Я себе живо представил, как священник ответил бы на манер нашего психолога: «Вина за работу накопилась». Сказал бы, что с такой работой приходится взваливать на плечи страшные грехи и выносить ад. Предложил бы поговорить с начальством и перевестись на другую должность. А чтобы не терзаться раскаянием за свершенное и сбежать из ада, неплохо, наверное, провести отпуск где-нибудь на югах.

Мы за последние два года правда заработались. Слишком много грехов и ада, и Вашингтон дал слишком много лицензий на убийство, чтобы мы могли со всем этим справиться.

Разумеется, дело не в одном только Вашингтоне. Два года назад мы, может, и убили в некой стране бывшего бригадного генерала, но, кажется, мир в целом слетел с катушек. Африка, Азия, Европа — по всему миру вспыхивали гражданские войны, конфликты на этнической почве; словом, если цитировать небезызвестную резолюцию ООН, «преступления против человечности, которые невозможно обойти вниманием».

Словно в один день по щелчку чьих-то пальцев в базовый код программы гражданской войны добавился обязательный геноцид.

За последние два года погибло шестьдесят процентов от общего числа гражданских жертв внутренних конфликтов и террористических актов. Так много, что журналисты попросту не успевали за всеми событиями.

Отчаянные крики, которые упускала пресса, тонули в волнах всемирной паутины. За исключением самых громких случаев зверских деяний, которые подхватывала общественность, большинство страничек уходили в небытие архивов практически без внимания. Нетрудно опубликовать в интернете новость — сложно сделать так, чтобы ее прочитали. Мир не обращает никакого внимания на то, что ему неинтересно. Проще говоря, информация — просто очередной товар, и движется он по законам капитализма.

Мы, отдел охотников за головами, за два года в прямом смысле облетели весь свет и провели в долгих высокоскоростных перелетах столько времени, что Уильямс шутил, будто в сравнении со среднестатистическими американцами мы проживаем релятивистски замедленное время.

Мы заработались.

Мир слишком полагался на наше вмешательство, а мы взяли на себя многовато ответственности. Всех этих вершителей геноцида и даже, чего уж там, Гитлера, выбирал народ. Ответственность за преступление такого масштаба не может лежать на одном человеке, а мы, если поразмыслить, вовсе не несли должного правосудия виновным.

«Убей этого — и вон у той вооруженной клики сломается хребет».

«Убей того — и станет проще договориться о мире».

Вашингтон подбирал нам цели, наиболее критичные для прекращения бойни, и мы их устраняли. Можно даже сказать, что «цели первого порядка» погибали от рук США мучениками во имя мира.

Мученики. За два года я собственными руками убил двоих; пять раз, включая эти два, принимал непосредственное участие в разработке планов устранения. Иногда влетал на территории других стран в капсуле, иногда — на пассажирских судах под видом туриста или журналиста. Разные планы, разные цели. И только одно неизменно.

В четырех из пяти случаев приказ содержал одно и то же имя.

Два года назад этот человек служил во «временном правительстве», учинившем резню в некой европейской стране, заместителем министра по культуре и связям с общественностью. А с каких-то пор прочно поселился в наших приказах. Ужасно странно. Он будто путешествовал от конфликта к конфликту.

Но раз Вашингтон так упорно приказывал его убить, то, видно, он не был простым туристом. С каждым разом в профиле прибавлялось подробностей. Странно, вроде они и хотели его поймать, но рассказать нам все сразу почему-то не желали. Уильямс ворчал, что могли бы и не жадничать. Но в том, как нам крупицу за крупицей выдавали все новые данные после каждого провала, ощущалось, что этот человек окутан вуалью демонической, а может, и божественной таинственности.

Джон Пол.

Какое скучное имя. Так звали человека, которого мы тщетно ловили вот уже два года.

— Кто такой этот Джон Пол? — спросил Уильямс, как герой какой-то пьесы. — Американец, на которого охотится американское правительство. Перебежчик, которого свои же велели не просто поймать, а убить. Турист по горам геноцидных трупов. Кто же он, в конце концов, такой?

— Человек. Как все мы, — ответил я, но Уильямс только тряхнул головой: мол, я ничего не понимаю.

— И ты туда же, зануда? То, что он человек, — это как раз совсем неважно.

— Но все же это так. Мы с тобой в первую очередь люди. А людям свойственно косячить. Тут-то мы его и сцапаем.

— И убьем?

Понятия не имею, зачем женатый Уильямс в свой редкий выходной завалился ко мне в холостяцкую берлогу, заказал «Доминос» и мусолит набившие оскомину темы. Наверное, не отошел от вчерашних похорон Алекса.

В гостиной на той стене, куда не доставало солнце, ничего не висело: специально чтобы смотреть кино и телик. Мы развалились на диване, попивали «Бадвайзер» и раз за разом пересматривали первые пятнадцать минут «Спасти рядового Райана»: эпизод на Омаха-бич, где шинковали на мясо американский десант. Просто я больше всего любил эти пятнадцать минут, а еще только они входили в бесплатное превью.

Нам уже по тридцать. Но мы так и не повзрослели. По крайней мере в том, что касается нашего вклада в американский цикл потребления.

— Наверное, тяжко ему приходилось, — заметил вдруг Уильямс.

— Угу.

— Мог бы и поговорить, что ли.

— Ты не мне жалуйся, а Алексу, — отозвался я.

— Это да, — вздохнул Уильямс. — Как считаешь, он все время в аду пекся? Во время миссий, когда мы все тренировались, когда болтали о всякой чуши…

— О чуши у нас только ты болтал.

Уильямс удивился:

— Ты что, никогда не слышал, как Алекс шутил?

Я невольно покосился на приятеля. И правда не слышал.

— Он, между прочим, иногда такие скабрезные шуточки отпускал!

— Это ты про тот раз, когда он тебе вместо бульварного чтива предложил Священное Писание?

— Да нет же! Про церковь шутил, про священников. А когда травил какой-нибудь анекдот про ветхозаветного бога, мы с Леландом чуть животы не надрывали от хохота.

Вот это да. А я-то считал, что он истовый католик.

— Мы с ним… никогда об этом не говорили.

Уильямс какое-то время не сводил с меня удивленного взгляда. В комнате трещали немецкие пулеметы. Потом Уильямс бросил опустевшую банку из-под «Бадвайзера» в ведро. В десяти футах сидел, но забил, так сказать, «хоул-ин-уан» [Спортивный термин в гольфе, означающий попадание в лунку с первого удара с края площадки.].

— Вот блин. Целую банку уговорил, а пиццу так и не принесли.

Вообще, вспоминаю теперь, что Алекс все время говорил о боге. Я-то считал, что бога нет, но свою точку зрения верующему не навязывал. Точно так же и Алекс: он не пытался затащить меня в лоно церкви, так что каждый из нас во время разговоров придерживался своего мнения и о боге, и об аде, и о грехе.

О том, что «ад у нас вот тут», Алекс впервые заговорил вовсе не той ночью два года тому назад. Я уже слышал эту мысль, когда мы отдыхали на базе. В тот раз Алекс тоже указал на висок и сказал: «Ад у нас вот тут, капитан Шеперд. Мы так устроены, чтобы пасть в геенну. Архитектура такая».

Теперь уже никак не узнать, что за ад разверзся в голове у Алекса. Ясно только, что в обреченной попытке сбежать от собственного «я» он отказался от жизни. Перехватил инициативу и умер прежде, чем провалился в бездну. Со стороны может показаться, что этот вывод порожден какой-то извращенной логикой, но я-то помню, как серьезно говорил Алекс, потому охотно верю в этот вариант.

В дверь позвонили.

— А вот и пицца! — Уильямс пошел забирать заказ у курьера.

Приложил большой палец к портативному считывателю, который принес паренек, подтверждая, что покупку принял именно он. Когда армейская база данных, в которой мы с Уильямсом хранили записи, ответила на запрос, курьер поблагодарил нас и ушел.

— Приятно, что военным не надо думать о защите данных, — заметил Уильямс, возвращаясь на диван. Он уже успел заглотить кусочек. — Гражданские-то из своего кармана за нее платят.

— Да ладно, у них защита в страховку обычно входит. К тому же, строго говоря, наши с тобой данные хранит не армия, а гражданский инфосек по поручению разведки. Армия только оплачивает расходы.

— К тому возрасту, когда настала пора задуматься об источниках дохода, я уже служил. Так что не в курсе тонкостей.

— Данные об отпечатках пальцев, карте электронной активности мозга, биометрия лица, кредитная история и все остальное хранится на защищенном сервере, но поскольку данные постоянно запрашивают для идентификации и всего такого, то надо поддерживать к нему доступ. Это все денег стоит.

— Вот! — воскликнул Уильямс, поднимая в воздух указательный палец. — А этот наш Джон Пол! Как он-то проходит проверки по ID? Без отпечатка пальца тебе даже пиццу с халапеньо не выдадут. Как тогда Джон Пол катается из Европы в Африку, а из Африки — в Азию?

Об этом-то я, если честно, и не думал. Без проверки не купишь билет на самолет. Точнее, за билеты надо заплатить, и всякий, у кого есть банковский счет, не может избежать проверки на этом этапе.