«Да что это за место такое?» Нокс, все так же хромая, вышел из особняка и направился к строению, напоминавшему переделанную конюшню. Следуя за ним, Бетт не могла избавиться от цитат из Льюиса Кэрролла, цеплявшихся друг за дружку в ее идущей кругом голове. Порой ее мозг, отметив ассоциацию, связывал с ней другие — в итоге получалась не то схема, не то узор.
Она взглянула на часы с бронзовым циферблатом на фахверковой башенке, наполовину ожидая, что стрелки начнут вращаться назад. Почему Озла и Маб ее не предупредили? Но, конечно, они и не могли ничего сказать после того, как приняли присягу… а теперь ту же бумагу подписала и сама Бетт. Что бы дальше ни произошло, ей нельзя будет сказать матери ни слова.
Ее сердце упало. «Матушка придет в ярость».
За бывшим конюшенным двором стояли объединенные в одно строение три побеленных кирпичных коттеджа с двумя дверями. Мистер Нокс распахнул ту, что справа.
— Мы работаем здесь, — сказал он, проводя Бетт по коридору. — Остальной БП — завод, а мы занимаемся криптографией по-настоящему.
«Криптографией, — подумала Бетт. — Я теперь занимаюсь криптографией».
В заставленной письменными столами комнате висела меловая пыль и не оказалось никакой Страны чудес, а всего лишь пять или шесть погруженных в работу женщин — высоких и низеньких, хорошеньких и не очень, одни совсем юные, лет восемнадцати, другие уже зрелые, под тридцать пять. Все были одеты в свитера и юбки. Ни одна не подняла головы, когда они вошли.
— Ты снова орал на Деннистона, Дилли? — спросила женщина постарше с волосами соломенного цвета.
— Я был смиреннее агнца. Сказал ведь ему не далее как на прошлой неделе, что не позволю…
— Дилли, милый, да нет же. — Женщина раскладывала полоски картона в непонятном для Бетт порядке. — Ты ничего не говорил Деннистону на прошлой неделе.
— Разве? — Он почесал голову. Весь его гнев, казалось, испарился. — А я думал, что на прошлой неделе ему было сказано…
— До сегодняшнего дня ему ничего не было сказано. Ты с ним вообще две недели не общался. — Женщина с улыбкой глянула на остальных.
— Так вот почему он так растерялся! — Мистер Нокс пожал плечами и обернулся к Бетт: — Познакомьтесь с моими барышнями. — Он жестом обвел комнату. — В Большом доме их называют «Дивы Дилли», что полный бред, но здешним ребятам только попади на язык. Барышни, познакомьтесь… Вы мне уже говорили, как вас зовут?
— Бетт Финч…
— Барышни, это Бетт Финч. Она… — Он в задумчивости похлопал себя по карманам. — А где мои очки?
— У тебя на лбу, — сказали хором как минимум три женщины, не отрываясь от работы.
Он нащупал очки и опустил их на нос.
— Садитесь за стол, — велел он Бетт. — У вас найдется карандаш? Мы здесь взламываем шифры.
Тут же усевшись за бюро у окна, мистер Нокс стал искать жестянку с табаком и, судя по всему, уже забыл о существовании Бетт. Большинство девушек продолжали работать, как будто происходящее было совершенно естественным. Однако миниатюрная женщина с соломенными волосами поднялась и подошла к ней, протягивая руку.
— Пегги Рок, — представилась она. Пегги была постарше других, лет тридцати пяти — тридцати шести на вид, с некрасивым, но умным лицом. — Я покажу вам, как все работает. Это Диллвин Альфред Нокс, — указала она на Белого Рыцаря. — Он взламывал немецкие шифры еще в прошлую войну. Мы здесь изучаем вещи, которые нужно кропотливо разбирать, а не гнать по конвейеру, как в других корпусах. Сейчас мы работаем над итальянской флотской «Энигмой»…
— Что такое «Энигма»? — спросила ошарашенная Бетт.
— Это машина, которую противник использует для шифрования почти всех военных сообщений, — объяснила Пегги. — Флотских, авиационных и армейских, на итальянском и немецком. У каждого шифра свои настройки. Машина может выдавать умопомрачительное число сочетаний, и эти настройки меняются каждый день. Казалось бы, то, что они шифруют при помощи «Энигмы», невозможно взломать. — Она слегка улыбнулась. — Но это им только кажется.
«И Озла тоже об этом знает? — подумала Бетт. — И Маб?»
Будто прочитав ее мысли, Пегги добавила:
— Здесь мы обычно ближе к пониманию полной картины, чем в других отделах БП. Начальство просто одержимо разграничением задач — большинство работающих здесь видят только конкретное задание, которое они получили, ну и кое о чем догадываются на основании того, что входит и исходит из других корпусов. Не более того.
— И это полный идиотизм, — подал голос из-за своего бюро Дилли. — Я хочу, чтобы ничего не загораживало горизонты моих девочек. Когда видишь всю картину, а не какие-то отрывки, это лишь на пользу делу.
— А почему? — спросила Бетт.
— Потому что мы отвечаем за самый сложный этап, — развела руками Пегги Рок. — Сообщения регистрируются и заносятся в картотеку в другом корпусе, еще в одном переводят и анализируют расшифрованные тексты. А мы посреди и заняты важнейшей задачей: расковыриваем каждое донесение в отдельности. Используем метод, который называется роддинг, — с его помощью мы находим изначальное положение роторов «Энигмы» при вводе сообщения, так, как его показывают в окошечке индикатора. Сейчас объясню.
— Я все равно не пойму, — выпалила Бетт. — Я не умная, понимаете? Я не смогу…
Роддинг. Криптография. Всё это. Грудь теснило, она с трудом переводила дух, стены, казалось, пульсировали и сжимались. Обычно ее охватывал ужас от одного только шага в сторону от привычного течения жизни, а здесь открывался целый новый мир. Еще секунда — и паника завладеет ею окончательно.
— Я только потрачу ваше время, — стала уверять она, готовая разрыдаться. — Я слишком глупая.
— Правда? — Пегги Рок спокойно на нее посмотрела и протянула ей набор тех самых странных картонных полосок, словно карты в беспроигрышной комбинации. — Кто вам это сказал?
Глава 11
«Я скучаю по тебе, Оз. Если честно, я ужасно сильно по тебе скучаю».
Почерк у Филиппа был четкий, без завитушек. Один вид написанных его рукой букв неизменно заставлял сердце Озлы биться сильнее. «Молчи, сердце», — приструнила она его.
— Миссис Ф сегодня в ударе. — Маб без стеснения подслушивала происходящее внизу, свесив голову в темный пролет лестницы.
Бетт сразу после собеседования отработала свою первую смену в Блетчли-Парке, и миссис Финч потряхивало весь день. Сейчас Бетт уже вернулась домой, и хотя того, что говорила она, слышно не было, по дому звонко разносился голос ее матери, настойчиво цитировавшей Библию: «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери…» [Михей, 7:6.]
— Может, спустимся? — Озла вопросительно взглянула на Маб. Она перечитывала старые письма Филиппа, свернувшись калачиком на кровати. — Вставим пару патриотических фраз, вроде «Позволь своей дочери работать, корова ты эдакая, идет война, если ты вдруг не заметила».
— Только хуже сделаем, — покачала головой Маб. — Миссис Ф уже переключилась на Иезекииля.
Прикусив губу, Озла вернулась к майскому письму Филиппа, на котором расплылись брызги соленой морской воды. «Не успел я привыкнуть к “Рамильи”, как меня переводят на “Кент” — весьма обидно, если честно. Матросы здесь отнюдь не в восторге от присутствия особы королевской крови, пусть и третьесортной вроде меня. Видела бы ты, как они закатили глаза, когда я поднялся на борт. Ходят слухи, что скоро мы отправимся на поиски заварушки. Ты только не волнуйся, милая…» На «Кенте» ему так и не довелось побывать в сражении, но теперь его снова переводили, на корабль того же типа, и кто знает, куда они поплывут? Озла вздрогнула. По морям рыскают своры вражеских подлодок, а ведь Филипп, конечно, будет рваться в самое пекло…
— Идет, — прошептала Маб, заслышав на лестнице шаги Бетт.
Спрятав письмо Филиппа в свой экземпляр «Алисы в Зазеркалье», Озла сползла с кровати. Стоило Бетт появиться на лестничной площадке, как девушки втянули ее в свою комнату и захлопнули дверь.
— Ну как? — Озла изучила руки Бетт. Слава богу, вроде без синяков. — Не может же мать запретить тебе служить! Знаешь, когда я предложила им твою кандидатуру, я не думала, что тебя вызовут так скоро. Иногда для проверки на благонадежность требуются недели…
— Значит, это действительно ты им меня предложила. — Голос Бетт не выражал ничего.
— Ну да, — улыбнулась Озла. — Я подумала, что тебе, наверное, нужен предлог, чтобы выходить из дома, и…
— Ты подумала. — Озла никогда еще не слышала, чтобы Бетт кого-нибудь перебивала. Щеки Бетт вспыхнули. — А знаешь, что думаю я? Я думаю, что мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Я думаю, что хочу, чтобы мать на меня не сердилась и не заставляла держать Библию по двадцать минут. Чего я не хочу — это работать среди чужих и делать то, чего не понимаю.
— Мы в первые недели точно так же ничего не понимали, — заверила ее Маб. — Со временем разберешься. Мы просто пытались…
— А ты хочешь, чтобы я «выработала характер». — Бетт безжалостно передразнила Маб. — Но, может быть, вам двоим следовало подумать, что такая, как я, «полное и безнадежное воплощение Фанни Прайс», была бы счастлива оставаться дома, там, где мне место.