Кажется, кто-то когда-то сказал ему, что последними словами Себастьяна Моргенштерна были: «Я никогда не чувствовал себя так легко». Ему сейчас тоже было легко, словно он наконец сбросил бремя постоянного страха и острого желания, к которому так привык, что уже не замечал, как оно давит на плечи. Но все равно где-то глубоко внутри от мысли о Себастьяне ему стало холодно. Правильно ли это — чувствовать такую легкость?

Он сознавал в себе некое нетерпение и знание, хотя и отдаленное, притупленное, что играет с огнем. Но это знание не сопровождалось ни страхом, ни тревогой. Просто холодная констатация факта.

— Теперь мы одни, — сказала Королева. — И можем хорошенько поразвлечься.

Он наконец на нее посмотрел. Трон выглядел по-другому, и сама она тоже. Теперь Королева раскинулась на алой кушетке, среди подушек, в волнах своих медных волос. Она была прекрасна; лицо налилось юностью и здоровьем, карие глаза сияли.

Вообще-то у Королевы голубые глаза; это у Эммы — карие.

Но от этой мысли картинка никак не изменилась: устремленные на него глаза Королевы переливались зеленым и желтым, и таинственно мерцали. Платье ее стало белым, шелковым, и когда она медленно провела пальцами одной ноги по голени другой, оно распахнулось, и в разрезе ее ноги открылись до самых бедер.

— Это гламор, — сказал Джулиан. — И мне хорошо известно, что под ним.

Она оперлась подбородком на руку.

— Мало кто осмелился бы говорить в таком тоне с Благой Королевой.

— Мало у кого есть то, чего хочет Благая Королева, — парировал Джулиан.

Глядя на нее, он ничего не чувствовал. Она была прекрасна, но он не мог бы желать ее меньше, даже будь она красивым камнем или красивым закатом.

Королева сузила глаза, и они тут же снова стали голубыми.

— Ты и правда равнодушен, — сказала она. — Почти как фэйри.

— Я лучше.

— Правда? — Королева неторопливо села. Белый шелк лег соблазнительными складками. — Знаешь, что мой народ говорит о смертных, попадающих к нам в холм? В стране фэйри смертным неведома скорбь, но им неведома и радость.

— Почему? — спросил Джулиан.

Она рассмеялась.

— Сын терний, ты когда-нибудь думал о том, как мы заманиваем смертных жить среди фэйри и служить нам? Мы выбираем тех, кто что-нибудь потерял, и обещаем им то, чего люди желают больше всего на свете: прекращение горя и страданий. Мало кто догадывается, что, оказавшись в нашей стране, они попадут в клетку и никогда больше не узнают счастья, — она наклонилась вперед. — И сейчас в этой клетке ты, мальчик.

Холодок пробежал по его спине. Инстинктивный, как тот импульс, что заставил его подняться на костер Ливви.

— Ты пытаешься отвлечь меня, госпожа. Когда я получу то, что ты обещала?

— Что тебе за дело до обета парабатаев? Эмма, кажется, тебе теперь безразлична — я прочла это в ее глазах. Она тоскует по тебе, хотя ты стоишь рядом.

— Эти узы, — процедил Джулиан сквозь зубы. — Как их можно разорвать?

В голове у него тяжело пульсировало. Возможно, все дело в обезвоживании.

— Что ж, очень хорошо, — Королева откинулась на спинку трона. Ее длинные локоны змеились, спускаясь до самого пола. — Но учти, тебе это не понравится.

— Говори.

— У руны парабатаев есть изъян, которого нет ни у одной другой. Причина в том, что ее создал Сумеречный охотник Джонатан, а не ангел Разиэль, — говоря это, Королева пальцем лениво рисовала в воздухе спирали. — В Безмолвном городе хранится изначальная руна парабатаев, начертанная Сумеречным охотником Джонатаном и Дэвидом Безмолвным. Уничтожь ее, и узы всех парабатаев в мире исчезнут в тот же миг.

У Джулиана перехватило дыхание. Сердце стучало в груди, как молот. Все узы в мире будут разрушены… Он все еще не мог сказать, что чувствует, но сила этих чувств словно пыталась вытряхнуть его из его собственной кожи.

— И почему же мне это не понравится? — спросил он. — Потому что это очень трудно сделать?

— Не трудно. Невозможно. Или всегда считалось невозможным.

Королева выпрямилась и улыбнулась ему.

— В первый раз, когда мы с тобой об этом говорили, я не лукавила. Но с тех пор кое-что изменилось.

— Что ты хочешь сказать? Что изменилось?

— Есть лишь один способ уничтожить изначальную руну, — сказала Королева. — Ее нужно пронзить Мечом Смерти.

11. Зыбь морей, не страшных ясностью своей

Рана оказалась длинной, но не глубокой: просто порез на правом плече. Кьеран сидел, скрежеща зубами, в одной из пустых гостевых спален Института. Его правый рукав был начисто срезан мечом Кристины. Марк нервно подпирал ближайшую стену и наблюдал за процессом.

Кристина удивилась тому, какие у Кьерана мускулистые руки. Даже после того, как он пронес ее через весь Лондон, она все равно почему-то считала фэйри хрупкими существами. Он и был хрупкий, но при этом удивительно прочный. Мышцы у Кьерана как-то плотнее обвивались вокруг тонких костей — плотнее, чем у людей, и его тело было жилистым, сильным.

Кристина смыла кровь и исследовала кожу вокруг раны. Кьеран поежился, прикрыв глаза.

— Не вижу признаков инфекции, и швы тоже не нужны, — сказала Кристина, чувствуя себя виноватой, что причинила ему боль. — Достаточно просто перевязать.

Кьеран искоса посмотрел на нее: разобрать выражение его лица в полумраке было невозможно. В комнате горела только одна лампа, да и та — под плотным абажуром.

— Прости, что доставил вам такие неприятности, — сказал Кьеран тихо — особенным ночным голосом, каким стараются не разбудить тех, кто спит. — Вам обоим.

— Никаких неприятностей ты нам не доставил, — сказал Марк. Его голос был хриплым от усталости. — Ты принес информацию, которая поможет нам спасти любимых людей. Мы очень благодарны.

Кьеран нахмурился, словно слово «благодарны» пришлось ему не по вкусу. Не успела Кристина ответить, как ночь разорвал крик — нет, даже вой. Полный ужаса и горя.

Даже зная, что это такое, Кристина все равно поежилась.

— Это Тавви, — объяснила она.

— У него опять кошмар, — подтвердил Марк.

— Бедное дитя, — вздохнул Кьеран. — Ночные кошмары жестоки.

— С ним все будет в порядке, — печально сказал Марк. — Слава Ангелу, он не видел, как погибла Ливви, но что-то все равно слышал. Наверное, не стоило брать его на похороны. Если бы он не увидел костры…

— Я думаю, это, наоборот, утешительно, — возразила Кристина. — Душа получает возможность попрощаться.

Дверь со скрипом отворилась (надо уже, наконец, смазать петли!), и в щель просунулась голова Хелен.

— Марк, ты не мог бы пойти к Тавви? — убито спросила она.

— Хелен, я не могу…

— Пожалуйста, — она устало привалилась плечом к косяку. — Он еще ко мне не привык и все плачет и плачет.

— Я позабочусь о Кьеране, — сказала Кристина, с большей уверенностью, чем на самом деле чувствовала.

Марк нехотя ушел из комнаты вслед за Хелен. Чувствуя себя крайне неловко наедине с Кьераном, Кристина зарылась в аптечку, нашла бинт и принялась наматывать ему на плечо.

— Всегда дело кончается тем, что я занимаюсь твоими ранами, — сказала она как бы в шутку, но получилось все равно не очень.

— Это, наверное, потому, — без улыбки ответил Кьеран, — что, страдая, я всегда жажду прикосновения твоих рук.

Кристина изумленно воззрилась на него. Кажется, у парня все-таки жар. Она положила руку ему на лоб: тот и вправду горел. Интересно, какая у фэйри нормальная температура?

— Ложись, — сказала она, закрепляя повязку. — Тебе нужно отдыхать.

Она наклонилась, ее волосы упали вниз. Он протянул руку и заправил ей прядь за ухо. Она замерла, сердце отчаянно забилось.

— Я все время думал о тебе в Схоломанте, — продолжал он. — Вспоминал тебя всякий раз, как кто-то называл Диего по имени — Розалес. И никак не мог перестать.

— А хотел? — ее голос дрогнул. — Хотел перестать думать обо мне?

Он коснулся ее еще раз — совсем легонько. Пальцы скользнули по щеке. По коже побежали мурашки.

— Я знаю, что вы с Марком вместе. И не знаю, где мне теперь место, — его щеки пылали от лихорадки. — Я знаю, как сильно ранил вас обоих, чувствую это буквально костями. И я никогда, никогда не хотел бы снова причинить вам боль. Завтра я уйду отсюда, и никому из вас не придется больше общаться со мной.

— Нет! — вскрикнула Кристина с удивительной для нее самой силой. — Не уходи! Только не один, в никуда!

— Кристина! — его вторая ладонь коснулась ее щеки. Теперь он держал ее лицо в чаше своих рук.

Его кожа горела, красные пятна ползли по скулам, по шее.

— Принцесса! Тебе будет лучше без меня.

— Я не принцесса, — она наклонилась над ним. Их лица были так близко, что она различала каждую ресницу в темной бахроме, затенявшей его глаза. — И я не хочу, чтобы ты уходил.

Он сел на кровати, не отпуская ее лицо. Она едва слышно ахнула; кажется, у нее самой температура подскочила от жара его рук, которые уже соскользнули на плечи, на талию, привлекая ее к нему. Она упала сверху, вытянулась: грудь к груди, бедра к бедрам. Он был тугой, как натянутый лук, — тугой и выгнутый под ней. Горячие пальцы уже пробирались сквозь чащу ее волос.

Она уперлась руками в его грудь, которая быстро поднималась и опускалась. В голове плыло… Ей так хотелось прижаться губами к его скуле, покрыть ее поцелуями. Она желала его, и сила желания потрясла ее.

Ни к кому никогда она не чувствовала подобного — ни к кому, кроме Марка.

Марк. Она отшатнулась от Кьерана, едва не упав с кровати на ковер.

— Кьеран, я не… мы не должны… у тебя жар.

Он перекатился на бок, пожирая ее светящимися в полумраке глазами.

— У меня жар, — подтвердил он. — Но я в своем уме. Я так давно, так долго хотел тебя обнять.

— Ты же совсем недавно узнал меня, — прошептала она, зная, что лжет, по-человечески лжет, пряча настоящие мысли под ненужными колкостями.

А правда была в том, что она тоже хотела Кьерана и подозревала, что довольно давно.

— Ложись, — сказала она. — Тебе нужен отдых. У нас еще будет много времени, чтобы… поговорить, если ты не уйдешь. Обещай, что ты не уйдешь.

Он отвел глаза, опустив ресницы, словно лучи темной звезды.

— Я не должен. Я только принесу печаль и тебе, и Марку.

— Обещай! — прошипела она.

— Обещаю, что останусь, — вздохнул он. — Но не обещаю, что ты об этом не пожалеешь.

Нене провела Эмму в комнату, где они с Джулианом останавливались в прошлый раз, когда были при Благом Дворе. Стены из серебристого кварца пульсировали тихим светом, ширма из роз пропала. Вместо нее водопад яростно низвергался по стене в бассейн, расположенный на несколько футов ниже пола.

— Так мило со стороны Фергуса позволить нам остановиться в его комнате, — сказала Эмма, входя.

— У Фергуса не было выбора, — безмятежно заметила Нене. — Так пожелала Королева.

Конец ознакомительного фрагмента.