Запыхавшись, бегунья сбавила темп и медленно бежала по стихшему, темнеющему лесу. На темно-зеленой листве блестел дождь, не добравшийся до земли. Позади вдруг раздался сильный хруст — лось или лисица, кто его знает?!

Она боязливо осмотрелась по сторонам. «Слишком тихо, неестественно тихо», — подумала она и мысленно прокляла свою скорость. Бежать больше не было сил, и, хотя ей было уже по-настоящему страшно и очень хотелось домой к маме, пришлось перейти на шаг. Да уж, так жир не сожжешь, останется молочная кислота, и завтра все будет болеть. А ведь постройнеть нужно, обязательно нужно. «Все должно измениться», — твердила она себе, пытаясь перебороть страх и отвлечься от мыслей о пугающем лесе, где кто-то явно наблюдал за ней из-за деревьев.

«Что за глупости! — прошептала она. — Я схожу с ума, и поделом. Нужно просто все забыть, перестать грешить, зализать раны, твою мать, что за клише, придумала бы хоть что-нибудь оригинальное». Ее голос заглушил раздавшийся в лесу хруст.

Оставшиеся полкилометра она прошла, тяжело дыша. Казалось, сил нет даже на это и дойти не получится. Когда между деревьями уже замаячил желтый кузов автомобиля, когда она заулыбалась своим детским страхам, она увидела перед собой темный силуэт — кто-то присел на дорожке. Вдруг силуэт выпрямился и направился прямо к ней.

2

Уже четвертый день самая настоящая грозовая туча неутомимо поливает город. Холодно и серо. Пешеходы, спешащие под зонтиками в утренней толчее, пытаются увернуться от поднимаемых проезжими машинами брызг. Самые сообразительные — в резиновых сапогах. Хочешь не хочешь, но лето, кажется, ушло безвозвратно, хотя кожа никак не желает забыть жару и прикосновения морской воды. Начался учебный год, отпуска у трудящихся закончились и общество вернулось к своему привычному ритму: работа-дом-работа-дом, больше никакого бездельничанья на скамеечке в сквере и сдувания одуванчиковых парашютиков [В Финляндии учебный год начинается в первой половине августа.].

Без четверти восемь Анна открыла входную дверь ведомственного здания в самом центре города своей юности и вошла в его постоянно бодрствующий вестибюль. Она посмотрела на часы и констатировала, что ее новый начальник запаздывает. Затем достала из сумочки пудреницу, придала челке бодрый вид и мазнула на губы немного блеска. Попыталась глубоко дышать. Ладони вспотели. Захотелось в туалет.

За решетчатыми плафонами дрожали неоновые огни. Поспать Анне все-таки не удалось. Она проснулась рано и сразу же начала нервничать, но усталости не было — адреналин расправил по-утреннему путаные мысли.

За неделю до этого прошлое стало настоящим: на арендованном микроавтобусе с помощью двух коллег она перевезла свои пожитки и кое-какую мебель за несколько сот километров, окончательно распрощавшись со своим студенчеством и случайными заработками. Большая часть ее нынешнего имущества была еще с той поры, когда она десять лет назад отправилась учиться в другой город.

Анна снимала квартиру в Койвухарью — в том же районе, где прошла ее юность и где по-прежнему жил Акос. Репутация у района была еще та, но цены на квартиры — вполне умеренные. Фамилия Анны, выложенная пластиковыми буковками на почтовом ящике, не вызвала у остальных жителей дома никакого удивления. По сути, даже полученное ею высшее образование не слишком отличалось от среднего по району, потому что, удивительным образом, в Койвухарью проживали многие из осевших в стране иностранных учителей, врачей, инженеров и физиков. Единственным статистически существенным отличием являлось то обстоятельство, что у Анны была работа и что она занимала соответствующую полученному образованию должность. А все местные физики были бы счастливы, если бы им разрешили помогать уборщице.

Вообще, в Койвухарью оказывались не по своей воле, не такой уж это был привлекательный район. Благостные буржуа из центра имели четкое представление о том, какой репутацией он пользуется, но не представляли себе, как он выглядит. Что уж говорить о пестроте труднопроизносимых фамилий на табличках в подъездах — она бы их точно напугала.

Анна никогда не стремилась въехать в квартиру с высокими потолками и зашкаливающей стоимостью аренды. Ей было комфортнее по ту сторону парадных фасадов, в тени отдаленных закоулков.

Возможно, поэтому она и пошла работать в полицию.

Старший комиссар полиции Пертти Вирккунен опоздал почти на десять минут. Это был невысокий, бодрый усач за пятьдесят в отличной физической форме. Он принял Анну, приятно улыбаясь, и пожал ей руку так, что у нее затрещал локтевой сустав.

— Для нас большая честь работать с тобой, — сказал Вирккунен. — Здорово, что в нашу команду вливается полицейский иностранного происхождения. Собственно, государственные мужи уже десятилетиями об этом вещают, только вот в действительности как-то не приходилось встречать никого, даже младшего констебля. То бишь иммигранта. Хотя в остальном мы с вами хорошо знакомы. Я имею в виду…

Сказав это, Вирккунен смутился. Анна собралась ответить ему поядреннее, чтобы совсем его пристыдить, но на языке ничего готового не вертелось, и она решила оставить все как есть.

— Первые пару дней можешь особенно не утруждаться. Познакомься с конторой, с людьми. Спешки никакой, можешь спокойно приступать к делам, — сказал Вирккунен, ведя Анну от отдела к отделу. — Это же твоя первая должность, и ты вообще впервые в криминальной полиции? Тогда тебе нужно запастись временем и терпением, чтобы познакомиться с нашей моделью работы. Каждое утро у нас совещание в восемь. Делаем обзор ситуации и распределяем задания. Совещание аналитической группы — раз в неделю. Собственно, наш секретарь выдаст тебе общий календарь и твой личный график.

Анна шла за Вирккуненом, кивала головой, пытаясь запомнить расположение коридоров и отделений, составить хоть какое-то представление о плане здания. Однажды летом, по окончании лицея, она уже успела поработать в этом здании на нижнем этаже, на подхвате в отделе выдачи лицензий. Помогала в обработке сотен заявлений на получение паспорта, заполненных людьми, едва ли не накануне отъезда в отпуск заметившими, что их проездные документы недействительны; помогала в формировании папок, разбирала шкафы, варила кофе, а под конец даже получила возможность познакомиться со всеми нюансами работы паспортной службы. В остальном это здание было ей незнакомо. Оно казалось запутанным, как любой дом, с которым только начинаешь знакомиться.

Вирккунен провел Анну в свой кабинет на четвертом этаже, где работал убойный отдел. Помещение казалось большим и светлым. Оно располагалось в середине коридора прямо напротив комнаты отдыха. Все папки и документы стоят по ранжиру на полках, компьютер на столе выключен. На окне висит кашпо с тремя пышно разросшимися ампельными цветками, на полу — юкка размером с небольшое дерево. На стене — фото блондинки и трех светловолосых детей, улыбающихся с экзотического берега смотрящему. За ними море и солнце — все, как полагается в счастливом отпуске счастливой семьи.

На металлическом столике уже привезли кофе в термосе и чашки, в корзинке под полотенцем спрятались обязательные утренние булочки. Анна задалась вопросом, хватило бы ей сил от всего этого отказаться. В кабинете хватало места еще и на второй стол, для совещаний. За ним сидели трое полицейских в штатском.

— Доброе утро всем, — поздоровался Вирккунен. — Хочу представить вам нашего нового старшего констебля: Анна Фекете, прошу любить и жаловать.

Двое из сидевших встали и подошли к ней пожать руку.

— Утро доброе! — поздоровалась с Анной женщина-офицер. — Что же, добро пожаловать в нашу команду, приятно видеть здесь еще одну женщину. Эти парни меня иногда жутко раздражают. Я Сари, точнее, Сари Йокикокко-Пеннанен — жуткое имечко у меня, правда?

Высокая светловолосая женщина ростом с Анну всем своим обликом излучала доброжелательность. У нее были тонкие, но теплые руки и крепкое рукопожатие.

— Всем здрасьте! Приятно познакомиться, я немного волнуюсь, надеюсь, что мы сработаемся.

— Не парься! Нам уже доложили, что ты чертовски хороший полицейский, так что нам очень приятно, что ты будешь работать здесь. Кстати, у тебя отличный финский и даже не слышно акцента, — сказала Сари.

— Спасибо. Вообще-то я давно живу в Финляндии.

— Да? Сколько?

— Двадцать лет.

— Значит, переехала совсем ребенком?!

— Мне было девять, мы перебрались сюда весной. А летом мне исполнилось десять.

— Ух ты! Пожалуй, тебе стоит как-нибудь все об этом рассказать. Позволь представить тебе нашего Рауно Форсмана.

Молодой мужчина забавного вида, примерно тридцати лет, протянул Анне руку и поздоровался. В его голубых глазах мелькнуло любопытство.

— Доброе утро, добро пожаловать к нам на огонек.

— Доброе! Рада знакомству, — ответила Анна, чувствуя, как в животе у нее перестают трепыхаться бабочки и отпускает сковывавшее ее напряжение. Эти люди пришлись ей по душе, особенно Сари.

Третий сидевший за столом не поднялся. Только Вирккунен начал поворачиваться к нему с раздраженным выражением лица, как тот открыл рот.