Кати Беяз
Мой Лерой
Ты можешь улететь, тебя я не увижу больше,
Но что моё, останется со мной!
И с губ моих ты поцелуй стереть не сможешь,
На сердце зачеркнуть не сможешь «Мой Лерой!»
* * *
Моя мама никогда не желала мне такой участи.
— Что это за работа — копаться всю жизнь в земле? — возмущалась она.
— Разве тебе не интересно, что скрывает эта толща?
— Нисколечки! — уверенно твердила она.
— Как ты можешь быть такой …, — я не нашла нужного слова, чтоб не обидеть ее. — Ты, как и все они! Вам, что, правда, совсем безразлично, чем эти люди дышали?!
Она подошла к окну и взглянула на причудливые пики гор, разбросанные по долине.
— Надеюсь, мы никогда больше не узнаем, чем они дышали…
Глава 1
Воскресенье
Долина наполнилась теплым пудровым светом. Мой сон всегда был чутким, и от самых первых петушиных криков я неизменно просыпалась. Бирюзовая дымка окутала одиночные горы с острыми набалдашниками — отличительный пейзаж моей родины — долины Гардокки. В приятной полудреме я прилегла на низкую кушетку у выбитого в скале окна. Этот новый сорт кофе был терпким, как я люблю, и бодрил гораздо больше прежних опытных образцов Франциско.
* * *
— Ленна, только представь, они пили кофе с содержанием кофеина в десять раз больше допустимого законом!
Я опустилась на каменную скамейку среди тонких лиан взращенных Франциско деревьев.
— Как такое может быть? Они, что не знали, чем это грозит?
Мой друг биолог поднял толстые очки и вытер усталые глаза.
— Они просто не хотели знать.
— Но повышенная выработка дофамина так изнурительна для нейронов! — возмутилась я.
— Как и в любых делах с наркотиками! Пока они легализированы, их репутацию будут тщательно оберегать.
Очередное разочарование. Я глубоко вздохнула. Франциско увидел мои переживания и сменил тему.
— Как твои раскопки?
— Мы копаем шахты, как будут готовы, примемся за первый слой, — сухо ответила я.
Мой друг почесал затылок в гуще чуть тронутых сединой кучерявых волос.
— Тебе кто-нибудь помогает из влиятельных?
Наш экобиолог не зря переживал за меня. Я не смогла добиться поддержки правящей касты долины. Собрав лишь небольшую группу студентов-энтузиастов, я поняла, что даже они не горели желанием копаться в прошлом. Но эти ребята хотя бы не испытывали к нашим предкам отвращения, подобно всем остальным.
— Спасибо, что способен выслушать меня, — коснулась я его рук, — не убегаешь и не закрываешь уши.
* * *
Я знала — он любит комплименты. Мне самой было крайне приятно время от времени засыпать Франциско похвалой и благодарностью. Именно поэтому у меня сейчас имелся этот бесподобный образец нового практически бескофеинового кофе.
Солнце ярким диском озарило Гардокки. Сотни километров в диаметре этот каменный бассейн окружала высокая горная система с неизменно ровным плато. Ярые ветра вымели отсюда легкие породы, оставив лишь столбы твердых скал, искусно преображенных миллионами лет. Они, словно завсегдатые стражи украшали пейзаж долины дни и ночи. Зимой они покрывались пышным снегом, а летом обжигались ярым светилом, но, несмотря на суровую погоду здешних мест, никогда не покидали свой дозор.
В дверь постучали.
«Не приложу ума, кто мог прийти в столь ранний час».
На пороге лежал букет леопольдов — ярких синих цветов из горного ущелья. Я машинально осмотрела улицу, но постучавший словно испарился. Повезло романтику — сейчас была весна. Летом у нас и травинки не сыщешь. В любом случае я не была готова к новым отношениям после расставания с Эндрю. Больше всего в этой истории меня угнетала та легкость, с которой он бросил меня, поддавшись уговорам семьи.
* * *
Он тронул свои прекрасные светлые волосы и протянул ко мне руки. Мы обнялись, кожей впитывая счастье друг друга. Доктор подтвердил мою плодовитость, и мы теперь точно знали, что когда-нибудь станем родителями. Из-за солнечной радиации материнство в наших краях с женщинами случалось все реже, и я теперь входила в немногое число завидных невест. Однако однажды Эндрю пришел с хмурым лицом и заявил, что нам лучше расстаться.
— Ты разлюбил меня?
— Нет, — холодно ответил он.
— Тогда в чем дело? — прошептала я, преданно припав к его груди.
Он не ответил привычными теплыми объятиями, а его сердце, словно часы, ровно отстукивало ритм.
— Мои родители, — наигранно выдохнул он, имитируя горечь прощания, — они очень расстроены твоим увлечением. Мой отец не понимает, почему вместо архитектуры и строительства, таких передовых и важных для Гардокки направлений, ты решила копать!
Я отстранилась от него.
— А мать моя, — продолжил Эндрю, даже не удосужившись посмотреть мне в глаза, — она не понимает, почему плодовитая женщина решила изучать историю предков, когда они так безответственно и жестоко обходились с детьми.
— Послушай, но это только мифы! — воспротивилась я. — У нас не осталось никаких источников последних десятилетий их жизни на Земле. Те же мифы говорят, что люди перестали печатать книги, и оставлять произведения искусства о своей жизни. Вся информация о них исчезла с падением на Землю последнего спутника. Так как же она может знать наверняка, что предки совсем не изменились перед гибелью планеты и не заботились должным образом о детях? Не ценили их так, как ценим мы?!
Все внутри меня вскипело.
— Я пытаюсь узнать правду! — понизив тон, продолжила я. — Пойми, только там, внизу мы узнаем, соответствуют ли мифы, передаваемые пять тысяч лет из уст в уста, правде…
Его молчание снова вызывало цунами внутри живота, которое с секунды на секунду могло накрыть с головой нас двоих. И тогда уже обратного пути не будет, я больше не обниму его, не увижу блеск его бирюзовых глаз, не поцелую его милую улыбку.
— Любимый, прошу тебя, поговори с ними! Мы можем написать историю времен для наших детей, узнав все из первого источника. Быть может, они нам что-то оставили там, глубоко в земле… Мне нужно больше добровольцев для раскопок. Твои родители влиятельные люди в Гардокки, они могут все!
— Нет, не все, Ленна! — отстранился он, медленно продвигаясь к входной двери. — Они не могут заставить тебя не копать…
* * *
Это были последние слова Эндрю, которые я до сих пор слышу так, словно он только что их произнес. Глядя на эти цветы, я на мгновение представила, что это он их принес. Мой милый проснулся раньше всех и спустился в ущелье. Умывшись холодным горным ручьем, он осмотрел склоны в поисках леопольда — синего потомка тюльпана. Забравшись по камням на опасный обрыв, Эндрю нарвал целый букет. Мое утро могло бы стать еще романтичнее, если б я не знала его слишком хорошо, чтоб во все это поверить.
В воскресенье не принято работать. Всем настоятельно рекомендуется проводить этот день, даря отдых телу. Меня же снова тянуло на плато, но ехать туда одной не имело никакого смысла. Я не могла начать раскопки, пока не будут готовы шахты — обязательное укрытие от непогоды. На востоке горизонт Гардокки усеян ветряками — предупредителями шторма. Даже если я вовремя посмотрю в бинокль и замечу их сигналы, то, по дороге с западного склона домой, шторм непременно нагонит меня на половине пути. Тогда можно забыть не только о машине, но и о собственной жизни. Раньше у нас были вышки с датчиками восточнее долины, но, как мы их не укрепляли, бури на равнине разгонялись до немыслимых скоростей и разбивали все сооружения вдребезги. Вокруг Гардокки только пустоши, по которым передвижение невозможно. У нас нет сообщения с другими городами, но мы знаем, что они есть — ветер постоянно приносит свидетельства их существования.
Из-за несносной погоды четыре месяца в году мы проводим в самоизоляции дома, и мне было не привыкать сидеть в своей пещере. Но сегодня мысли гоняли меня из угла в угол, не давая присесть. Пересекая просторный зал, меня неизменно тянуло на балкон, откуда в бинокль я могла увидеть свое плато. На нем виднелся раскопанный мною сильно покореженный временем штырь, предназначение которого я до недавнего времени не знала. Мы собирались делать дополнительную лабораторию для работы с большими предметами, выбрав для безопасности западный участок долины с рыхлым песчаником. Там не только было легко копать, но и отсутствовали пальцеобразные горные образования, которые мы прогрызали, словно черви, себе под жилища. В таких домах нам не грозило испепеляющее пекло летом и суровый мороз зимой, ветра, сокрушающие все на своем пути, и пылевые бури, способные отбросить любое препятствие на сотни километров в пустошь.
Помню, в тот день мне показали место на карте, и я отправилась в путь. Взяв измерительные приборы, я села в свой автомобиль, корпус которого состоит из плавно изогнутых солнечных панелей. В Гардокки не бывает пасмурно, потому что тучи пролетают над долиной с ошеломительной скоростью в период бурь, а дальше снова солнце, ультрафиолет и радиация.
«Примерно час в пути и три укрытия по дороге на случай бурь, — просчитала я в голове. — Быстрый осмотр и назад».
