Цикл «Школа Эрроувуд» я стала сочинять пару лет назад по ночам, когда Ирвин задерживался допоздна. На тот момент у него была шеф-повар из ресторана в Эскондидо. Вероятно, хороша, потому как в тот год он заметно прибавил в весе. Это книга о необычной школе закрытого типа на побережье Новой Англии. Подростком я, вероятно, раз сто прочла «Летний семестр в Бингли-Холле». В этом возрасте книги глубоко вонзаются в разум. Впервые решив стать учительницей, я втайне надеялась, что в школе будет так же, как в Бингли-Холле. Но чтобы поставить крест на подобных заблуждениях, мне хватило одного-единственного семинара по сертификации учителей. Бингли-Холлы, может, и существуют — например в Англии или где-то еще, — но лично я их не видела. Или, может, существовали раньше, а теперь их больше нет. И то, что теперь они остались лишь в нашем воображении, может быть, даже хорошо.

Но мысли, как говорится, гуляют на свободе. В этом романе повествование ведется от лица девчонки, обожающей спорт. У нее есть свои тайны. Я подумываю о том, чтобы превратить ее в воровку. В каждом романе цикла об Эрроувуде присутствует скандал. Потому что от тамошних подростков всем одни проблемы.

Это занятие не только здорово отвлекает, но даже позволяет в нем укрыться. На сегодняшний день у меня готовы четыре книги цикла. Думаю, они достаточно объемны для того, чтобы претендовать на звание романов. Я в жизни их никому не показывала. Зачем? Ведь это сугубо личное.

Пишу я карандашом, потому что под конец каждой книги тут же принимаюсь переименовывать персонажей. Пока сочиняю, пользуюсь именами тех, кого знаю сама. В основном членов семьи. От книги к книге Роб, Ирвин, Колли, Энни, Джек, Мия и Фэлкон предают друг друга, заводят друзей и выбалтывают чужие секреты. Расхаживают под ручку по холлам Эрроувуда, таскают в класс книги и препираются по поводу того, кто с кем пойдет на весенний бал в соседнюю школу для мальчиков.

Ничего такого, конечно же, не было и в помине, но для меня это тем не менее что-то вроде воспоминаний. Если хотите, можете назвать это терапией.

Наконец гулянка у соседей постепенно сходит на нет. Стихает музыка, смолкают разговоры. Хлопают дверцы машин, кто-то, похоже, падает — до моего слуха доносится звучный шлепок грохнувшегося на асфальт тела. Я раздраженно качаю головой. Они же детей разбудят. К тому же староста как раз собиралась сотворить совсем уж редкую подлость, но теперь я напрочь потеряла нить размышлений.

Я делаю глубокий вдох и вновь беру карандаш. Мир вокруг меня выключается. Это просто здорово — примерно то же, что вообще исчезнуть.

Эрроувуд

Колли спускалась по склону утеса к морю, зажав под мышкой учебник по грамматике клинописи. Отставая от других учеников, она собиралась позаниматься в тени скалы, погрузив в песок пальцы ног. Узнав, что ей удалось наверстать упущенное, несмотря на то что в предыдущем семестре она слишком увлеклась хоккеем на траве, мисс Грейнджер будет страшно гордиться. К мисс Грейнджер Колли тянуло как магнитом, ведь та была очень умна, а ее коротко подстриженные волосы выглядели просто роскошно.

Но, выйдя на берег, Колли вдруг поняла, что там уже кто-то есть. В завывание ветра вклинивались какие-то голоса. Не желая вторгаться в чужое пространство, она инстинктивно пригнулась, дабы спрятаться за стеной покачивающейся рогозы, но тут же об этом пожалела — если ее обнаружат, то решат, будто она подслушивала.

Голос был ей знаком. Это с кем-то говорила ее лучшая подруга Джек. Вообще-то ее звали Жаклин, но это имя она ненавидела. Даже учителя и те никогда ее так не называли. Колли и Джек были неразлучны. И все друг другу рассказывали. Ну, хорошо, почти все.

— Спасибо, что согласились здесь со мной встретиться, — произнесла Джек, — а то сплетни мне не нужны.

— В чем дело, Джек? — ответил ей другой голос. — Через двадцать минут мне вести занятие по стеклодувному делу.

Колли чуть было не ахнула. Это была мисс Грейнджер. Вот чудеса — она ведь буквально за минуту до этого о ней думала!

— Мне надо поговорить с вами об одном очень важном деле.

— Да? Ну что же, говори, Джек.

— Колли ворует у других девочек, — произнесла та, — в моей прикроватной тумбочке с кодовым замком лежали сорок долларов, подаренные тетей. Я собиралась купить на них футбольные шиповки! Но сегодня утром они исчезли.

— А ты хорошо посмотрела? — спросила мисс Грейнджер. — Может, сама навалила на них всякого барахла, а теперь ищешь. Пошарив в самом низу, можно обнаружить самые неожиданные находки.

— Хорошо, мисс Грейнджер, хорошо! Но сорок долларов в самом деле пропали. Кроме Колли, больше некому. Она одна знала комбинацию замка.

Колли тихо ахнула и залилась краской, хотя видеть ее, прячущуюся в высокой траве, не могла ни одна душа. Как же унизила ее Джек, заподозрив в воровстве. А теперь еще и мисс Грейнджер!

— То, что ты обратила на это мое внимание, очень хорошо. Воровство — вещь ужасная, — сказала мисс Грейнджер. — Что это может быть Колли, мы в учительской заподозрили некоторое время назад. Теперь нам надо действовать.

— Но если вы подозревали, то почему ничего не предприняли? — злобно спросила Джек.

— Я действительно должна была что-то сделать, — печально произнесла мисс Грейнджер. — Но надеялась, что это неправда. Видишь ли, много лет назад я пообещала ее матери, когда та лежала на смертном одре, не давать Колли в обиду. Когда-то мы были близкими подругами, так же как вы сейчас. Но теперь ситуация зашла слишком далеко. Колли придется исключить. Этот вопрос волнует других учениц. Знаешь, ее мать Роб была ведьмой. Колли, думаю, тоже может оказаться такой. Ведьмы ведь воруют, это первейший признак. Вскоре они встают на пагубный путь, и их на пушечный выстрел нельзя подпускать к другим девочкам.

— В жизни ведьм не бывает, — сказала Джек.

— Обед почти подошел к концу. Тебе лучше вернуться в школу, — уже другим тоном, холодным и совсем не дружелюбным, сказала мисс Грейнджер. — И еще одно, Джек.

— Слушаю вас, мисс Грейнджер.

— Пообещай мне не рассказывать о Колли ни другим девочкам, ни учителям. Я бы хотела разобраться с этим сама.

— Хорошо, мисс Грейнджер.

В груди Колли гулко колотилось сердце. Откуда мисс Грейнджер знала ее мать? Но строить по этому поводу догадки не было времени. Ее нельзя исключать, только не сейчас — отец ей никогда этого не простит.

Она вынула из носка бритву, открыла ее, слегка провела пальцем по лезвию, и на его кончике остался тонкий, не толще бумаги, красный порез. Сделать все надо быстро. Ведь она столь многим обязана мисс Грейнджер.

Но когда Колли выбралась из высокой травы, на берегу уже никого не было — одни только чайки. Мисс Грейнджер нигде не было видно. Она повернулась и долго смотрела на болтавшийся хвостик волос Джек, пока та поднималась в школу Эрроувуд на вершине скалы, над девятью каменными башнями которой реяли зеленые знамена.

Роб

Когда я наконец собираюсь лечь в постель, меня истошным голосом зовет Ирвин. В его тоне явственно пробивается тревога. От этого мне кажется, будто по спине кто-то провел холодным пальцем. Я бегу. Энни, разметавшись среди простыней, побелела как полотно и дрожит всем телом.

На полу лужица блевотины. Ирвин занес над Энни руки — такое впечатление, что ему страшно к ней прикоснуться.

— С ней что-то не то.

Я разгребаю постельное белье, чтобы поглядеть на ее маленькие ручки. Варежки по-прежнему прочно примотаны к запястьям. Мои пальцы нащупывают что-то еще. Я беру пузырек и подношу его к свету лампы.

— Роб, ради всего святого, — говорит Ирвин.

Он думает, что я спрятала здесь его таблетки, считает, что это все моя вина.

Пустой пузырек от лекарства против диабета лежит без крышки. На меня тут же нисходит сразу несколько откровений.

— Я вызову неотложку, — говорит Ирвин.

— Нет, — возражаю я, — к телефону не прикасайся.

Он замирает на месте. Лишь смотрит на меня, но сейчас у меня на него нет времени. Я спрашиваю Энни:

— Ты давно их выпила, солнышко? Сколько времени после этого прошло?

— Только что, — отвечает она.

Я подхватываю ее на руки, несу в ванную и быстро просовываю ей в горло два пальца. Заставляю ее тошнить снова и снова. В глаза бросается обилие голубого цвета. Это таблетки. За ними следует розовая оболочка. Я не прекращаю до тех пор, пока не вижу, что в ее желудке больше ничего нет, что она выплеснула из себя все, что только можно.

Потом сажаю ее в ванной на пол и спрашиваю:

— Как ты себя чувствуешь, маленькая моя?

— Уже лучше, — отвечает она.

Вид у нее и правда получше.

— Плохие конфетки.

— Еще какие плохие. А кто тебе их дал, солнышко? Мне ты можешь это сказать.

— Я взяла сама, — отвечает она и тут же начинает плакать.

Вопрос только в том, что она не могла сама открыть пузырек. Ее руки по-прежнему в варежках, а чтобы свинтить крышку с защитой от детей, требуется как сила, так и ловкость. К тому же куда она подевалась, эта крышка? Кто-то явно открыл пузырек и скормил Энни таблетки.

Я укладываю ее обратно в постель и обыскиваю всю комнату. Переворачиваю вверх дном все шкафы и, несмотря на сонные протесты дочери, самым дотошным образом обшариваю постельное белье. Но крышечки от пузырька нигде нет.