Взвинченный из-за найденного, иду в поисках нее на кухню. Здесь пусто, и меня охватывает волнение, но расплываюсь в улыбке, увидев лежащую на стойке французскую прессу. И в то же мгновение в груди становится больно от того, что ситуацию, в которой оказался, можно истолковать по-разному.

Да, может, я тут, с ней, но не в том качестве, в котором хотелось бы.

Чтобы вернуть ее, необходимо терпение, но в этом я никогда не был силен.

Прошло очень много времени с тех пор, как мы по-настоящему были вместе. Несколько беспощадных лет с тех пор, как мы признались в любви на заднем дворе поместья Романа, а потом нас разлучили ужасные события. События, причиной которых стал я.

С того момента и по сей день все препятствия, с которыми я столкнулся за последние восемь месяцев, преграды, которые преодолел с таким трудом, чтобы оказаться здесь, войти в ее дом, кажется, окупились.

Но даже будучи рядом, она не со мной. Пока нет.

В нерешительности оглядываюсь на кухне, ищу место, где она могла бы оставить записку, но не нахожу. Инстинктивно понимаю, что ее нет в доме. Когда открываю заднюю дверь для Бо, в лицо бьет холодный ветер, и вот тогда впадаю в панику.

Она ушла?

На лбу выступает пот. Смотрю на ее пса, комплекцией напоминающего Наполеона. Он справляет нужду, не переставая на меня рычать. Да, похоже, у нас будут трудности, но от самой главной проблемы в висках стучит кровь.

Имею ли право ее винить, если она все же ушла?

Вчерашний день был серьезным шагом, но чувствую, что как только радость от моего внезапного появления развеялась и наступила реальность, Сесилия от меня отгородилась.

Присматривая с крыльца за Бо, дую на руки. «Бабье лето» пролетело, и кажется, что холод наступил за одну ночь, без предупреждения, как и мое появление. Осенний холод пробирает до самых костей, когда спускаюсь с крыльца и с облегчением замечаю ее во дворе. В свете фонарей Сесилия склонилась над садиком и копает землю в фланелевой пижаме и черных уггах.

Меня пронзает желание прикоснуться, вкусить, трахнуть, укротить. Низменная потребность, которой не собираюсь потворствовать, хотя весь изнываю. Знаю, что и она чувствует то же желание.

Так уж мы устроены.

Для нас взгляды — это любовь, ссоры — это любовь, секс — это любовь, и даже сейчас, пока мы продираемся через наши общие, но совершенно разные страхи, это любовь.

Истина, которую она не позволила отринуть. Истина, которую со временем я принял. Топливо, которое необходимо для будущей борьбы. «Неважно, как между нами все зарождалось, этого не изменишь. Ты украл мое сердце, позволил ему любить тебя и показал, где его дом».

Мне нужно в это поверить. Я должен. Ее слова — мой стимул. Возможно, прошло восемь месяцев, но возвращение к ней по ощущениям заняло вечность.

Все между нами всегда сводилось к любви, она бесстрашно об этом напоминала, пока у меня не осталось иного выбора, кроме как смириться с ее словами и уступить правде.

Правде, заключающейся в том, что я люблю ее так сильно, что, кажется, не перенесу, если это затянется еще на один день — черт возьми, даже на один час. Но я перенесу. Ради нее проявлю терпение.

И пожеланий у меня будет всего несколько.

По пути домой она держалась настороженно и смотрела на меня как на незнакомца, которого пыталась понять. Такой же настороженной она кажется и сейчас, когда вонзает в землю маленькую лопатку. Сесилия перешла в наступление.

Направившись к ней, понимаю, что рано или поздно она почувствует мое приближение. Она всегда его чувствовала, как и я — ее.

Бо, этот жадный ублюдок, подходит к ней первым.

— Привет, малыш, — хрипло шепчет Сесилия псу, сняв испачканную садовую перчатку и погладив его по спине. Обращаясь ко мне, она не удостаивает даже взглядом. — Он тебя разбудил?

— Не важно. На улице очень холодно. Я принесу тебе пальто.

— Мне не холодно. — Она надевает перчатку и возвращается к работе, откинув в сторону ком земли, прежде чем взять контейнер с хризантемами.

— Тебе приснился сон? — спрашиваю, понимая, что ее что-то беспокоит.

— Разве они не снятся мне всегда? — колко отвечает она.

Опускаюсь на колени рядом с ней, пока она продолжает вскапывать землю.

— Помочь?

— Нет, сама справлюсь.

— Поговори со мной, — уговариваю, пытливо смотря на нее в теплом свете.

Она копает и вонзает в землю лопатку, а ее молчание проделывает то же самое с моим сердцем, но все же не предпринимаю никаких попыток ее остановить. Она нервничает или обижена — или и то и другое, а я хочу этого меньше всего.

День первый, Тобиас.

— Поговори со мной, Сесилия.

— Может, я не хочу, — тихо отвечает она. Так тихо, что возникает ощущение, будто не хочет, чтобы я услышал. Но я не собираюсь обороняться. Она уже победила. Сегодняшний день не предназначен для перебранок. Это день, когда я готов покориться. Я чертовски сильно скучал по ней. За прошедшие годы и месяцы порой задавался вопросом, не придумал ли эту потребность, привязанность к ней. Это предположение развеялось как дым в ту же минуту, как спустя долгую разлуку вошел в конференц-зал и встретился с ней лицом к лицу. То была очередная ложь, в которой убеждал себя на протяжении нескольких месяцев после того, как прогнал ее из Трипл-Фоллс. Попытки оспорить любовь бесполезны. Ей плевать на ваши доводы — и веские, и не очень. Любовь не обращает внимания на обстоятельства, ей насрать на то, в какое состояние она вас вгоняет. Любовь — неумолимое и беспощадное чувство, которое никогда не позволит лгать самому себе.

Устремив все внимание на нее в отчаянной потребности увидеть голубые, как океан, глаза, раскачиваюсь на пятках, приготовившись к первой битве из многих.

— Почему сейчас? — спрашивает она, доставая из контейнера хризантему и сажая в подготовленную почву. — Дождался, когда я привыкну к новой жизни. К новой жизни, в которой нет места тебе. Она не имеет с тобой ничего общего. Почему?

— Мне пришлось… — Устало вздыхаю, и Сесилия бросает на меня косой взгляд. — Что бы я сейчас ни сказал, это прозвучит как оправдание, но у меня были причины и не одна. И я все их тебе назову.

На миг она замирает, приминая землю вокруг растения.

— Слушаю.

— Прости, что уснул. Мне совсем этого не хотелось. Это все разница во времени.

Сесилия не утруждается расспросами, где я был. Она слишком привыкла находиться в неведении. Или, что еще хуже, возможно, ей все равно.

— Я был в Дубае по делам «Исхода». Мы только что приобрели компанию. Это мое последнее рабочее задание в качестве действующего владельца, после чего бразды правления перейдут к Шелли. Я не спал несколько дней, а когда все уладил, направился прямиком к тебе и…

— Прямиком ко мне? — Она фыркает. — Знаешь, Тобиас, ты прав. Все, что ты сейчас скажешь, прозвучит как оправдание. Наверное, тебе лучше снова лечь спать.

— Позволь объяснить.

— Не уверена, что мне нужны сейчас твои объяснения.

— Ты их заслужила, а еще тут чертовски холодно. Пойдем в дом и поговорим.

Она игнорирует мою просьбу и продолжает заниматься своими делами.

— Я не уйду, — нежно шепчу, зная, что все напрасно. Сесилия не хочет меня слушать. Не сейчас. Встаю и делаю все ровно наоборот — вхожу в дом и иду в ее спальню. Достаю из ящика толстовку и возвращаюсь на улицу, пока она опустошает следующий контейнер. Когда сую ей толстую кофту, Сесилия смеряет меня взглядом.

— Мне нормально.

— Сесилия, здесь холодно.

Она поднимается, снимает перчатки и вырывает из моих рук толстовку. Натягивает ее через голову, и я вижу логотип с названием университета — яркое напоминание о том, как скучал по ней четыре года ее учебы в колледже и во время летних каникул, которые она провела во Франции, и последующие годы. Мучительное напоминание о том, сколько всего она познала в жизни без меня. Даже с ежедневными докладами о ее благополучии и деталях личной жизни, которые мог вынести, большинство интимных подробностей мне неизвестно. Зная их, я бы не справился, хотя меня не раз одолевало любопытство, и я напивался до беспамятства, отбросив назад свой прогресс. Сейчас она стоит напротив и настороженно смотрит, но даже так по венам пробегает ток. Наше притяжение осязаемо, с первого дня знакомства оно неизменно присутствует между нами. Даже в тусклом желтом свете вижу на ее носу веснушки. Она — симметричное совершенство, начиная с формы лица и заканчивая крошечной ямочкой на подбородке. Тянусь к ней, и она отходит.

Сесилия снова замахивается, и чувствую каждый удар лопаткой. Засунув руки в карманы джинсов, пинаю ботинком отвалившийся с ограды камень, возвращая его на место.

— Что тебе снилось?

Сесилия кусает губу и рассеянно смотрит на меня.

— Думаю, Фрейд интерпретировал бы этот сон так, что я на самом деле тебя не знаю. — Она снова становится на колени. — Я не знаю марку твоей зубной пасты.

— Это легко исправить. Что еще случилось?

— Не помню.

— Врешь. Готов поспорить, из-за этого сна ты вышла на улицу. Потому что уж я тебя знаю.

Она резко вздыхает.

— Мне нужно тут закончить.

— Это называется многозадачностью. — Снова встаю на колени и отпихиваю ее, чтобы тоже приняться за работу. Беру лопатку из старого деревянного ящика с инструментами, стоящего на каменистой дорожке.