Ужасающая догадка стрелой вонзается в затылок. В возмущении открыв пересохший рот, я резко оборачиваюсь к отцу.

— Наследник Манчтурии, старший сын герцога Иглейского, — тот утвердительно кивает на застывший между нами вопрос и вновь с отдышкой падает на подушки, подтверждая самые страшные мысли. — Бесконечно рады такому визиту, просто бесконечно. Беспорядки в герцогстве не утихают, верно?

— Прилагаем все усилия для восстановления мира, Ваше Величество, но, увы, народ на грани, и без королевского войска отцу их не сдержать. Бунтовщики заставят его подписать акт независимости…

— Пока я жив, этому не бывать! — Отец воинственно стучит пальцами по подлокотнику трона, а затем скрещивает руки на пухлом животе, пригладив пурпурный бархат жилета. — Афлен не расколоть группке каких-то сошедших с ума бедуинов. Власть герцога Иглейского пошатнулась. Ваша семья веками правила этими дикими окраинами, что же пошло не так?

— О, достаточно вспомнить всё неуважение, которое было проявлено к нашим послам во время созыва последнего совета Пятерых, — непозволительно издевательский тон графа с характерным растягиванием «о» разносится по приёмному залу неприятным эхом, но это его не останавливает. Прищурившись, он вздёргивает волевой подбородок и продолжает: — Это не могло тянуться вечно, нельзя вечно считать народ Манчтурии урождёнными рабами и хранителями границ, и при этом не оказывать и сотой доли почестей, положенных наших послам. Именно поэтому трон моего отца дрожит: люди хотят быть равными жителям других четырёх герцогств, хотят видеть и ощущать свои права.

Я нервно сглатываю. Граф не лжёт: для северян чернокожее население южных окраин всегда вроде диких зверят, которых приходится терпеть. Даже я, начинающий дипломат, и то не могу сдержаться, с любопытством разглядывая наследника Манчтурии, его короткую военную стрижку и блеск пуговиц сюртука, отделанного на лацканах искусной вышивкой серебряной нитью и подчёркивающего приталенным покроем ладность фигуры и разворот плеч. Но куда любопытнее тёплый шоколадный тон кожи на покрытых аккуратной щетиной выступающих скулах. Диковинный цвет для наших холодных краёв, пусть вижу такое не впервые. Или это он сам чем-то неуловимо притягивает внимание?

— Какой вздор. Центральная власть уважает всех одинаково, герцог Иглейский всегда почётный гость столицы… Право, мне очень нравится, как ваш отец ведёт дела, а в прошлом году на Дне солнцестояния мы здорово с ним… кхм. — Отец искоса глядит на мачеху и изображает неловкий кашель. — Правильно ли я понимаю, граф Эгертон, что вы здесь с предложением, которое поможет урегулировать конфликт? У моего дорогого друга герцога созрел план?

— Безусловно, Ваше Величество. После заседания совета и долгих размышлений было принято решение, которое отец посчитал единственно верным для всех нас. Вы знаете, что никому не нужна война и раскол Афлена, а моей семье тем более. И народ Манчтурии требует… жест почтения со стороны своего короля. Признания нас равными, введения в государственный аппарат. Ничто так не скрепляет союз и земли, как брак.

Горло сжимается, я резко выдыхаю: теперь граф смотрит прямо на меня, и от проявившегося в прозрачной пустоте хищного чёрного водоворота хочется нырнуть к поясу за ножом. Увы, в приёмном зале запрещено оружие, так что ладонь нелепо шарит по бедру. Ненавистное слово гремит под рёбрами траурным маршем.

— Нет! Ни за что! — кричу я, не сумев остановить нахлынувшую панику.

— Тебя никто не спрашивает, Виола! — шипит мачеха, и отец тут же её поддерживает:

— Ви, детка, тебе стоит выслушать доводы графа внимательно! Поверь, его отец очень умён, и раз он видит выход в брачном союзе, то я целиком с ним согласен! Хм, граф Эгертон, а герцог понимает, что таким образом…

— Он готов пожертвовать своим старшим наследником. — С очевидным неудовольствием морщится граф. — У меня есть два брата, которых устраивает, что тёплое место старшинства освободится. Кронпринцесса — это будущая королева, её супруг — так или иначе, но только герцог за её спиной. Тем не менее, это непосредственное введение нашей крови в королевский род, бескрайнее уважение и честь. Лучшее, что обе семьи могут сделать прямо сейчас во имя сохранения мира на десятилетия вперёд.

— Я отказываюсь. Пусть этот пустынный шакал женится на Таисе, почему я?! — Возмущение клокочет лавой в груди, а прозрачные глаза графа едва не пришпиливают меня к ближайшей стене:

— Что и требовалось доказать. Ваши предубеждения по отношению к моей расе уничтожат всё королевство и развяжут гражданскую войну. Хотите узнать, каковы «шакалы» в бою, Ваше Высочество? — обращение он практически шипит, окатив меня издевательским презрением.

Богиня, и вот это мне навязывают в мужья?! Кронпринцессе?! Да он просто хам, решивший, что имеет право в таком тоне говорить со мной! Думает, что не будет отпора? Хах!

— Хотите проверить, может ли женщина держать меч и носить доспехи? — стальным голосом отбиваю выпад, в бешенстве вздёргивая голову, лишь бы казаться выше. — Уверяю, если будет нужно, я лично поведу армию в бой и упокою всех ваших дикарей среди барханов!

— О, тогда песок впитает немало голубой крови! Дикие края Манчтурии то вам не вылизанная Сотселия, где можно похлопать ресницами и очаровать посла за два дня, — в низкой интонации графа сквозит ехидство, когда он низводит в ничего не стоящую ерунду моё главное и пока что единственное достижение как кронпринцессы, моментально доводя до точки кипения.

— Хватит! — зычно рявкает отец, неожиданно резко для своих габаритов вскочив с трона. — Довольно! Виола, это неприемлемое поведение, и ты забываешь, что перед тобой не простолюдин, а граф, и сын моего друга! Немедленно извинись за оскорбление!

— Не стану.

С демонстративным вызовом я упираю руки в бока, прожигая графа ненавидящим взглядом. Очередное покушение на мою независимость, моё тело, мою жизнь, раздери его болотные духи!

— Виола! — резаной свиньёй визжит мачеха, и я усмехаюсь в её сторону:

— Отдавайте за него собственную дочь, миледи. Вперёд, Таиса ждёт не дождётся удачного брака! Но кронпринцессы им не видать, и вы не сможете меня заставить! Я законная наследница престола. И я не желаю править вместе с этим отродьем, а тем более смешивать голубую кровь с грязной!

Решительно швыряю на пол перчатки, разворачиваюсь, скрипнув ботфортами по мрамору, и иду вон из зала. Сердце ухает в груди, дышать всё трудней от злости и обиды. Я не товар, не жалкий медный обишк [Обишк — медная монета, десять обишков равны одному серебряному обиану, десять обианов — одному золотому облену.], не способ урегулировать конфликт, и чем раньше до отца это дойдёт, тем лучше. Всегда есть иной путь, как говорил мой учитель планометрики, разворачивая карту на доске вверх ногами. Можно подумать над восстанием в Манчтурии головой, а не идти дорогой ниже пояса. Моего пояса.

— Мне так жаль, граф… — за спиной глухо пытается извиняться отец, чем бесит ещё сильнее. Унижается перед простым графом, какой стыд.

— Не отчаивайтесь, мой король. Ваш добрый друг герцог Иглейский никогда вас не подводил — не подведёт и сейчас. Поверьте, он ждал подобной реакции и потому прислал из своих сыновей самого… обученного.

До скрипа зубов хочется вернуться и хорошенько дать этому паршивцу коленом между ног. И сдерживаюсь я с невероятным трудом. Надеюсь, его обучили защищать свои причиндалы, ведь если граф останется при дворе надолго, то я точно не ручаюсь за их целостность.

***

Заботливые пальцы Маисы скользят по волосам, заплетая пушистые белые пряди в подобие хитроумной короны. Вдыхаю глубже, позволяя себе расслабиться хоть ненадолго. Виски тянет болью после часов над учебниками по военному делу, где я пыталась отыскать наименее кровавый способ наладить ситуацию на границах. В конце концов, с соседней Сотселией осенью всё вышло безумно удачно, записав в мою копилку первый подвиг на службе стране: завершение намечающейся войны за два дня активных переговоров и всего один бой перед ними. Я твёрдо намерена расширять список достижений, чтобы в своё время взойти на трон народной любимицей, — с женщины спрос всегда вдвойне больше, чем с мужчины. Но сегодняшняя задачка пока что не поддаётся простому решению. Слишком мало мне известно о порядках в Манчтурии, зато верные слуги уже донесли, что прибывшая вместе с Анваром свита из жалких нескольких человек едва ли не боготворит своего сумасбродного графа.

— Не понимаю, миледи, — тихо произносит Маиса, так вовремя отвлекая меня болтовнёй от тяжёлых мыслей: за это чутьё и люблю самую умную фрейлину двора. — Он молод, красив, и, по слухам, неглуп и галантен. Да ещё и женат до сих пор не был. Вы же не питали надежды выйти замуж, прости богиня, по любви?

— Нет, конечно. Не настолько наивна и знаю свой долг.

Ловлю своё отражение в зеркале туалетного столика и понимаю, что никакие шелка бального платья оттенка спелой сливы и розовые топазы в ушах и на шее не скроют тоску в глазах. Обречённость.

— Так в чём же дело?

Как бы ей ответить, не сказав главного… После недолгого колебания выбираю из богатого арсенала маску надменной стервы, расчётливой и безразличной. Благо, в своё время меня научили, что правитель — это в первую очередь лицедей.