Сорока плавала на спине и смотрела вверх, на абсолютную темноту неба, на беспорядочную россыпь звезд, на яркую точку — Марс или Венеру, как она думала, на очень слабое пятнышко света, которое передвигалось невероятно медленно. Спутник. Она насчитала три самолета. Насчитала двенадцать черных пятен на поверхности своего сердца. Попыталась назвать их все, но порой было трудно понять, откуда они взялись.

Сорока выпила полстакана водки с лимонадом и с силой швырнула его через двор. Он упал на траву, на полпути между бассейном и садовым сараем. Не разбился, только подскочил разок и затих. Но не это было странным, а сарай, в котором горел свет.

Выпитая залпом водка согрела желудок Сороки, но теперь она почувствовала холод, который никак не был связан с ночным воздухом или прохладной водой. Девочка выбралась из бассейна и завернулась в потертое пляжное полотенце с вышитыми в углу инициалами сестры: ЭРЛ. Она стояла на платформе бассейна, с нее капала вода.

Свет в сарае не гас.

Маргарет осторожно спустилась на лужайку.

Сделала шаг к сараю, свет которого, как маяк, отбрасывал на траву желтый круг.

Сорока чувствовала, что сердце трепещет, словно птица.

Она подошла так близко, что могла коснуться сарая — и коснулась, позволив руке упасть на висячий замок, который только что был заперт, а через секунду уже открытый лежал у нее в руке, несмотря на то что у нее не было ключа и она даже не пыталась его открыть.

Сорока уронила замок на землю.

Она открыла дверь сарая и дала свету себя окутать. Свет казался осязаемым — словно теплое, мягкое одеяло. Можно было завернуться в него, чтобы себя защитить.

Она шагнула в сарай, и ей показалось, что тот разделился на два разных места — одно поверх другого. Газонокосилка, лыжи, беговая дорожка, которую купил и никогда не использовал отец. Все эти вещи находились здесь, и она их видела, но было и что-то еще. Там было другое место, оно окружало ее, постепенно открываясь.

Сорока зашла в сарай и оказалась на вершине зеленого-презеленого холма.

Вокруг раскинулась трава, мягко клонясь к земле. То тут, то там росли одуванчики, белоснежные ромашки с ярко-желтой сердцевиной, полянки лютиков.

Перед ней, у подножия холма, раскинулся маленький городок. Она видела крыши домов, здания. Машины, припаркованные на подъездных дорожках. Белый штакетник, которым все было огорожено.

При взгляде на него разливалось тепло. Сорока чувствовала себя в безопасности.

Ей казалось, что этот забор обволакивал ее сердце, защищал его, берег от всего, что могло ворваться и ей навредить.

О как это было прекрасно.

Ничего подобного в ее жизни не происходило.

И Сорока могла туда попасть, она это видела. Нужно было лишь сделать шаг.

И Мэгс его сделала.

Она шагнула внутрь, дала полотенцу соскользнуть и упасть на траву. Ее поглотил свет.

Словно Сорока вернулась домой.

Три — к девчонке

Это все, что помнила Сорока, когда проснулась на следующее утро у себя в постели, не зная, как туда попала.

Свет. Он распространился по всему телу, просачиваясь сквозь кожу, в кости, двигался по венам, по легким, по желудку.

Нежное чувство покоя. Теплый летний ветерок.

Холмистая зеленая равнина, возможно, травянистый бугор или склон холма. Трава была такой зеленой, как лайм.

Она нащупала под подушкой желтый блокнот и вытащила его, прижав к груди, как ребенок прижимает к себе плюшевого мишку.

Сорока позволила себе пролежать в постели несколько минут, чтобы насладиться пронизывающими ее чувствами: ощущением безопасности, полноты, легкости.

Воспоминания о прошлой ночи постепенно таяли.

Может, ей приснилось это тепло? Почему ей было так хорошо, так спокойно?

В окне спальни виднелся сарай, который внешне был таким же, как всегда. Обычный садовый сарай, неиспользуемый и заброшенный, расположенный в дальнем углу их участка.

Но там что-то было. Может, приснилось? Лучик солнца посреди ночной темноты Новой Англии?

Чем сильнее она пыталась вспомнить, тем дальше он ускользал. Скорее всего, это и был сон. Сон, после которого она осталась такой счастливой, такой умиротворенной.

Но потом Сорока вспомнила о матери, и все хорошие чувства сменились виной, и возникло неприятное, скользкое, как желе, чувство. Мать одна, в больничной палате.

— Это же просто измельченные коровьи хрящи, сахар и пищевой краситель. Вот и все, — как-то раз сказала Энн-Мэри, когда Сорока была младше и просила маленький пластиковый стаканчик желе из школьной столовой.

Надо навестить ее сегодня перед школой. Будет подозрительно, если она не придет.

Сорока не спеша приняла душ, оделась, возмущаясь про себя. Сорока не виновата, что Энн-Мэри допилась до такого состояния, что пришлось вызывать «скорую».

До больницы Сорока доехала на велосипеде.

Она долго стояла перед сувенирной лавкой и размышляла, стоит ли воспользоваться кредитной карточкой матери, чтобы купить букетик цветов. И поскольку ей нужно было вызвать как можно меньше подозрений к своему положению, Сорока решила, что стоит.

Она выбрала самый дешевый букет и спросила у человека на стойке регистрации, в какой палате лежит Энн-Мэри Льюис.

Мать была на третьем этаже. Стены выкрашены в бледно-голубой, на полу белая плитка в темно-серую крапинку. Сорока нашла нужную дверь и, не дав себе остановиться, зашла в плату, потому что предвидела, что пауза будет вечной, как ловушка, из которой она не сможет высвободиться.

Мать лежала в двухместной палате, но на второй кровати никого не было.

Энн-Мэри спала с открытым ртом, справа по подбородку стекала толстая струйка слюны. Из кожи по-прежнему торчали трубки. Она была бледной, но уже не синей, а болезненно-сероватой, и выглядела в точности как человек, который накануне выпил бутылку водки.

Сорока осторожно положила цветы на тумбочку Энн-Мэри, не потрудившись найти вазу и поставить их в воду. Потом она написала матери записку и бросила поверх букета:

...

Привет, мама. Я долго сидела, но ты не просыпалась. Надеюсь, тебе уже лучше. Я еще вернусь, после школы, если смогу. Целую, Сорока.

Она не стала ждать больше ни секунды. Все посещение заняло минуту.

* * *

Места за обеденным столом сместились. Теперь Клэр сидела по одну сторону от Сороки, а Бен — по другую.

— Это сбивает с толку, — пожаловался Люк. — Я больше не знаю, кто есть кто.

— Согласна, — добавила Брианна. — Раньше я не пыталась запомнить ваши имена, просто знала, где вы сидите.

— По-моему, Клэр — это самая симпатичная, — ответил Люк. — Мэгс — мрачная, таинственная. Бен — это тот, который до сих пор не дает мне поработать над его гардеробом.

— Без обид, но на тебе футболка с рожками мороженого, — сказал Бен.

Люк изобразил возмущение. Брианна, сидевшая теперь слева от него, притворилась, что облизывает рожок с мороженым. Все погрузились в обсуждение новой рассадки.

— Девчонки, вы теперь что — лучшие подружки навсегда? — спросила Брианна у Клэр и Сороки. — Уже купили себе браслетики-талисманы?

— Ага, — ответила Клэр, — а как же.

— Очень мило, — сказала Брианна. — Ладно, Мэгс, я прощаю тебя за то, что ты больше не хочешь сидеть рядом со мной. Если ты, как и раньше, будешь отдавать мне остатки ланча, то я совершенно не против.

— Договорились, — ответила Сорока, — но только Клэр не попросит. Это входит в договор о браслетах‐талисманах.

Все засмеялись, кроме Люка, который застыл в притворном шоке.

— Кажется… — сказал он, делая паузу для драматического эффекта, — Мэгс, кажется, я первый раз услышал, как ты шутишь.

Сорока улыбнулась:

— Я тренировалась перед зеркалом.

Вскоре после этого тему вечеринки Брэндона Фиппа снова подняли из мертвых, чтобы четко обозначить тех, кто хотел пойти, а кто — нет. Противники: Брианна и Сорока. Сторонники: Клэр, Люк и, как ни странно, Бен.

— Не знаю, я люблю вечеринки, — объяснил Бен, открывая обед и видя перед собой палочки сельдерея вместо моркови. На секунду он нахмурился, но потом откусил половинку одной. — Вечеринки — это весело.

— Превосходно подмечено, — сказала Брианна. — Это вообще все меняет. Вечеринки — это весело. Кто-нибудь записывает?

— Там будет весело, — настаивала Клэр. — Можно взять машину моей мамы, мы все туда поместимся.

— Никого не заставляют идти против воли, — добавил Бен, быстро взглянув на Сороку.

— Ой, спасибо, Бен, что вступился за нас, — сказала Брианна, закатывая глаза.

Клэр наклонилась к Сороке, пока остальные за столом продолжили обсуждение.

— Я не хочу на тебя давить, — прошептала она, — но много думала и считаю, что тебе стоит пойти. Просто чтобы показать Эллисон: тебе плевать на ее болтовню, понимаешь? Она хочет, чтобы ты сидела дома вся такая несчастная. Именно поэтому надо сделать наоборот.

— Конечно… Может быть, — сказала Сорока. В теории это была хорошая идея, но на деле она не купилась. Здесь не будет победителей. Придет Сорока на вечеринку или нет — Эллисон выиграла полгода назад.

Клэр отстранилась, чтобы продолжить спор с Брианной, и к ней наклонился Бен.

— Не позволяй Клэр давить на тебя. — Мы можем заняться чем-нибудь другим этим вечером. Если хочешь.