Ацуя скрестил на груди руки.

— Может, и так. Хотя верится с трудом.

— Может, кто-то из старичков-маразматиков рассказал? — предположил Кохэй. — Не знал, что лавка давно закрылась, и обмолвился Зайцу-сан.

— Ну, допустим. Но, увидев это здание, она же должна была понять, что здесь что-то не так. Ясно же, что тут никто не живет.

— Ну, значит, у нее не все дома. Довела себя своей проблемой до невроза.

Ацуя покрутил головой.

— Непохоже, что писал человек, у которого не все дома.

— И что тогда все это значит?

— Так и я об этом.

Заговорил Сёта:

— А вдруг все еще продолжается?

— Что? — Ацуя взглянул на Сёту.

— Ну, эти советы по поводу проблем. Тут.

— Тут? В смысле?

— В том смысле, что здесь никто не живет, но запросы на консультации принимают. Дедуля куда-то переехал, иногда приходит забирать письма. А ответы кладет в ящик для молока. Тогда все складывается.

— Да, все складывается, но тогда дедуля должен быть еще жив. Получается, ему больше ста десяти лет?!

— А может, его дети или внуки продолжают этим заниматься?

— Но ведь нет никаких следов того, что кто-то здесь был.

— А они не заходят внутрь. Письма можно забрать, если поднять рольставни.

Это звучало логично. Трое приятелей решили поискать подтверждение догадкам Сёты и прошли в лавку. Но рольставни были заварены изнутри и не открывались.

— Вот чёрт! — выругался Сёта. — Да что ж это такое?

Они вернулись в комнату. Ацуя снова прочитал письмо от Лунного Зайца.

— Ну, что будем делать? — спросил его Сёта.

— А зачем нам что-то делать? Ну его. Утром все равно отсюда уйдем.

Ацуя сунул письмо обратно в конверт и уселся на татами.

Некоторое время все молчали. Слышался шум ветра, пламя свечей легонько подрагивало.

— Интересно, как она поступит? — обронил Кохэй.

— Насчет чего? — спросил Ацуя.

— Ну, насчет Олимпиады, — продолжал Кохэй. — Неужели откажется?

— Не знаю, — покачал головой Ацуя.

— Так нельзя! — Это уже Сёта. — Ведь ее любимый хочет, чтобы она участвовала в Играх.

— Но он же умирает. Как она может в это время тренироваться? Ей лучше побыть с ним. Я думаю, и он на самом-то деле хочет того же, — неожиданно энергично возразил Кохэй.

— Не факт. Он борется с болезнью, чтобы увидеть ее триумф. Старается дожить до этого дня. Если она откажется от участия в Играх, он может потерять волю к жизни.

— Но ведь она пишет, что не может ни на чем сосредоточиться. Так она не попадет на Олимпиаду. И с любимым не побудет, и мечту не исполнит — куда ни кинь, всюду клин.

— Вот именно, значит, ей нужно лезть из кожи вон! Некогда грузить себя проблемами. Нужно изо всех сил тренироваться — в том числе и для любимого — и получить место в команде! Ничего другого ей не остается.

Кохэй хмыкнул и скривился:

— Я б не смог.

— А разве я о тебе? Я это говорю Зайцу-сан.

— Я вот не могу приказывать людям сделать то, на что сам не способен. Сёта, а ты? Смог бы?

Похоже, вопрос поставил Сёту в тупик. Он мрачно посмотрел на Ацую:

— А ты?

Тот по очереди взглянул на обоих.

— Да чего вы так серьезно задумались? Нам вообще не обязательно ломать над этим голову.

— Так что будем делать с письмом? — спросил Кохэй.

— А что мы можем сделать? Ничего.

— Но ведь надо написать ответ. Нельзя его так оставить.

— Чего?! — Ацуя посмотрел на круглое лицо Кохэя. — Ты что, собрался отвечать?

Тот кивнул.

— По-моему, лучше ответить. Мы же без спросу вскрыли конверт.

— Что ты несешь? Здесь ведь никого не бывает. Нечего было сюда письмо приносить, сама виновата. Разумеется, ответа не будет. Сёта, ты ведь согласен со мной?

Сёта погладил подбородок.

— Ну, в целом да…

— Вот! Забудь про письмо. Хватит лезть не в свое дело.

Ацуя прошел в лавку, принес оттуда несколько рулонов бумаги для сёдзи и протянул приятелям.

— Держите. Расстелите, и будем ложиться.

Сёта сказал:

— Сэнк ю.

Кохэй тоже поблагодарил и взял бумагу.

Ацуя развернул рулон на татами и аккуратно улегся. Он закрыл глаза и попытался уснуть, но друзья, похоже, не последовали его примеру. Он обеспокоенно приподнял голову.

Те так и сидели с рулонами в руках.

— А может, взять его с собой? — пробормотал Кохэй.

— Кого? — спросил Сёта.

— Любимого. Который болеет. Если взять его с собой на сборы и за границу, тогда она будет с ним вместе, сможет тренироваться и на соревнования попадет.

— Как она его возьмет-то? Он же болен! Сказано ведь, что ему полгода осталось.

— Но мы же не знаем, в каком он состоянии. Если он не совсем лежачий, значит, сможет с ней поехать. Хотя бы в инвалидном кресле.

— Если б это было так, она бы не спрашивала совета. Наверное, он прикован к постели, и перевозить его нельзя.

— Думаешь?

— Уверен. Почти.

— Эй, — окликнул их Ацуя. — Сколько вы еще будете болтать о всякой ерунде? Я же сказал, забудьте об этом.

Приятели недовольно умолкли и потупились. Но Сёта тут же поднял голову.

— Ты, конечно, прав, но я почему-то не могу на нее наплевать. Эта Заяц-сан ведь действительно мучается. Хочется ей как-то помочь.

Ацуя хмыкнул и сел.

— Как-то помочь? Не смеши меня. Что мы можем? У нас ни денег, ни образования, ни связей. Все, что мы умеем, — это обнести пустой дом у богатенькой. Да и то у нас не вышло, как было задумано. Вроде и утащили что-то ценное — так машина сломалась. Поэтому и сидим тут все в пыли. Мы для себя-то не способны ничего толком сделать, куда нам другим советы давать?

Под напором Ацуи Сёта втянул голову в плечи и опустил глаза.

— Короче, давайте спать. Утром все двинутся на работу, мы смешаемся с толпой и улизнем. — Ацуя снова лег.

Наконец и Сёта начал расстилать бумагу. Но медленно.

— Слушай, — нерешительно заговорил Кохэй. — Может, все-таки напишем что-нибудь?

— Что? — спросил Сёта.

— Ответ, что же еще! Не идет она у меня из головы…

— Ты что, дурак? — сказал Ацуя. — Вот еще — голову над этим ломать.

— А чего? Хоть что-то написать — это же изменит дело! Люди ведь часто благодарны даже за то, что кто-то их выслушал. Вот и эта девушка — она мучается, потому что не может никому рассказать о своей проблеме. Даже если мы не сумеем дать ей толковый совет, а просто напишем, мол, поняли твою беду, ты уж держись — ей и полегче станет.

— Тьфу ты! — в сердцах сказал Ацуя. — Ну и делай что хочешь, раз ты такой болван.

Кохэй встал.

— Есть чем писать?

— В лавке, кажется, были канцелярские товары.

Сёта и Кохэй ушли в магазин, пошуршали там чем-то и вернулись.

— Ну что, нашли? — спросил Ацуя.

— Ага. Всякие маркеры уже не пишут, а шариковая ручка нормальная отыскалась. И бумага есть! — радостно ответил Кохэй и ушел в кухню.

Разложив на столе бумагу, он уселся на стул.

— А что писать-то?

— Да так и напиши: беду твою поняли, держись, — сказал Ацуя.

— Нет, ну это как-то совсем уж бесчувственно.

Ацуя прищелкнул языком.

— Делай как хочешь.

— А может, изложить нашу идею насчет того, чтобы взять любимого с собой? — спросил Сёта.

— Ты же сам сказал, что, будь это возможно, вряд ли бы она просила совета.

— Ну и сказал, а теперь думаю, что можно и уточнить.

Кохэй озадаченно посмотрел на Ацую.

— А ты как думаешь?

— Не знаю я. — Ацуя отвернулся.

Кохэй взял ручку. Но, прежде чем начать писать, опять взглянул на приятелей.

— А как положено письма начинать?

— А, точно, были какие-то выражения. «С почтением приветствую» или «Позвольте перейти прямо к делу», — сказал Сёта. — А вообще, не нужно это все. У нее в письме тоже ведь ничего такого не было. Пиши, как будто по электронной почте.

— Во, точно! Буду думать, что это и-мейл. Так: «Ваш мейл», то есть «Ваше письмо прочитал», да? «Ва-ше пись-мо…»

— Вслух необязательно, — предупредил Сёта.

Ацуе тоже было слышно, как пишет Кохэй — видимо, он очень сильно давил на стержень.

Через некоторое время Кохэй сообщил, что закончил, и принес письмо в комнату.

Листок взял Сёта.

— Ну и почерк у тебя.

Ацуя тоже заглянул в листок. Почерк действительно был ужасный. К тому же написано сплошь азбукой.

...

«Ваше письмо прочитал. Тяжело вам приходится. Я понял вашу беду. В голову пришла одна идея: может быть, стоит взять его туда, куда вы едете? Простите, что не придумал ничего лучше».

— Ну как? — спросил он.

— Пойдет, — ответил Сёта и повернулся к Ацуе. — Как думаешь?

— Мне все равно, — сказал тот.

Кохэй аккуратно свернул листок и вложил в адресованный Лунному Зайцу конверт, который был приложен к письму.

— Схожу положу в ящик, — сказал он и вышел через черный ход.

Ацуя вздохнул:

— И о чем он только думает? Нашел время раздавать советы неизвестным людям. И ты туда же, Сёта.

— Да ладно тебе. Иногда можно.

— Что значит — иногда?

— Так ведь обычно нам не приходится выслушивать жалобы и проблемы других людей. Никому и в голову не придет просить у нас совета. А значит, вряд ли нам еще придется этим заниматься. Это первый и последний раз. Вот я и говорю — разок-то можно.