— Нет, — мычу я. — Я останусь дома. Почитаю что-нибудь из списка на лето.

— А, ну ладно, — удовлетворенно произносит отец.

Потом я с гудящей головой снова падаю в темноту.

Наконец около десяти я окончательно просыпаюсь. На улице уже стоит полуденная жара. Делаю кофе и выхожу на солнце с горстью гранолы в кулаке.

Рядом с воротами на траве сидит Харпер. На ней буквально лица нет, и я понимаю, что у нее, видимо, ночь прошла еще хуже. Чувствую укол возбуждения. Она пришла ко мне!

— Ты давно здесь? — спрашиваю я равнодушным тоном. — Нужно было постучаться или покричать.

Она пожимает плечами:

— Я никуда не тороплюсь. Просто скучно. Ната загрузили по дому. Можно кофе? Можно сегодня с тобой потусоваться?

Меня приводит в восторг и ужас перспектива провести с ней весь день наедине.

— Ладно, — соглашаюсь я. — То есть да, конечно! Можем остаться здесь, если хочешь. Родителей нет.

Она кивает.

— Иногда приятно побыть дома. Я уже слегка подустала от моря.

Я вытягиваю руку и разжимаю кулак.

— Хочешь позавтракать?

Мы едим гранолу из моей открытой ладони.

Потом забираемся на клен. И просто сидим на ветвях и неловко молчим, пока я пытаюсь придумать, что бы такого сказать. Но тут Харпер дотягивается до меня концом кленового прутика.

— Что на самом деле случилось между вами с Натом? — тыкает она меня в бедро. — Мне кажется, вы подрались. Я ему нравлюсь? — Мне кажется, я слышу надежду в ее голосе.

— У меня тоже к тебе вопрос. Почему та бутылка виски, которую ты взяла с собой в лодку, была на две трети пустая?

Мы выпучиваемся друг на друга, но я ломаюсь первым.

— Извини. Я сволочь. У меня никогда не было друзей-девчонок. На самом деле у меня вообще никогда раньше не было друзей. — Я смотрю в землю и жду, что она скажет что-то остроумное и унизительное или просто уйдет.

— У меня тоже нет друзей, кроме Ната, — совершенно спокойно заявляет Харпер. — Все меня ненавидят. Я весь год жду лета, чтобы сюда приехать. А какое у тебя оправдание?

— Ты первая. Почему все тебя ненавидят?

— Я не очень хорошо лажу с людьми.

— Почему? Правда за правду.

Харпер бледнеет и машет руками, демонстрируя категорическое «нет».

— Да ладно, — говорю я. — Ты же такая британка. Чего ты боишься?

— Ничего, хватит. — Ее лицо проясняется. — У тебя есть что-нибудь выпить?

— Мои родители не пьют. — В шкафу на кухне стоит бутылка сладкого вермута, который мама иногда любит выпить перед ужином с ломтиком лимона. Но я не собираюсь предлагать его Харпер. Снова поднимаю на нее глаза, и она плачет. Она не издает ни звука, но слезы сияют на ее лице в пятнистой тени листьев.

— О… — Я в панике соскальзываю с дерева и подхожу к ней. Харпер сидит на изогнутой ветке, я протягиваю к ней руку, но толком не знаю, что делать, поэтому похлопываю ее по спине сбоку, как лошадь.

Харпер отстраняется.

— Я просто очень скучаю по Сэмюэлю, — глухо говорит она.

— А, это твоя собака. — Я очень горд собой, что вспомнил.

— Он был такой добрый и хороший. Присматривал за мной. Ел картошку фри только с горчицей. Так странно, правда?

— Уверен, он отличный пес. Уверен, он счастлив, где бы сейчас ни был. — Я не знаю, успели ее родители убить собаку или нет. Сегодня она говорит о нем уже в прошедшем времени. Они разве могли сделать это так быстро?

— Давай просто посидим, — просит Харпер. — Ладно, Уайлдер?

— Ладно.

Так мы и делаем. Мы находим нарды в чулане под лестницей, и она учит меня играть. У меня ничего не получается.

— Вот фигня! — ругаюсь я, когда проигрываю в очередной раз.

— Можешь говорить «херня», если что. Я не твоя мама.

— О, — смущенно выдавливаю я. — Но так я могу привыкнуть и как-нибудь случайно ляпнуть при ней.

— Какой же ты все-таки странный, — одобрительно произносит она.

Мы заползаем в дом и жуем крекеры с сырной намазкой перед телевизором. Он старый, и по краям экрана радужные разводы, но мы неожиданно находим нормальный фильм. Что-то про дружбу двух барменов. И только один раз у меня по спине пробегает этот особенный электрический разряд. Единственный раз за весь день.

— Тебе никогда не казалось, что ты выдуманный? — задумчиво спрашивает Харпер, положив голову мне на плечо. — Не реальный человек?

— Ты реальная, — говорю я, потому что все мои чувства обострились до предела.

Она зевает.

— Меня бесит этот фильм.

— Ты же вроде раньше его не видела?

— Не видела. — Харпер встряхивается. — Извини. Я засыпаю.

— Давай я тебя провожу.

— Зачем? Со мной ничего не случится.

У нее все еще немного пришибленный голос, так что я начинаю настаивать — но она злится, и я сдаюсь.

Из окна я наблюдаю, как она шагает по склону в тусклом свете.

Убираю сырный соус и тут замечаю, что бутылка вермута исчезла. Когда Харпер успела ее стянуть? Когда я был в ванной?

Я боюсь, что родители заметят, но они возвращаются домой взвинченные и встревоженные. И в кои-то веки не ссорятся. В Кастине неприятности. Женщина пошла плавать утром на рассвете и не вернулась. Местная предпринимательница, которая жила тут всю жизнь. Спасатели уже вышли в море на поиски.

— Надеюсь, ее найдут, — вздыхает мама с побелевшим лицом. — Кристи самая добрая душа в Кастине, все так говорят.

— Дальше бухты не уплывать, чемпион, — говорит мне отец и накрывает ее руку своей. Я пытаюсь не замечать, как мама морщится. — Если плаваете на лодке с друзьями — оставайтесь в лодке. И всегда берите с собой топливо про запас. Местные течения могут быть смертельно опасны. — В его очках отражаются огни лампы, а борода спутана от ветра.

— Мне нужно увидеться с друзьями, — я очень взволнован, но это звучит почти агрессивно. Я пугаюсь, что они меня не отпустят.

— Только будь осторожен, — просит отец. — Успел сегодня что-нибудь почитать из списка?

Проходит секунда, прежде чем я успеваю вспомнить про свою утреннюю ложь.

— Да, кучу всего, — вру я, и у него такое счастливое лицо, что я крепко его обнимаю.

Отец ласково похлопывает меня по спине.

— Я пойду заберу ту запчасть для косилки, — говорит он и выходит за дверь. Мама провожает его взглядом.

Возвращается он поздно. Шум входной двери смешивается с моим сном.

* * *

Иногда Харпер бывает занята: она что-то делает с родителями или у нее возникают какие-нибудь очередные неприятности, и тогда остаемся только мы с Натом. В такие дни мы увлеченно обсуждаем ее — ее глаза, волосы и какая она крутая. Мы уверяем друг друга, что никогда не полюбим никого, кроме нее. Это нас как будто сближает. Может, это и странно, но любовь к ней как будто связывает нас друг с другом. Это делает ситуацию более надежной. Так мы вдвойне уверены, что ничего страшного не случится.

Я начинаю одалживать Нату свои любимые книги. Он отличный друг, и, если б мы все время могли обсуждать только книги, это было бы идеально.

— Но тебе нравится сам персонаж Тома? — допытываюсь я, пока мы шагаем по лужам, оставшимся после прилива. — Дики заслуживал умереть?

— Никто не заслуживает быть убитым, — отвечает Нат и передает мне сеть для креветок.

— Не уверен, — замечаю я, вспоминая школу. Я разочарован. Не думаю, что он вообще читал книгу.

— Улитка литорина. — Нат показывает мне маленькую раковину с красивыми завитками. Внутри я замечаю скользкую блестящую штуку. — Их можно готовить и есть.

— И… мы собираемся этим заняться?

— Ты голодный?

— Нет.

— Тогда нет. — Он аккуратно кладет улитку обратно в лужицу.

Я не очень много знаю о его личной жизни и даже где именно на берегу он живет — это Нат держит при себе. Он всегда сам заходит за мной, но никогда не входит в дом, даже когда родители его приглашают. Кажется, ему комфортнее всего на воздухе — под солнцем, у моря.

Я ни разу за все время нашей дружбы не видел его в помещении. Кроме того, последнего раза.

Мы вдвоем идем по тропе в прохладном хвойном лесу. У Ната на плече висит пневматическое ружье. Предполагается, что мы будем стрелять кроликов, но в глубине души я надеюсь, что мы их не встретим. Иногда мы останавливаемся у какого-нибудь бревна, выставляем на него шишки и стреляем. У меня неплохо получается для новичка.

День длинный, солнечный. Я достаю из кармана сэндвич и половину отдаю Нату, потому что он ничего не взял. К моему облегчению, никаких кроликов не видно. Он учит меня названиям растений — деревьев и цветов. «Городской парнишка».

Уже ближе к дому мы выходим на пологий луг, с которого видно берег моря с пляжем. Вода сегодня такая голубая, что глаза болят. Тут мы видим журчащий ручеек, зачерпываем холодную воду и пьем. Когда мы присаживаемся на землю, с одуванчиков слетают семена и начинают кружить вокруг нас.

— Мои старики постоянно ругаются.

Приятно наконец-то кому-то об этом рассказать.

— Какие они? Твои родители? — спрашивает Нат.

— Они ничего, — удивившись, отвечаю я. — Ну, папа немного чудила.

— И вы проводите вместе время?

— Иногда. Но не так часто, как раньше.

— Я скучаю по маме. Она сбежала и бросила нас. Но это ничего, — быстро говорит Нат, увидев мое лицо. — Это было давно. — Он открывает свой потрепанный кошелек на липучке. — Папа не знает, что я ее храню. Ему бы это не понравилось.