Харуто перевел взгляд на попутчицу, и та поспешно отвернулась. А чтобы скрыть смущение, выпалила:

— Давай я все-таки половину отдам. А то и подарок, и ужин — мне неловко.

— Нет-нет! Позволь тебя угостить! — возразил Харуто, помотав головой с энергичностью отряхивающейся собаки.

Но Мисаки нутром чувствовала, что платили ее попутчику не так уж и щедро. Расценок за фотографию она, конечно, не знала. Но все-таки чувствовала себя неловко и бросила виноватый взгляд на бумажный пакет с подарком. Нельзя же так…

— О! — Мисаки вдруг остановилась. — По крайней мере позволь отплатить любезностью!

Мисаки отперла «Пенни-лейн», быстро включила свет и пригласила Харуто пройти. Тот с опаской принял приглашение и, беспокойно нахмурившись, уточнил:

— Правда можно? Вовсе необязательно…

— Можно, можно! Давай хотя бы стрижку сделаю!

Харуто неловко провел по растрепанным волосам.

— Ну, присаживайся! — пригласила Мисаки, хлопая по спинке кресла.

Стоило молодому человеку опуститься на сидение, как она запахнула вокруг него халат и уточнила:

— Просто подстричь?

Все-таки было уже поздно, да и бесплатно, поэтому Мисаки решила в этот раз просто намочить ему волосы, без шампуня.

Она прицепила к поясу новенький чехол для ножниц и показалась Харуто в зеркале:

— Ну как?

Тот радостно улыбнулся:

— Очень идет!

Мисаки своему отражению тоже порадовалась: чехол смотрелся прелестнейше. На губах сама собой заиграла улыбка.

Она коснулась волос Харуто впервые после долгого перерыва, и они показались ей очень мягкими. Сердце почему-то забилось в учащенном темпе.

Мисаки глубоко вздохнула, чтобы привести чувства в порядок, и принялась за дело. Подровняла волосы в нижнезатылочной части, затем на височных — и добралась до челки. Когда она закончила задавать общий фасон, настала очередь фена — чтобы оценить, как стрижка смотрится на сухих волосах. Остались филировка и финальные штрихи.

— Как? — спросила она, выставляя за головой Харуто еще одно зеркало.

— Спасибо большое. Красота! — Он расплылся в широкой улыбке.

Мисаки считала, что с учетом скорости справилась блестяще, и довольно кивнула.

Теперь предстояло помыть волосы, и девушка отвела гостя к мойке, накрыла лицо воздушным платком и мягким движением включила воду.

— Ну вот, пригласил поужинать, а в итоге сам как в сказку попал, — заметил Харуто из-под ткани.

— Вот неправда. Кстати, а ведь с первой зарплаты обычно что-нибудь дарят родителям? Смотри, пожалеешь о том, что решил потратиться на какую-то парикмахершу! — пошутила Мисаки, промывая пряди.

— Я рад, что решил поступить именно так…

— А?

— Я решился пойти на эту работу только потому, что вы меня тогда подтолкнули. Да, я пока ассистент у всех на побегушках и ничего толком не умею, но без вас я бы вовсе забросил мечту.

— Так я ж ничего не сделала! Просто сказала, ну, что в голову взбрело!

На миг она задумалась, что вот вроде все тот же шампунь, которым она мылила клиентов каждый день, а ощущается совершенно необычно — и уже не смогла выкинуть эту мысль из головы. Мисаки стало неловко, что она прикасается к голове Харуто, такой приятной и круглой. Щеки вспыхнули.

— Мисаки.

Девушка не могла надолго отвлечься от работы, потому ответила гостю только коротким взглядом.

— Простите, что обманывал.

— Ну что ты…

— Но я сделаю так, что моя ложь еще станет правдой.

В его голосе звучала такая решимость. И Мисаки задумалась: «Он старается сделать свои слова правдой. Изо всех сил старается сдержать обещание, даже в ущерб собственному сну. Лишь бы только стать… мужчиной, который „достоин меня“…»

Девушка не удержалась и спросила:

— Почему именно я?

Этот вопрос мучил ее уже давно. Чем она ему так приглянулась? Она хотела узнать наверняка. Но как только слова сорвались с языка, девушка тут же пожалела о них. И выпалила, чтобы скрыть смущение:

— Во мне же ничего такого особенного! Ты обо мне слишком высокого мнения. Нас таких пруд пруди, и красавицей меня не назовешь, вкуса нет, характер как у сварливого дядьки, и вспыльчивая я и…

— Но ты мне такая очень нравишься.

У Мисаки аж дыхание перехватило.

— Каждый раз, когда смотрел, как ты меня стрижешь, думал: что же я делаю со своей жизнью? Фотографию забросил, живу без цели — стыдно. И мне хотелось так же, как ты. Посвятить себя любимой работе.

Девушка не знала, что на такое сказать, поэтому просто повернула кран, переключая его на душ. Харуто — видимо, от волнения — смял в руках ткань брюк. Повисла неловкая тишина.

— Но теперь-то ты тоже стараешься на работе? — преувеличенно бодро спросила Мисаки. Однако Харуто ничего не ответил, и о чем он там думал себе под платком — девушка понятия не имела.

«Как же неловко. Скажи что-нибудь!»

И тут он пробормотал:

— Благодаря тому, что влюбился в тебя. — У него дрожал голос. Дрожали пальцы. Казалось, в это признание, от которого сердце Мисаки дрогнуло, он вложил всю душу. — Я так счастлив, что в тебя влюбился.

Теплая вода омывала чуть огрубевшие руки Мисаки. Больше они ничего не говорили. В салоне только с эхом журчала вода. Девушка затаила дыхание, лишь бы не проронить ни звука. Ей казалось, что если она откроет рот, то Харуто услышит стук ее сердца.

«Надо что-нибудь ответить…»

Но что? Ох, беда. Мисаки совершенно растерялась. «Спасибо»? Слишком просто. «Я так смущена»? Тоже что-то не то. «Как я рада»? Но это все равно что признаться в ответ…

— Прости-прости-прости-прости-прости! — вдруг затараторил как пулемет Харуто, так что девушка вздрогнула.

— За что?

— Да я представляю, как тебе противно! Что-то я под платком совсем осмелел и столько всего наговорил! Простите, пожалуйста! Отпугнул, да?!

— Да нет, я…

— Так и знал! Ну а что я хотел? Нашелся тоже, огрызок героя-любовника! Наверняка вы решили, что в мусорке мне самое место, да? Простите! Умоляю, забудьте! Очень прошу прощения!

Харуто заерзал прямо с намыленными волосами и отвернулся. Уши у него пылали, как будто их раскалили докрасна.

«И вовсе необязательно настолько себя распекать», — подумала Мисаки, глядя на эти телодвижения, и невольно захихикала.

Даже когда они закончили стричься и вышли из парикмахерской, Харуто, кажется, не до конца пришел в себя и почти ничего не говорил.

Дождь практически закончился, и в лужах рассеянно отражалась луна. Ловко их перепрыгивая, молодой человек шел немного впереди. А Мисаки все думала о его словах. И немного улыбалась.

Они добрались до станции и молча миновали турникеты.

— Мне на линию Кэйо.

— А мне на Одакю.

— Тогда до свидания?

— Спасибо большое за ужин.

— Это вам спасибо, — поблагодарил он, проводя рукой по свежей стрижке.

— До свидания! — Мисаки махнула рукой.

— До свидания…

Харуто неохотно зашагал прочь. Мисаки глядела ему вслед. Ну, вот и все… И вдруг она крикнула:

— Слушай!

Молодой человек обернулся. Мисаки, повесив голову, нервно перебирала руками ремень сумочки. А затем промолвила тихо-тихо, так, что ее голос чуть не заглушил приближающийся поезд:

— Я еще подумаю, ладно?

— То есть?

— О том, что ты сказал. — Мисаки вскинула подбородок. — Мне надо подумать над твоими словами. Хорошо?

У Харуто от удивления глаза стали как блюдца и открылся рот.

— То есть…

— Ой, все, поезд идет!

И Мисаки ретировалась вниз по ступенькам эскалатора. Вслед ей Харуто крикнул:

— Я буду ждать!

Она колебалась, стоит ли оборачиваться. Харуто наверняка провожал ее взглядом. В конце концов засмущалась и не обернулась. Не хотела, чтобы он увидел, как она улыбается.

Когда девушка вернулась в «Ариакэ-я», Такаси как раз жарил куриные шашлычки. Он заметил:

— Ты что-то поздно. Чем занималась?

Но мысли Мисаки витали слишком далеко, чтобы ответить что-то внятное. В голове крутились, будто хомячок в колесе, только слова Харуто.

— Мне в любви признавались…

Такаси, ошарашенный такими новостями, воскликнул:

— Тот самый, фотограф?!

Завсегдатаи наперебой отчаянно загалдели:

— Мисаки, деточка, не дай себя одурачить!

Но девушка не обратила на дядек никакого внимания и ушла на второй этаж. Ей казалось, что она не идет, а плывет по воздуху — и в итоге Мисаки споткнулась и растянулась на полу.

На следующий день девушка проснулась с температурой.

А ведь Мисаки всегда гордилась здоровьем…

«Все из-за него!» — с обидой заключила она, припомнив лицо Харуто. Наговорил ей всякого — вот она и переволновалась.

Когда градусник показал 37,8 °C, Мисаки горестно вздохнула. К ней на сегодня уже записались клиенты, поэтому пришлось выпить противопростудное и идти на работу.

В салоне она полностью погрузилась в стрижки и совершенно забыла про недомогание. Однако в перерывах между клиентами накатывала слабость, и девушка совершенно раскисала в комнате отдыха.

С уборкой вместо нее вызвался помочь один из старших коллег, так что домой Мисаки в этот день вернулась пораньше. Накупила в супермаркете у станции побольше энергетиков, проглотила дзосуй [Японский рисовый суп. Чуть тяжелее рисовой каши (окаю), которую традиционно дают больным, чтобы напитать ослабленный организм.]

Конец ознакомительного фрагмента