Глава 8

С камышовой крыши «Бараньей лопатки» можно было надзирать за перекрестком Бакингемской и Ньютонской дороги. Бар постоялого двора был уютным и светлым, а отдельная гостиная с ее по-старинному низкими потолочными балками так и манила устроиться поудобнее. Здесь было все, что так пугало Бетт на вечеринках, — теснота, шум, сигаретный дым, быстрый обмен репликами, чужие люди, а также мужчины. Горло ее сдавило от волнения, она безостановочно теребила кончик косы, как будто в этом лежал путь к спасению.

— Так ты прямо тут и квартируешь, Джайлз? — спросил кто-то у худощавого рыжего мужчины. — Черт подери, ну и повезло же тебе!

— И не говори! Миссис Боуден просто сокровище. Карточки ей не помеха — зуб даю, она королева здешнего черного рынка. Я заполучил для нас отдельную гостиную. Берите свои стаканы и пойдемте.

Бетт опомниться не успела, как в ее руке оказалась рюмка хереса. Она не осмелилась даже пригубить напиток — а вдруг мать учует запах спиртного в ее дыхании?

— Да ты отпей, — подбодрила ее Маб.

— Ч-что-о?

Бетт уставилась на собравшихся вокруг стола людей. Вот Озла — она смеется, а какой-то лейтенант зажигает для нее сигарету… Вот нескладные тощие мужчины, по виду типичные университетские преподы, как щенята, завороженно таращатся на Маб… Вот Джайлз с черноволосым великаном — тому даже пришлось пригнуть голову под потолочной балкой… Все они работают в загадочном Блетчли-Парке. А что здесь делает она, Бетт? Она не могла разобрать, что это за люди. Некоторые носили до того потрепанные твидовые пиджаки с заплатами, что ее мать приняла бы их за бродяг, однако при этом не оставалось сомнений в их отличном образовании и высоком происхождении; если честно, она едва понимала, что они говорят.

— Расслабься, — сказала Маб. Она держала бокал пива, с непринужденной элегантностью закинув ногу на ногу. — Мы просто пришли поговорить о книжках.

— Мне нельзя здесь быть, — прошептала Бетт.

— Это литературный кружок, а не бордель.

— Мне нельзя оставаться. — Бетт поставила херес на стол. — Моя мать устроит скандал.

— Ну и что?

— Это ее дом, ее правила, и мне…

— Но также и твой дом. И вообще ты живешь в доме своего отца!

Слова застряли у Бетт в горле. Она не могла объяснить, насколько незаметным был ее отец в семействе Финчей. Он никогда не настаивал на своем. Не таким он был мужем. Не таким отцом.

«Лучший из мужчин», — с неизменной гордостью отзывалась о нем мать Бетт, когда другие женщины жаловались на чересчур властных супругов.

— Мне нельзя оставаться, — повторила Бетт.

— «Жесточайшие мучители женщин — женщины», — процитировала Маб. — Ты уже дочитала до этой фразы в «Ярмарке тщеславия»? — Она изогнула бровь и обратилась к сидящим напротив мужчинам: — Ну так что, как будем выбирать книжку месяца?

— Общим голосованием, — заявил один из тощих ученых. — Не то барышни заставят всех читать романтический кисель.

— Романтический кисель? — возмутилась Озла, втискиваясь за стол слева от Бетт. — Последняя книга, которую я прочла, была «Ярмарка тщеславия»!

— Так это же про девчонок, разве нет? — возразил Джайлз.

— Но автор-то мужчина, так что все в порядке, — ядовито парировала Маб.

— Почему мужчины начинают колебаться, едва им предложат нечто, написанное женщиной? — возмутилась Озла. — Вроде бы уже целый век прошел с тех пор, как бедняжке Шарлотте Бронте пришлось подписываться «Каррер Белл», чтобы ее напечатали!

Подали истекающую жиром жареную рыбу и картошку фри. Бетт и тут не осмелилась притронуться к своей порции. Приличные девушки не едят в пабах, приличные девушки не курят, не пьют, не спорят с мужчинами…

«Но ведь Озла — девушка приличная», — подумала Бетт, собирая впрок аргументы для разговора с матерью. Маб ни при каких обстоятельствах не заслужила бы одобрения миссис Финч, а вот Озла — совсем другое дело. «Ее ведь представили ко двору; вы не можете утверждать, что она не леди, матушка!» Сейчас эта самая Озла хрустела треской в кляре, хлестала херес и спорила с Джайлзом об «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла — словом, развлекалась вовсю.

Бетт подумала, что и аргумент с дворцом может не убедить мать. Для нее важно одно: Бетт ушла из дому без спросу.

— Я голосую за Конан Дойля, — сказал крупный брюнет, сидевший справа от Бетт. — Кто же не любит Шерлока Холмса?

— Да ты ведь уже прочел каждую строчку, написанную Конан Дойлем, Гарри…

Имя «Гарри» ему совсем не подходит, подумала Бетт, украдкой глядя на поклонника Шерлока Холмса. Мало того, что он настоящий великан — почти на голову выше Маб и такой крупный, что в дверь протиснулся боком, — но еще черноволосый и смуглый, почти темнокожий.

Бетт представила себе шепотки местных кумушек («Интересно, он черномазый или итальяшка?»), но говорил он без иностранного акцента — тот же интеллигентный выговор, что и у остальных.

— Мальтиец, араб, египтянин, — сказал он, поймав любопытный взгляд Бетт.

— Что? — От неожиданности она чуть не подпрыгнула.

— Семья моего отца происходит с Мальты, а родители матери — египетский дипломат и дочь багдадского банкира, — ухмыльнулся он. — Не стесняйтесь, всем любопытно. Кстати, меня зовут Гарри Зарб.

— Вы очень хорошо говорите по-английски, — с трудом выдавила она.

— Ну… та ветвь нашего рода, к которой принадлежу я, живет в Лондоне уже третье поколение, крещен я в англиканской церкви, а учился в Кингз-колледже в Кембридже, как и дед, и отец. Было бы весьма неловко, если бы после всего этого я не очень хорошо владел английским.

— П-простите, — прошептала Бетт, сгорая от стыда.

— Когда выглядишь как я, все думают, что ты родился в шатре среди песчаных дюн, — равнодушно пожал он плечами, но Бетт так устыдилась своих вопросов, что не смогла продолжать разговор.

Она перестала прислушиваться к общей беседе. На соседнем столике обнаружилась брошенная кем-то газета, и Бетт тут же принялась за кроссворд. Он был наполовину заляпан жирными пятнами, но это ее не остановило. В кармане нашелся огрызок карандаша.

— Ты пронеслась по нему, как победитель на скачках, — рассмеялась Озла, но Бетт лишь молча уставилась в пол. Когда же закончится этот вечер?

Стоило Бетт увидеть мать за кухонным столом — в руках Библия, на щеках горят два красных пятна, — и она затряслась всем телом.

— Только не хмурьтесь, миссис Ф, — начала Озла, сияя своей неотразимой улыбкой, как только они вошли в кухню, — Бетт совсем не виновата!

— Это мы ее заставили, — добавила Маб. — Серьезно…

— Не пора ли вам спать, девушки? — Миссис Финч посмотрела на кухонные часы. — Через двадцать минут я гашу свет.

Им не оставалось ничего другого, как отправиться наверх. Миссис Финч сморщила нос, унюхав сигаретный дым, пиво, херес.

— Простите, матушка, — только и успела пролепетать Бетт, как мать схватила ее за руку.

— Завтра о тебе поползут слухи. Об этом ты не подумала? — Миссис Финч не кричала, а говорила с горечью, что было еще невыносимее. — Какая неблагодарность, Бетан. Какой позор. — Она протянула Бетт открытую на Книге Второзакония Библию и начала цитировать: — «Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их…»

— Матушка…

— Или ты думала, что к дочерям это не относится? «И скажут старейшинам города своего: “сия дочь наша буйна и непокорна, не слушает слов наших, мотовка и пьяница”»… [Второзаконие, 21:18; 20 (искаж.).]

— Да я ни капли не выпила!

Миссис Финч печально покачала головой, продолжая протягивать дочери Библию. Бетан взяла тяжелый том в вытянутые руки, глядя сквозь слезы на страницу Книги Второзакония. Однажды ей пришлось держать книгу целых полчаса, тридцать мучительных минут. Но ведь сейчас так поздно, мать не станет…

— Ты разочаровала меня, Бетан.

Библия начала опускаться, и мать больно ущипнула Бетт с внутренней стороны предплечья. Она снова заговорила, негромко порицая дочь. Бетт повела себя самым бесстыдным образом. Она опозорила мать, которая заботится о ней, слишком тупой и рассеянной, чтобы самой о себе позаботиться. Бетт следует радоваться, что она никогда не выйдет замуж и не родит детей, ведь тогда она не узнает, как дети разбивают сердце родителям… Пятнадцать минут спустя Бетт захлебывалась от рыданий, слезы ручьем текли по ее горящим щекам, руки дрожали, мускулы одеревенели от усилия удержать книгу на уровне глаз.

— Конечно же, я прощаю тебя, Бетан. Можешь опустить Библию. — На сей раз мать просто потрепала дочь по бессильно упавшей руке, а не ущипнула. — От всего этого у меня вот-вот разыграется головная боль…

Еще не осушив глаза, Бетт кинулась за мокрым полотенцем и скамеечкой для ног. Спать ее отпустили лишь через полчаса. Ее руки висели, как вареные макаронины, мускулы горели. Наконец-то осмелившись потереть нежную кожу на сгибе локтя — у миссис Финч были сильные пальцы, и щипала она очень больно, — Бетт дошла до лестничной площадки и услышала голоса за дверью Озлы и Маб.

— …Бедная Бетт, — донеслись до нее слова Озлы.