— Эмма.

Руки обвились вокруг нее, знакомые, теплые руки подняли с пола. Кристина все это время ждала. Ждала, когда закончится весь этот хаос, упрямо оставалась в Зале, пока стража гнала всех прочь. Она сделала это, чтобы быть рядом с Эммой.

— Пойдем со мной, здесь больше нечего делать. Я о тебе позабочусь. Я знаю, куда мы можем пойти. Эмма, corazoncita [Милая (исп.).], идем.

Эмма позволила Кристине поднять себя. Магнус и Алек уже спешили к ним. Лицо Алека будто заледенело, глаза были красными. Вцепившись мертвой хваткой в руку Кристины, Эмма озиралась — теперь Зал казался ей совершенно другим, не тем, куда они прибыли всего несколько часов назад. «Наверное, солнце было тогда высоко…» — подумала она, словно сквозь вату слыша голоса. Магнус и Алек уговаривали Кристину отвести Эмму в дом, предоставленный Блэкторнам. Да, наверное, все дело в солнце… Теперь стемнело и тени по углам лежали густые, как лужи краски.

А может, просто все изменилось. Может быть, дело в том, что ничего уже не будет как прежде.

— Дрю? — Хелен негромко постучала в дверь. — Дрю, можно с тобой поговорить?

По крайней мере, комната была точно ее. Дом на канале, рядом с резиденцией Консула на Принсуотер-стрит, для Блэкторнов подготовили еще до встречи в Зале Соглашений как только стало понятно, что они проведут в Идрисе несколько ночей. Диана заранее показала его Хелен, и та оценила чувствовавшееся повсюду прикосновение ее любящих рук: на кухне стояли цветы, на дверях комнат красовались карточки с именами: та, что с двумя узкими кроватями, предназначалась для близнецов, а комнату Тавви Диана сама набила книгами и игрушками, принеся их из своего дома над оружейной лавкой.

— А вот эту, может, для Дрю? — Хелен остановилась на пороге маленькой спальни с обоями в цветочек. — Такая хорошенькая.

— Ну, Дрю же совсем другая, — с сомнением возразила Диана. — Вот если бы обои были в летучих мышках… или в скелетиках на худой конец.

Хелен нахмурилась.

— Только не волнуйся, — Алина взяла ее за руку. — Ты снова с ними познакомишься. Все будет в полном порядке.

И она поцеловала Хелен в щеку.

Все действительно могло бы быть в полном порядке — думала Хелен, глядя на дверь с табличкой: «Друзилла». Могло бы. В груди снова вспыхнула боль. Наверняка вот так чувствует себя рыба, пойманная на крючок: корчишься, пытаясь соскочить с острия боли, пронзившего твою плоть, но ничего не получается.

О, она помнила эту боль. Когда умер отец, на плаву ее удержала только необходимость заботиться о семье, присматривать за детьми. Она и сейчас пыталась пройти той же дорогой, но дети… хотя их и называть так уже неудобно. Только Тавви еще ребенок, но он сейчас в доме Инквизитора — хвала небесам, он пропустил весь кошмар в Зале Соглашений… В общем, дети с ней чувствовали себя явно не в своей тарелке. Как будто она стала им чужой.

И от этого боль становилась только сильнее. Хоть бы Алина была здесь… Но Алина на несколько часов ушла к родителям.

— Дрю, — Хелен постучала сильнее. — Пожалуйста, впусти меня.

Дверь распахнулась, и Хелен едва успела отдернуть руку, чтобы не попасть с размаху Дрю в плечо. Сестра стояла, свирепо глядя на нее, в скверно сидящем черном платье, слишком тесном ей в талии и в груди. Глаза были такие красные, что казалось, она размазала по векам багряные тени.

— Понимаю, ты наверняка хотела побыть одна, — начала Хелен, — но я должна была убедиться, что ты…

— …в порядке? — ядовито спросила Дрю.

Смысл ее слов был вполне понятен: как я сейчас могу быть в порядке?

— …жива.

Дрю на мгновение отвела взгляд, крепко сжатые губы задрожали. Хелен так хотелось схватить ее, прижать к себе, укачивать, как много лет назад, когда Дрю была еще упрямым младенцем.

— Как Тай?

— Спит, — ответила Хелен. — Безмолвные Братья дали ему успокоительное зелье, с ним сидит Марк. Хочешь к нему?

— Я…

Дрю замолчала. Если бы только Хелен могла сказать что-нибудь еще утешительное про Тая. Она с ужасом думала, что будет, когда мальчик проснется. В Зале Соглашений он потерял сознание, и Марк отнес его к Братьям. В зловещем молчании монахи осмотрели его и пришли к заключению, что физически ребенок совершенно здоров, но они намерены дать ему настой из трав, от которого он надолго заснет. Иногда разум сам знает, когда отключиться и как подготовиться к исцелению. Хотя каким образом ночь сна — да хоть целый год! — сможет подготовить Тая к известию о том, что у него больше нет близнеца, Хелен не понимала.

— Мне нужен Джулс, — наконец сказала Дрю. — Он здесь?

— Нет, — ответила ей сестра. — Он все еще с Ливви. В… в Безмолвном городе.

Она была бы рада сказать, что Джулиан вот-вот вернется (Алина говорила, что церемония прощания перед кремацией в Городе совсем короткая), но не хотела обещать Дрю ничего, что могло оказаться неправдой.

— А Эмма?

Дрю говорила вежливо, но было совершенно ясно: я хочу видеть тех, кого я знаю. Не тебя.

— Я поищу ее.

Не успела Хелен сделать и шага, как дверь за ее спиной захлопнулась с негромким, но недвусмысленным щелчком. Хелен сморгнула и увидела в коридоре, всего в нескольких футах от себя, Марка. Он появился беззвучно, она ничего не слышала. В руке у него был скомканный листок бумаги, похожий на огненное послание…

— Хелен…

Какой хриплый у него голос. Проведя столько лет с Дикой Охотой, продолжает ли он еще горевать, как горюют фэйри? Он выглядел помятым, усталым: под глазами и у рта пролегли морщины, как у простых смертных.

— Тай не один, с ним Диана и Кит. К тому же он спит. Мне нужно поговорить с тобой.

— Я должна найти Эмму. Она нужна Дрю.

— Ее комната вон там, — Марк указал в дальний конец коридора. — Мы приведем ее, а потом нам нужно будет уйти.

Весь дом был отделан деревянными панелями медового цвета; в свете магических ламп они казались особенно теплыми. При иных обстоятельствах это было бы совершенно очаровательное место.

— Уйти?

— Я получил письмо от Магнуса и Алека. Они у Инквизитора. Я должен привести Тавви и сообщить ему, что наша сестра мертва, — Марк протянул ей руку. Его лицо исказилось от боли. — Прошу, Хелен. Пойдем со мной.

Когда Диана была еще совсем юной, она побывала как-то в одном лондонском музее, где главной достопримечательностью была Спящая красавица — из воска. Кожа у нее была светлой, а грудь поднималась и опускалась — она «дышала» с помощью небольшого моторчика.

Что-то в бледности и неподвижности Тая напомнило ей ту восковую девицу. Он лежал, укрытый одеялами, и только грудь поднималась от дыхания — как у той куклы. Руки лежали на покрывале, ладонями вверх… Больше всего на свете Диане хотелось увидеть, как дрогнут пальцы, начнут вертеть один из рисунков Джулиана или хотя бы провод наушников…

— С ним все будет хорошо? — едва слышно спросил Кит.

Комната была оклеена веселенькими желтыми обоями, на кроватях лежали лоскутные покрывала. Кит мог сесть на вторую, пустую кровать, которая принадлежала Ливви, но не сел. Он забился в угол, сидя на корточках, привалился спиной к стене и не отрывал взгляда от Тая.

Диана положила ладонь на лоб Тая — лоб был холодный. От прикосновения ее тело будто онемело.

— С ним все в порядке, Кит, — сказала она и попыталась подоткнуть одеяло. Тай что-то пробормотал и завозился, пытаясь выбраться из-под него.

Окна были открыты: они решили, что ему нужен свежий воздух, но сейчас Диана встала и начала их закрывать. Ее мать всегда была одержима идеей, что подхватить простуду — худшее, что может случиться… А мы редко забываем, что говорят нам в детстве родители.

За окном, на фоне ранних сумерек, обведенный светом восходящей луны, расстилался город. Всадник на фоне бескрайнего неба… Знает ли Гвин о событиях сегодняшнего вечера или придется послать ему сообщение? Что он скажет, когда его получит? Однажды он уже приходил к ней, когда Ливви, Тай и Кит оказались в опасности, но тогда его призвал Марк. И она до сих пор не знала, почему он так поступил: потому что действительно любил детей или всего лишь платил долги.

Как мало ей известно о Гвине, подумала она, медля у окна и держась за штору. Предводитель Дикой Охоты, живой миф, а не человек. Тот, кто так стар и могуществен, что стал частью легенд, — как он ощущает простые эмоции? Что ему до жалкой человеческой жизни — и неважно о ком идет речь. Что все наши потери по сравнению с тем, что он сам испытал и пережил?

И все же тогда, в старой комнате Дианы, он обнимал ее и утешал, пока она говорила то, что до сих пор слышали только Катарина и родители… Но теперь родители мертвы. Он был добр к ней. Правда же, был?

Хватит, остановись. Она резко отвернулась от окна: не время сейчас думать о Гвине, пусть даже она продолжает надеяться, что он придет, успокоит, утешит. Но только не сейчас, когда Тай может в любую минуту проснуться и встретиться с новой, невыносимой болью. Только не тогда, когда Кит сжался в углу, словно его после ужасного крушения выбросило на пустынный берег, а кругом — никого.

Она хотела погладить его по плечу, но Кит неожиданно поднял глаза. Ни следа слез на его щеках. Он и после отцовской смерти не проронил ни слезинки, когда впервые распахнул дверь Института и понял, что он — Сумеречный охотник.