Ацуя скрестил на груди руки.
— Может, и так. Хотя верится с трудом.
— Может, кто-то из старичков-маразматиков рассказал? — предположил Кохэй. — Не знал, что лавка давно закрылась, и обмолвился Зайцу-сан.
— Ну, допустим. Но, увидев это здание, она же должна была понять, что здесь что-то не так. Ясно же, что тут никто не живет.
— Ну, значит, у нее не все дома. Довела себя своей проблемой до невроза.
Ацуя покрутил головой.
— Непохоже, что писал человек, у которого не все дома.
— И что тогда все это значит?
— Так и я об этом.
Заговорил Сёта:
— А вдруг все еще продолжается?
— Что? — Ацуя взглянул на Сёту.
— Ну, эти советы по поводу проблем. Тут.
— Тут? В смысле?
— В том смысле, что здесь никто не живет, но запросы на консультации принимают. Дедуля куда-то переехал, иногда приходит забирать письма. А ответы кладет в ящик для молока. Тогда все складывается.
— Да, все складывается, но тогда дедуля должен быть еще жив. Получается, ему больше ста десяти лет?!
— А может, его дети или внуки продолжают этим заниматься?
— Но ведь нет никаких следов того, что кто-то здесь был.
— А они не заходят внутрь. Письма можно забрать, если поднять рольставни.
Это звучало логично. Трое приятелей решили поискать подтверждение догадкам Сёты и прошли в лавку. Но рольставни были заварены изнутри и не открывались.
— Вот чёрт! — выругался Сёта. — Да что ж это такое?
Они вернулись в комнату. Ацуя снова прочитал письмо от Лунного Зайца.
— Ну, что будем делать? — спросил его Сёта.
— А зачем нам что-то делать? Ну его. Утром все равно отсюда уйдем.
Ацуя сунул письмо обратно в конверт и уселся на татами.
Некоторое время все молчали. Слышался шум ветра, пламя свечей легонько подрагивало.
— Интересно, как она поступит? — обронил Кохэй.
— Насчет чего? — спросил Ацуя.
— Ну, насчет Олимпиады, — продолжал Кохэй. — Неужели откажется?
— Не знаю, — покачал головой Ацуя.
— Так нельзя! — Это уже Сёта. — Ведь ее любимый хочет, чтобы она участвовала в Играх.
— Но он же умирает. Как она может в это время тренироваться? Ей лучше побыть с ним. Я думаю, и он на самом-то деле хочет того же, — неожиданно энергично возразил Кохэй.
— Не факт. Он борется с болезнью, чтобы увидеть ее триумф. Старается дожить до этого дня. Если она откажется от участия в Играх, он может потерять волю к жизни.
— Но ведь она пишет, что не может ни на чем сосредоточиться. Так она не попадет на Олимпиаду. И с любимым не побудет, и мечту не исполнит — куда ни кинь, всюду клин.
— Вот именно, значит, ей нужно лезть из кожи вон! Некогда грузить себя проблемами. Нужно изо всех сил тренироваться — в том числе и для любимого — и получить место в команде! Ничего другого ей не остается.
Кохэй хмыкнул и скривился:
— Я б не смог.
— А разве я о тебе? Я это говорю Зайцу-сан.
— Я вот не могу приказывать людям сделать то, на что сам не способен. Сёта, а ты? Смог бы?
Похоже, вопрос поставил Сёту в тупик. Он мрачно посмотрел на Ацую:
— А ты?
Тот по очереди взглянул на обоих.
— Да чего вы так серьезно задумались? Нам вообще не обязательно ломать над этим голову.
— Так что будем делать с письмом? — спросил Кохэй.
— А что мы можем сделать? Ничего.
— Но ведь надо написать ответ. Нельзя его так оставить.
— Чего?! — Ацуя посмотрел на круглое лицо Кохэя. — Ты что, собрался отвечать?
Тот кивнул.
— По-моему, лучше ответить. Мы же без спросу вскрыли конверт.
— Что ты несешь? Здесь ведь никого не бывает. Нечего было сюда письмо приносить, сама виновата. Разумеется, ответа не будет. Сёта, ты ведь согласен со мной?
Сёта погладил подбородок.
— Ну, в целом да…
— Вот! Забудь про письмо. Хватит лезть не в свое дело.
Ацуя прошел в лавку, принес оттуда несколько рулонов бумаги для сёдзи и протянул приятелям.
— Держите. Расстелите, и будем ложиться.
Сёта сказал:
— Сэнк ю.
Кохэй тоже поблагодарил и взял бумагу.
Ацуя развернул рулон на татами и аккуратно улегся. Он закрыл глаза и попытался уснуть, но друзья, похоже, не последовали его примеру. Он обеспокоенно приподнял голову.
Те так и сидели с рулонами в руках.
— А может, взять его с собой? — пробормотал Кохэй.
— Кого? — спросил Сёта.
— Любимого. Который болеет. Если взять его с собой на сборы и за границу, тогда она будет с ним вместе, сможет тренироваться и на соревнования попадет.
— Как она его возьмет-то? Он же болен! Сказано ведь, что ему полгода осталось.
— Но мы же не знаем, в каком он состоянии. Если он не совсем лежачий, значит, сможет с ней поехать. Хотя бы в инвалидном кресле.
— Если б это было так, она бы не спрашивала совета. Наверное, он прикован к постели, и перевозить его нельзя.
— Думаешь?
— Уверен. Почти.
— Эй, — окликнул их Ацуя. — Сколько вы еще будете болтать о всякой ерунде? Я же сказал, забудьте об этом.
Приятели недовольно умолкли и потупились. Но Сёта тут же поднял голову.
— Ты, конечно, прав, но я почему-то не могу на нее наплевать. Эта Заяц-сан ведь действительно мучается. Хочется ей как-то помочь.
Ацуя хмыкнул и сел.
— Как-то помочь? Не смеши меня. Что мы можем? У нас ни денег, ни образования, ни связей. Все, что мы умеем, — это обнести пустой дом у богатенькой. Да и то у нас не вышло, как было задумано. Вроде и утащили что-то ценное — так машина сломалась. Поэтому и сидим тут все в пыли. Мы для себя-то не способны ничего толком сделать, куда нам другим советы давать?
Под напором Ацуи Сёта втянул голову в плечи и опустил глаза.
— Короче, давайте спать. Утром все двинутся на работу, мы смешаемся с толпой и улизнем. — Ацуя снова лег.
Наконец и Сёта начал расстилать бумагу. Но медленно.
— Слушай, — нерешительно заговорил Кохэй. — Может, все-таки напишем что-нибудь?
— Что? — спросил Сёта.
— Ответ, что же еще! Не идет она у меня из головы…
— Ты что, дурак? — сказал Ацуя. — Вот еще — голову над этим ломать.
— А чего? Хоть что-то написать — это же изменит дело! Люди ведь часто благодарны даже за то, что кто-то их выслушал. Вот и эта девушка — она мучается, потому что не может никому рассказать о своей проблеме. Даже если мы не сумеем дать ей толковый совет, а просто напишем, мол, поняли твою беду, ты уж держись — ей и полегче станет.
— Тьфу ты! — в сердцах сказал Ацуя. — Ну и делай что хочешь, раз ты такой болван.
Кохэй встал.
— Есть чем писать?
— В лавке, кажется, были канцелярские товары.
Сёта и Кохэй ушли в магазин, пошуршали там чем-то и вернулись.
— Ну что, нашли? — спросил Ацуя.
— Ага. Всякие маркеры уже не пишут, а шариковая ручка нормальная отыскалась. И бумага есть! — радостно ответил Кохэй и ушел в кухню.
Разложив на столе бумагу, он уселся на стул.
— А что писать-то?
— Да так и напиши: беду твою поняли, держись, — сказал Ацуя.
— Нет, ну это как-то совсем уж бесчувственно.
Ацуя прищелкнул языком.
— Делай как хочешь.
— А может, изложить нашу идею насчет того, чтобы взять любимого с собой? — спросил Сёта.
— Ты же сам сказал, что, будь это возможно, вряд ли бы она просила совета.
— Ну и сказал, а теперь думаю, что можно и уточнить.
Кохэй озадаченно посмотрел на Ацую.
— А ты как думаешь?
— Не знаю я. — Ацуя отвернулся.
Кохэй взял ручку. Но, прежде чем начать писать, опять взглянул на приятелей.
— А как положено письма начинать?
— А, точно, были какие-то выражения. «С почтением приветствую» или «Позвольте перейти прямо к делу», — сказал Сёта. — А вообще, не нужно это все. У нее в письме тоже ведь ничего такого не было. Пиши, как будто по электронной почте.
— Во, точно! Буду думать, что это и-мейл. Так: «Ваш мейл», то есть «Ваше письмо прочитал», да? «Ва-ше пись-мо…»
— Вслух необязательно, — предупредил Сёта.
Ацуе тоже было слышно, как пишет Кохэй — видимо, он очень сильно давил на стержень.
Через некоторое время Кохэй сообщил, что закончил, и принес письмо в комнату.
Листок взял Сёта.
— Ну и почерк у тебя.
Ацуя тоже заглянул в листок. Почерк действительно был ужасный. К тому же написано сплошь азбукой.
...«Ваше письмо прочитал. Тяжело вам приходится. Я понял вашу беду. В голову пришла одна идея: может быть, стоит взять его туда, куда вы едете? Простите, что не придумал ничего лучше».
— Ну как? — спросил он.
— Пойдет, — ответил Сёта и повернулся к Ацуе. — Как думаешь?
— Мне все равно, — сказал тот.
Кохэй аккуратно свернул листок и вложил в адресованный Лунному Зайцу конверт, который был приложен к письму.
— Схожу положу в ящик, — сказал он и вышел через черный ход.
Ацуя вздохнул:
— И о чем он только думает? Нашел время раздавать советы неизвестным людям. И ты туда же, Сёта.
— Да ладно тебе. Иногда можно.
— Что значит — иногда?
— Так ведь обычно нам не приходится выслушивать жалобы и проблемы других людей. Никому и в голову не придет просить у нас совета. А значит, вряд ли нам еще придется этим заниматься. Это первый и последний раз. Вот я и говорю — разок-то можно.