А этим достаточно свериться со сводной табличкой из какого-то там офисного редактора. Похоже, тут превалирующая ценность именно у данных как таковых. Это более-менее актуально для всех отсталых стран, в которых творится полный информационный кавардак, и никакой грамотностью по части управления данными тут даже не пахнет.

Мы высадились из пикапа у развалин бывшей церкви.

— Стреляют, — заметил Алекс.

Откуда-то из восточной части города спорадически долетали сухие щелчки.

— Похоже, пока не полностью контролируют город.

— Возможно, — отозвался Леланд, проверяя автомат.

Калашников, наверное, не сломается, даже искупавшись в болоте, но родных SOPMOD-наворотов сильно не хватало. Тем не менее по патрону из каждого магазина мы вытащить не забыли. Когда из-за полной комплектации снарядами пружина сжата до предела, подача патронов может потерять плавность.

— А может, расстреливают жителей.

Мы умолкли и чинно пошли вглубь вражеского стана. Тут и там догорали дома, валялись останки очевидных гражданских. Одной статной даме отстрелили правую половину головы, и разлетевшиеся из нее детали сияли в отблесках пламени. За ее руку крепко держался сын или дочь — словом, ребенок, от которого не осталось тела, только тонкая ручка с цепкими пальчиками.

Алекс хлопнул меня по плечу. Я обернулся туда, куда он кивнул, и увидел на центральной площади несколько шеренг мальчишек в обычной одежде. Им в плечи внедряли идентификационные бирки. Тех, кто остался в живых, забирали воевать.

Детей, которые жизни-то не знают, похищают, чтобы сделать из них солдат. Немало пришло и по своей воле. Потому что солдатам полагается идентификационная бирка.

Такая же бирка, какие лепят на товары, громоздящиеся на полках магазинов. Только мальчишкам-солдатам их внедряют под кожу. Бирки, широко распространенные в зонах гражданской войны, те, которые сейчас в наших желудках подтвердили наши фальшивые личности, такие же дешевые, как те, что для складов и супермаркетов производили гигантскими объемами на заводах в Оклахоме и Осаке.

Страны, которые из-за внутренних беспорядков лишались правительства, часто утрачивали еще и национальные реестры. И граждане часто переставали понимать, кто из них гражданин, а кто нет. Во время перестрелки не до переписи населения. Так что даже если ты проживаешь на территории государства и занимаешься местным сельским хозяйством, то по факту ты все равно никто и звать тебя никак. Разве что в деревнях еще сохраняются имена, которыми друг друга зовут соседи.

А вот ребенок, который вступил в армию, получает бирку, и вот он уже кто-то, и данные о его личности хранятся в офицерском реестре. Да, это просто электронная таблица, созданная в бесплатной программе, но ты — единица в официальном документе. Здесь, на дальних окраинах страны, охваченной беспорядком, боевая смекалка научила людей управлять отрядами через те же системы, что в торговых сетях.

Из неопределенных «никто» без гражданства мальчишек повышают до нужного товара, поэтому они с готовностью идут на службу. Отправляются на поле боя, чтобы встать плечом к плечу с «Марс», «Принглс» и «Сникерс».

Мы, подбирающиеся к врагу сквозь иноземную тьму, еще чуть повыше рангом, чем товар в магазине. В нас тоже вживлены чипы, которые связаны с сенсорами, передающими данные о состоянии организма носителя. Магазинным биркам такой трюк все-таки немножко не по зубам.

Мальчишки лишены свободы выбора. Весь их выбор — убить родителей и присоединиться к мужикам, которые изнасиловали любимых девчонок, либо погибнуть вместе с остальными.

Леланд оказался прав: стреляли в осужденных на смерть горожан.

Здоровенная машина, которую в мирное время использовали бы на стройке, теперь вырыла в земле огромную яму, вдоль которой выстроились рядочком мужчины и женщины. По сигналу в них стреляли из калашей, и люди с продырявленной головой или грудью валились вниз.

Мне доводилось видеть, как сжигают трупы. Похожи на хорошенько, до хруста кожицы прожаренную курицу. Мышцы под действием жара сокращаются, кости не выдерживают и ломаются. Когда смотришь на такое, понимаешь, насколько же человек подвластен законам физики. То есть, иными словами, наши тела — просто материя. Труп — просто вещь.

Потеряв управление, тела обмякают, и солдаты сталкивают их в яму. Плоть, лишенная жизни, иногда слишком тяжела, чтобы просто ее туда пнуть. Тела, которые не подаются с первого раза, военным приходится спихивать, приложив немало усилий.

Сказать, что мне на такое смотреть не грустно, все-таки нельзя. Конечно, тяжело видеть, как мальчишек рекрутируют в войска, а простых граждан косят пачками. Но мы видели слишком много бессмысленных смертей, чтобы бросаться немедленно останавливать творящийся вокруг беспредел. К тому же мы недостаточно четко ощущали, чем принципиально отличаемся от тех самых солдат. В конце концов, мы тоже оказались здесь, чтобы по чужой указке убить человека.

У меня миссия и трое подчиненных. Если бросаться кого-то спасать — провалим задание. Безумный бригадный генерал продолжит кровавую бойню, убьет еще, еще, еще больше — и мы, получается, подведем тех, других, кого могли бы спасти, своевременно выполнив поставленную задачу.

Если уж тебя толкнули на край отвесных скал морали, то все сомнения разумнее оттуда же и сбросить.

Учись душевной черствости. Стань самым непробиваемым на свете сухарем.

Вот и нас вынудили натренировать каменные сердца. Мы наконец подобрались к тому дому, где, по идее, встретились наши две цели. Нам сделали эмоциональную регулировку, поэтому мы мгновенно переключали внимание в соответствии с рабочими приоритетами.

«Министр обороны», этот бригадный генерал, разъезжал по всей стране, чтобы его не нашли убийцы. Той же тактики в свое время придерживался Саддам Хусейн, да и Гитлер в качестве предупредительной меры вечно менял планы в последнюю минуту. Когда мир осознал, сколько смертей пронеслось по этой стране, Америка тут же начала рассматривать вопрос о разрешении конфликта через убийство, но господин министр в свое время проходил курс американо-европейской разведподготовки и хорошо знал, как избежать рисков.

Разузнать, что именно сегодня он придет в то самое здание бывшей мечети, куда шли мы с парнями, удалось настоящим чудом. Если бы мы упустили этот шанс, то развязали бы руки бывшему бригадному генералу и дальше творить геноцид, а когда представится следующая удобная возможность — большой вопрос. Никакого права на провал. Так что мы и ухом не повели в сторону тех, кого вырезали прямо у нас на глазах.

— Наверное, гореть нам в преисподней, — промолвил Алекс.

Он магистр католического богословия и к тому же ярый верующий. Даже представить боюсь, как Алекс мирился с тем, чтобы не прикасаться к творящемуся вокруг нас аду. Думаю, как только вернемся с миссии домой, он отправится на исповедь к доверенному святому отцу.

— Лично я атеист. Так что воздержусь от комментариев про ад.

— Необязательно верить в Господа. Ад все равно существует, — печально улыбнулся Алекс.

— Ага, и мы уже в аду, — рассмеялся Уильямс.

Если так, то наша работа — спускаться в преисподнюю. То-то бы Данте удивился.

— Нет, — вдруг покачал головой Алекс и указал на висок. — Ад у нас вот тут. В головах, в мозгу. В переплетениях складок коры. А то, что мы видим, — это не ад. Потому что от него можно сбежать. Закрыть глаза — и все, ничего нет. Мы вернемся домой и заживем обычной жизнью. А из ада сбежать нельзя. Потому что он у нас в головах.

— И рай, что ли, тоже там? — со смехом спросил Леланд. Я вроде слышал, что он по воскресеньям ходит в церковь, но чисто за компанию с соседями, по привычке и не более того. Честно говоря, понятия не имею, много ли в пастве таких же пламенных верующих, как Алекс.

— Не знаю, — тем временем ответил тот. — Знаю только, что у меня под черепом ад. Я его видел. А с раем пока не срослось. Но рай — это Царствие Божие, вряд ли он может уместиться в дурной людской голове. Наверное, не поймешь, пока не умрешь.

— Ну ладно, народ, — вмешался Уильямс, — кончаем богословские споры. Почти пришли. Сомневаюсь, что в мечети получится сработать в таком низкопробном камуфляже.

— Там тоже могут стоять сканеры. И если попытаемся сунуться на правах мелких рядовых, можем, наоборот, спровоцировать лишний шум. Так что бирки на выход, — велел я.

Мы потянули за прикрепленные к небу нити и выудили цилиндрики из желудков. Кровь на покрытых голубым гелем бирках никуда не делась и даже не потемнела.

Спрятались в ближайших развалинах, прикопали бирки в земле, повторили план захвата. Обрызгались нанопокрытием, вытащили из отобранных у врага наплечных мешков терминалы и запустили программу синхронизации камуфляжа. Защитный узор, заданный алгоритмом, передавался на распыленное покрытие через соль, содержащуюся в организме, и те воспроизводили рисунок на коже и снаряжении.

Уже через миг мы совершенно растворились на фоне изрытой выстрелами стены.

— Действуем по плану. Леланд с Уильямсом, ожидайте здесь. Готовьте пути отступления на случай неблагоприятного развития ситуации. Мы с Алексом проникаем в мечеть и нападаем на цели. Все ясно?