— Это девчонка Эбботов? — слышу голос одного из них. — Тех, которые сняли на лето дом Салтера?

— Похоже на то.

— Ну да… — говорит тот, что постарше.

Всю дорогу женщина держит перед собой открытый блокнот и время от времени что-то очень быстро в него записывает. Не больше пары слов. Не думаю, что это могут быть комментарии к чему-то важному, что говорим мы или они. Может, она составляет список покупок. Думаю, у полицейских примерно такая же жизнь, как и у всех остальных. Они тоже должны покупать молоко в городском магазине, как и все. Смотреть телевизор по вечерам, целовать своих детей и супругов. Нормальные вещи.

Но я вижу, как женщина-офицер покусывает губу. Ее глаза как два бездонных колодца. Ничего уже не нормально и никогда не будет. Не для нас, потому что мы видели спящую девочку Эбботов. Мы видели эти длинные ресницы, простыню с мишками, доверчиво прижатый к подбородку кулачок. Он заставил нас посмотреть на нее своими глазами, и мы никогда этого не забудем. Я до сих пор не могу.

Уходя, успеваю увидеть, что женщина писала в своем блокноте. Все страницы сверху донизу исписаны одним и тем же словом: «успокойся успокойся успокойся».

Сейчас я просто хочу, чтобы меня обняла мама. И мне за это даже не стыдно. На сегодня с меня хватит взрослой фигни. И со взрослых, похоже, тоже.

На следующий день женщина-коп появляется на грязной дороге у дома. Она расставляет желтые отметки на какие-то строго определенные места. За ней приходит фотограф. А потом еще какие-то люди в белых синтетических костюмах. Но ничего полезного они явно не находят. Я понимаю это по их опущенным плечам. Мы с родителями наблюдаем за происходящим из окна. Это место теперь совсем не выглядит нашим.

Полицейская в перчатках подбирает какой-то предмет, достает пакет с застежкой и кидает его внутрь. Похоже на сигаретный бычок. Реальность и воображение начинают мешаться у меня в голове. Это он его бросил? Я чувствую себя совершенно дико, потому что очень отчетливо представляю, как Человек с кинжалом курил здесь, на этом самом месте, и это делает меня вроде как ответственным, как будто я создал его, или как-то контролирую, или что-то в этом духе.

— Я хочу спуститься туда, — заявляю я.

— Зачем? — спрашивает отец. Его борода сегодня особенно всклокочена, а это явно говорит о том, что он расстроен. — Пусть власти делают свое дело, Уайлдер. Не надо вмешиваться. Мы со своей стороны все сделали.

— Я просто… — быстро оглядываюсь в поисках вдохновения. — Может, ей не помешала бы чашка кофе.

Я осторожно несу чашку горячего кофе прямо туда, где она стоит, задумчиво поджав губы. У нее широкое лицо, и на нем широко расставлены глаза — черные, как бусинки. Она выглядит как старомодная вязаная кукла с косичками.

— М-м?.. — все так же задумчиво тянет женщина и берет у меня из рук кофе. И тут же вздрагивает. — О! Снова привет. Спасибо. Ты клал сахар?

— Нет.

— Хорошо.

Женщина-коп выпивает кофе двумя глотками. Он, наверное, очень горячий, но она не подает виду, просто вытирает рот тыльной стороной ладони и отдает чашку обратно.

— Как думаете, вы сможете его поймать?

— Откуда мы знаем, что это он?

Я пожимаю плечами.

— Мне кажется, что он.

— Мне тоже, — вздыхает женщина-коп.

Я так и не смог запомнить ее имя, так что опускаю глаза на бейджик. На нем написано «Офицер Харден [Фамилию можно перевести как «Крепкая».]». Пытаюсь сделать это незаметно, но ее сверкающие глаза-бусинки внимательно следят за моим взглядом.

— Да, я слышала много шуток. Можешь звать меня просто Офицер.

— Эм, хорошо, — соглашаюсь, но у меня в голове роится тысяча вариантов шуток, и я чувствую, как краснею.

— Ты боишься, это понятно.

— Пожалуйста, можете просто сказать мне правду? — прошу я. — Если его поймают, надолго его посадят? Я боялся бы гораздо меньше, если б знал какие-то факты. Но никто мне ничего не говорит.

— Ты еще пацан. Не стоит волноваться о подобных вещах.

— Мне семнадцать, — глубоко вздохнув, замечаю я. — Меня могут судить как взрослого, например.

Офицер смотрит на меня своими круглыми черными глазами.

— Могут, значит. Ладно. Факты. Ну, сейчас их маловато, но ладно. Взлом с проникновением — это преступление класса Б. Если мы сможем его доказать. Еще мы можем взять его за то, что он фотографировал детей. Что это? Угроза здоровью и жизни ребенка, очевидно. Нарушение неприкосновенности частной жизни? Ну, скорее всего. И есть еще нож. Итого он может получить восемнадцать месяцев. Хотя, как по мне, его нужно запрятать навсегда. Так что даже если мы выясним, кто это, ничего особенного может и не случиться. Но все равно нужно попытаться. И мы пытаемся. Ждем не дождемся, когда он сделает что похуже. А он сделает. Рано или поздно. Достаточно фактологии? — она берет из кармана карточку и протягивает мне.

— Вы нам вчера уже давали. Карточку.

— Теперь я даю тебе еще одну. Положи одну рядом с телефоном, другую оставь у себя. Звони, если заметишь что-нибудь. И я серьезно — что угодно.

— Как вы думаете, он может сюда вернуться? Ну, попробовать пройтись по тому же маршруту, чтобы найти ее?

— Может быть. Но мы будем за вами присматривать. По вечерам будет дежурить патрульная машина. Но, слава богу, ты не его типаж. Хорошо, что у вас нет детей в доме. — Офицер стучит по груди сжатым кулаком. — Уф. Кажется, слишком быстро выпила кофе. Не смогла заснуть прошлой ночью, так что кофеин был нужен. Ну, хоть припарковалась не очень близко.

Провожаю ее глазами, почему-то ощущая себя брошенным.

Он должен был уронить полароид ночью или ранним утром, незадолго до того, как я его нашел. Вчера вечером этой фотографии на дороге не было.

Вернется ли он за ней?

* * *

Этой ночью я без сна лежу в кровати и слушаю шум моря, сверчков и кричащих в ночи птиц. И тут слышу далекий тихий шум машины, подъезжающей к дому по единственной дороге. Это необычно: движения тут почти нет. Это патрульная машина, — думаю я, — они охраняют нас. Представляю серьезное лицо офицера Харден, которая сканирует лес своими глазами-бусинками в поисках темных силуэтов, сидя за рулем полицейской машины. От одного воспоминания о ней мне становится спокойнее. Я уже думаю подняться и пойти на кухню, чтобы посмотреть на нее в окно, выходящее на дорогу. Но не делаю этого.

Конец ознакомительного фрагмента