она была моей первой любовью, моим первым безумием. Но к тебе я испытываю совсем иное чувство… — Увидев, что Изабель покачала головой, он предупреждающе поднял руку. — Если ты попросишь меня сделать выбор между тобой и моим лучшим другом, а своим лучшим другом я всегда считал и считаю Клэри, то да, выбор будет не в твою пользу, уж извини. Но ты не сделаешь этого, потому что сам по себе этот выбор бессмысленный. Это все равно что я бы попросил тебя выбрать между мной и Алеком. Ты, наверное, хочешь спросить, волнует ли меня, что Джейс и Клэри вместе? Нет, Иззи, нисколько. Они потрясающе подходят друг другу. Они просто созданы друг для друга. А я не создан для Клэри. Я создан для тебя.

— Ты действительно так думаешь? — На щеках Изабель заиграл румянец.

Саймон кивнул.

— Иди сюда, — позвала девушка, и он разрешил ей притянуть себя. Теплая рука проскользнула под его футболку и стала перебирать позвонки. Его волосы колыхались под ее дыханием.

— Иззи, я люблю…

Она ударила его по руке, но не со злости:

— Не сейчас.

Он уткнулся носом ей в шею, вдыхая сладкий аромат кожи и крови:

— А когда?

Она вдруг отпрянула:

— Слышал?

Саймон уже хотел покачать головой, но вдруг услышал какой-то звук, одновременно напоминающий шорох и плач. Звук доносился из той части тоннеля, где они еще не были. Изабель бросилась бежать, луч от ведьминого огня суетливо заметался по стенам. Подумав о том, что Сумеречные охотники — это прежде всего Сумеречные охотники, Саймон бросился следом.

Тоннель сделал еще один поворот и уперся в остатки разбитой решетки. За нею открывалось каменное плато, покрытое валунами. Ниже начиналась песчаная пустыня, местами поросшая черными искривленными деревьями. Облака рассеялись, и Изабель, подняв голову, тихо ахнула.

— Посмотри на луну, — прошептала она.

Саймон посмотрел… и вздрогнул. В небе была не луна, а… луны. Как будто одна большая луна раскололась на три части. Своей формой луны напоминали акульи зубы; все они излучали рассеянный свет, чем-то напоминающий свет люминесцентной лампы. Юноша прищурился. Своим зрением вампира он увидел в небе кружение неких существ. Одни из них напоминали то чудовище, которое схватило Джейса, другие — насекомых. И все были одинаково омерзительны.

— Что ты видишь? — дернула его за руку Изабель; она знала, что даже Руна дальнозоркости не придаст ей такой остроты зрения, как у Саймона.

— Демонов. Их там много. Почти все летучие.

— Значит, они теряют силу днем, а ночью становятся активными, — мрачно произнесла Изабель.

— Похоже, так. — Саймон снова пригляделся. — И еще. За пустыней что-то есть… что-то блестящее.

— Может быть, озеро?

— Может быть, — сказал Саймон. — Хотя нет. Похоже на…

— На что?

— На большой город, — неохотно продолжил он. — На город демонов.

— Ой… — Изабель побледнела, но потом взяла себя в руки, выпрямилась и сказала: — Давай вернемся и всем расскажем.

С потолка на серебряных цепях свисали вырезанные из гранита звезды. Джослин лежала на каменных нарах, служивших постелью, и смотрела на них.

Она уже сорвала голос от крика, а колотя в дверь (дубовую со стальными петлями), разбила в кровь руки. Стилус у нее кто-то отобрал, и, обнаружив это, она саданула кулаком по стене с такой силой, что теперь не могла разжать пальцы от боли.

Конечно, она едва ли ожидала, что ее выпустят. Если Себастьян хоть чем-то и походил на своего отца (а Джослин считала, что он во многом походит на него), то в первую очередь тем, что был, возможно, даже большим ничтожеством.

И он, конечно, был более изобретательным. Она убедилась в этом, когда все-таки обнаружила в куче мусора в углу сломанный стилус, ни на что уже не пригодный. Нет, ну разве можно так издеваться над матерью! (Это была спонтанная мысль — на самом деле она знала, что Себастьян способен и не на такое.) На ней была все та же одежда, что и на том злополучном званом ужине, который давал Мелиорн, но туфли исчезли. Волосы были неровно обрезаны до плеч, как будто кто-то (опять «кто-то»!) поработал тупой бритвой.

Мелкие, но достаточно красноречивые штришки, говорившие об ужасном характере ее сына. Как и Валентин, Себастьян умел мстить.

В замке повернулся ключ, и дверь отворилась. Джослин увидела Себастьяна. Он улыбнулся:

— Проснулась наконец, мама?

— Я не спала, — ответила она и приняла боевую стойку.

Он хмыкнул:

— Не волнуйся, я не собираюсь на тебя нападать.

Свет, струившийся сквозь узкие окна, падал ему на лицо. Точная копия Валентина, подумала Джослин. Его лицо, его черные глаза, даже грация его — грация зверя или грация убийцы. Только фигуру, высокую и стройную, он взял от нее.

— Твой оборотень цел и невредим, — сообщил Себастьян. — Пока.

Джослин решительно подавила внезапный скачок своего сердца. Никогда не показывай своих эмоций, эмоции означают слабость — так когда-то поучал Валентин.

— И Клэри, — продолжил он, — Клэри тоже цела, если, конечно, тебе это интересно. — Заложив руки за спину, он описал вокруг нее круг. — Хочешь, расскажу тебе историю о том, как одна бессердечная мать бросила своего ребенка…

— Ты не мой ребенок, — выпалила она и тут же замолчала. Не поддавайся ему, не проявляй слабости. Не говори то, что он хочет услышать.

— И все же ты хранила шкатулку, — сказал он. — Ты знаешь, о какой шкатулке я говорю. И да, я специально оставил ее в доме Аматис — так, маленький подарок на память обо мне. Надеюсь, ты была рада, когда увидела? — Он улыбнулся, и сходство с Валентином пропало. Валентин был чудовищем, но все же в нем присутствовали и человеческие черты, коих Себастьян был лишен начисто. — Я знаю, ты каждый год лила слезы над этим раритетом. — Почему?