Графиня рассмеялась.

— Dites-moi tout [Расскажи мне все (фр.).], Сильви.

Рассказать все? Язык у меня прилип к нёбу, и я не могла сказать ни слова ни на одном из двух языков. Только промямлила:

— Я только что получила школьный аттестат.

— Месье Боулз говорит, ты прекрасная ученица. — Она говорила по-английски на французский манер, и в голосе ее звучали теплые нотки виолончели и флейты. — Ты Canadienne?

— Americaine. Я из Вермонта. То есть вообще-то Québécoise. мои родители из Квебека.

— Ah, oui. Вермонт, — повторила она. — Много французов в Монпелье?

— Да. И в Ратленде. И в Винуски.

Это название вызвало у нее бурное веселье.

— Винуски, — рассмеялась она, прикрывая рот рукой. — Забавно звучит, Винуски!

— Это индейское название, племени алгонкинов, — пояснила я и испугалась, что снова перешла черту и меня сочтут «мадемуазель всезнайкой».

На французском она расспросила меня про отца.

— Он работает в каменоломнях? Твой муж тоже?

— Муж? Нет, я не…

Пронизывающий смех.

— Может, у тебя есть petit-ami? Возлюбленный?

Я покачала головой.

— Ничего, скоро появится! — Она поднялась с кресла, стройная как ива и высокая, как я сама. — Встань, — скомандовала она. — И повернись-ка.

Я смиренно поворачивалась, пока она изучала меня взглядом: мои потертые ботинки, загорелые руки и облезлый нос, мои торчащие кости.

— Oui, très bien [Очень хорошо (фр.).]. Уверена, ты похитишь много сердец, когда джентльмены приедут поохотиться.

На меня будут охотиться? Меня смущало то, как она оценивала меня, и я пристально уставилась в пол на ее изящные желтые туфельки из лайковой кожи с шелковыми розочками на носках.

— Теперь расскажи про своего папу, — потребовала она. — У него очень трудная жизнь? Вы очень страдаете?

Похоже, она хотела услышать от меня подтверждение своим догадкам, и я кивнула, чувствуя себя так, словно стою перед ней голой.

— Как вы принимаете ванну? Каково состояние туалетов в Каменоломнях?

— Мы моемся, — обиженно ответила я. Что за вопросы задает графиня?

— Но как именно? — продолжала настаивать она. — Не стесняйся.

Я смирилась. И рассказала ей подробно о том, как водовод компании подает воду с реки, как мы приносим ее ведрами с колонки и по субботам подогреваем на печи и наливаем в лохань, где моемся. Она слушала как зачарованная. Я не понимала, почему ей так интересна эта тема. Хотела бы я узнать, как моется она сама. Но мое положение не позволяло задавать вопросы, только отвечать на них. Я говорила запинаясь и удивлялась оживленному интересу в глазах графини. Солнце лилось сквозь стеклянные стенки оранжереи, освещая нас, как рыбок в аквариуме.

— А у вас есть ширма? — спросила она. — Для уединенности? И что насчет удобств? Туалета? Где вы…

— Les bécosses [Уборная (фр.).]. Ночные горшки. (А что в этом такого?) — заикалась я, пока она допрашивала меня со странной улыбкой.

— Enfin, вам же холодно на снегу, так? Бедные зайчишки, — мадам взволнованно наклонилась ко мне. — Понимаешь, Сильви, это в научных целях. Я хочу улучшить жизнь в деревне. Построить школы, провести водопровод ради здоровья и гигиены, la modernisation, понимаешь?

— Oui, мадам. — Ее называли ангелом рабочих поселков, и вот тому подтверждение.

— Мне говорили, ты пишешь по-французски. Покажи, пожалуйста, chérie [Дорогуша (фр.).]. — Она протянула мне ручку и лист бумаги, и я написала: «Сильви Пеллетье, Мунстоун. Колорадо, le 7 juillet 1907».

Она с одобрением посмотрела на написанное.

— Bon, — сказала она. — Я беру тебя на лето секретарем. Tu as la main d’une artiste [У тебя рука художницы (фр.).].

Может, у меня и была рука художницы, но сердцем я чувствовала себя самозванкой. Я не была настоящей секретаршей и решила говорить при ней по-французски как можно меньше, чтобы она не презирала мою «песцовую» канадскую версию ее родного языка.

— Allons-y [Пойдем (фр.).], — велела она. — Я буду говорить en français и на моем ужасном английском. Ты будешь записывать и переводить на нормальный английский. И моя орфография, ох, c’est une catastrophe. — Она протянула мне записную книжку. — Будешь писать под диктовку.

— Я этого никогда не делала.

— Записывай все, что я говорю. Потом поправим. Tranquille, petite [Успокойся, детка (фр.).]. Не волнуйся. — Она начала говорить, сосредоточенно прищурив глаза и поглаживая собачку.

Дорогой полковник Боулз,

Относительно домов работников карьера мое внимание привлек вопрос отсутствия водопровода в Каменоломнях. Им также недостает электричества. Бедные рабочие замерзают в своих жилищах как кролики. При научном подходе к вопросам гигиены мы сможем бороться с заболеваниями. Прошу вас принять все меры для улучшения этих невыносимых условий до наступления зимы.

...

Искренне ваша графиня Ингеборга Лафолетт де Шасси Паджетт, социологический отдел компании «Паджетт»

— Новая философия компании, — пояснила она, — создавать социологические отделы во всех городах, где у нас имеются деловые интересы. Благодаря науке мы сможем улучшить жизнь семнадцати тысяч рабочих по всему Западу. Ты об этом знала?

Я ничего не знала.

— У компании «Паджетт» сорок предприятий, а не только здесь, в Мунстоуне. Уголь, медь, мрамор в пяти разных штатах. Мы должны создавать не только прибыль, но и здоровое общество. Тебе знакомо понятие le Département Sociologique [Социологический отдел (фр.).]?

— Non, мадам.

— Скоро эта идея станет очень известной. Это образец нового мышления для Запада. Для Америки. Ты проезжала городок Руби? Видела красивые дома? Общественный клуб? Все благодаря нашей работе. Ради блага людей. Здесь мы тоже внедрим все эти улучшения. Мы построим здесь детские сады, больницу, библиотеку. Comprenez? [Понимаешь? (фр.)]

Я кивнула, плененная ее элегантностью и ароматом. Она говорила о компании так, как в церкви говорят про Господа. Мама тоже так говорила о компании, но из страха Божьего гнева. Идеи же мадам по управлению компанией были проникнуты состраданием. И я была готова поверить и войти в число ее паствы, поклоняясь социологии.

— Если мы будем действовать по-доброму, — сказала она, — все эти агитаторы, эти ужасные мятежники уберутся прочь. Никто их не станет слушать. Мы будем все вместе, tous ensemble, чтобы сделать наш городок и штат Колорадо лучше, ради будущего. Ради прибылей. Понимаешь?

Она предложила мне конфетки из лавандовой коробочки. У них был вкус фиалок. Воздух вокруг нее благоухал розовой водой, и ее парфюм действовал как анестезия. Я перестала наблюдать за происходящим с остротой печатного дьявола, потому что мое зрение затуманилось от сладких грез и трепета.

В то утро мадам продиктовала мне три письма для полковника Боулза по вопросам морали, гимнастических классов и предотвращения болезней.

— В рабочем поселке эпидемия тифа.

Давая мне указания, она была терпелива и показала мне стопку брошюр: их нужно было вложить по одной в каждый конверт. Она называлась: «Гигиена для рабочего класса». Этот заголовок вызвал во мне прилив стыда. Графиня наверняка считала меня деревенщиной после всего, что я рассказала о наших туалетах и жестяной лохани для банных процедур.

— Теперь, — объявила она, — напишем указания для миссис управляющей.

Я перевернула страницу записной книжки и приготовила ручку.

Графиня наклонилась ко мне и прошептала:

— Мне не нравится миссис Наджент. Она давно прислуживает мистеру Паджетту и входит в число любимчиков. Уже двадцать лет она служит в этой семье. Но elle me deteste [Она меня ненавидит (фр.).], наверное, даже сильнее, чем ненавидит малыша Бизу. Наджент похожа на тюремную надзирательницу. Ты согласна?

— Не знаю, мадам.

— Думаю, ей надо почаще заниматься любовью! — Графиня злобно хихикнула. — Но месье Наджент, ее муж… — она втянула щеки и изобразила рыбий рот. — Ты видела мистера Наджента? Он камердинер моего супруга. Похож на рыбу! — Графиня театрально поцеловала Бизу. — Попробуй, Сильви, поцелуй рыбу! — подначила она.

Мне не удалось сохранить серьезное лицо, но изобразить рыбу я не решилась.

— Ты слишком politique [Тактична (фр.).], Сильви, — разочарованно протянула графиня. — Отнесешь миссис Рыбе Наджент мои directifs domestiques [Указания по хозяйству (фр.).]. Вот список. Готова? — она наклонилась и остановила мою руку. — Пожалуйста, не пиши «poisson». Представь, что она увидит обращение «миссис Рыба». — Смех графини журчал и искрился. — Итак: «Для охотничьего бала и королевского визита на неделе начиная с восьмого сентября нам требуются комнаты для тридцати шести гостей: двадцать для двоих и шестнадцать для одного. Люкс Бигхорн надо подготовить для его величества короля Бельгии Леопольда II».

— Majesté? — Это, должно быть, ошибка. Я неправильно поняла. — Месье — король? Леопольд… le roi? [Король? (фр.)]

— Да! Король приезжает поохотиться! — Мадам снова перешла на шепот. — И не только на зверей. Он ищет новые возможности. Инвестиции и все такое прочее. Охотничий бал завершает сезон. Majesté le roi de Belgique Леопольд будет нашим гостем.

— И королева тоже?

— Нет-нет. Она отдыхает в своем замке в Лакене. Вероятно, он привезет с собой свою copine [Подружка (фр.).].

Я записывала под ее диктовку: только пуховые подушки, простыни стирать и гладить ежедневно.